— Неужели они опять скатились к расовому вопросу? — спросил я, потрясенный. — Извините, я не следил...

— Нет, не совсем к расовому вопросу, — сказал Деклан. — Вопрос синтетиков, а также копий и загрузок.

— Но Доминион не разрешает ничего из этого! — сказал я. — Они считают все эти процедуры греховными.

— Нет, не совсем все. Копирование и загрузку — да. А генный реверс-инжиниринг, создание квазичеловеческого тела из полностью искусственного генома они считают находящимся заведомо в пределах человеческой власти — аналогично производству ИИ, с их точки зрения. Пока Церковь, я имею в виду мою Церковь, предпочитала не обострять конфликт. Тогда как наши, ах, отколовшиеся и заблудшие братья предпочли пойти на принцип, упорно и догматично настаивая, что синтетики, вне зависимости от того, находится ли в их мозгах скопированный рассудок человека, или их собственный разум, развитый с младенчества, или привнесенный искусственный интеллект, оказываются за пределами заветов Ноя, Моисея и прежде всего Христа. Или, говоря по-светски, не люди и не имеют человеческих прав. Это просто органические автоматы. То же самое относится, mutatis mutandis, к копиям и загрузкам и, конечно, к ИИ.

Я вздрогнул:

— Ну ладно, это теория. Где они делают это на практике?

— В своей марсианской колонии. Во всяком случае, есть подозрение, что они используют синтетиков как рабов.

— Да зачем, черт возьми, — извините меня — им должны понадобиться рабы на Новом Вефиле? Там наверняка есть вся необходимая техника, чтобы жить в самой что ни на есть роскоши. Я думал, в этом и заключалась идея — сделать витрину.

— Витрина еще не открыта для публики, — подчеркнул Деклан. — Мы подозреваем, что к тому времени как прессу впустят, возможно, через двадцать или тридцать лет, Доминион надеется так отладить систему, что синты, — он покривился, использовав слегка пренебрежительное слово, — не будут даже выглядеть как рабы. А вот процесс приучения этого класса к своему месту они хотят скрыть.

Я покачал головой:

— Я прежде всего не вижу, зачем им нужны рабы.

Отец Деклан положил локти на стол и скрестил пальцы.

— Ну же, Брайан, — сказал он. — Вы выросли там. Рабство — это часть их идеала. ООН не дает им практиковать его, она даже вынудила их прекратить систему подневольного труда, но Доминион рассматривает это как уступку. Иметь мужчин и женщин в качестве слуг — это то, что они рассматривают как свое право. Техника не умаляет этого — психологически это не то же самое, что иметь существо из плоти и крови, неотличимое от человека, чтобы обращаться с ним и злоупотреблять им как угодно.

— Ладно, — сказал я, — я все понял. Но вам придется попотеть, чтобы собрать доказательства. Туда пролезть — как в задницу к муравью.

Священник хихикнул в ответ на мою вульгарность.

— У нас есть план, как это обойти, — сказал он. — Если вы всерьез заинтересовались, я могу растолковать его вам. После того, как вы дадите подписку о неразглашении.

Он выдвинул ящик стола, достал оттуда лист бумаги и подтолкнул его ко мне. Я прочитал. Прямое обещание не раскрывать ничего, связанного с работой, вне зависимости от того, соглашусь я на нее или нет, с устрашающими формулировками о наказаниях.

Я подписал.

— Забавно, — сказал я, переправляя бумагу обратно, — но немного отдает продажей души дьяволу.

Деклан засмеялся:

— С точки зрения Церкви Реконструкции, — сказал он, — то, что вам предстоит сделать, — это полная противоположность.

И он рассказал мне план. Энцефалографические копии всех членов группы, включая его, будут загружены в компьютер. Загрузки будут жить в виртуальной среде внутри маленького очень плотного компьютрониевого корабля, который выведут на орбиту для гравитационного маневра при помощи вращающегося троса Европейского Космического Агентства, чтобы прыгнуть вокруг Венеры, приземлиться на Марсе, проскользнуть в Новый Вефиль, взломать городские системы, сделать новые копии наших личностей и загрузить их в стандартные синтетические тела внутри города. Так мы сможем узнать, как на самом деле обращаются с синтами в Новом Вефиле. Будет обеспечена доставка наших докладов назад на Землю. Что касается нашего собственного возвращения — этот мост нам предстояло сжечь. Самым милым с моей точки зрения было то, что я (во плоти) получу половину всей платы за работу. Остальное разделят между всеми копиями, которые доберутся назад.

— Так значит, после того, как вы снимете копию, я выйду отсюда с сотней тысяч ни за что?

— За вашу душу, — хихикнул Деклан.

Естественно, я на это пошёл. Я знал, что один из я будет сожалеть об этом. И это я сожалел.

— Черт тебя раздери, — сказал я своему первому экземпляру изнутри компьютера. Как мог этот ублюдок сделать со мной такое? Как подло так поступать.

— По крайней мере ты можешь быть уверен, что не попадешь в ад, — сказал мне Брайан Хендерсон.

— Хорошая мысль, — признал я.

— Нельзя этого утверждать, — первый экземпляр отца Деклана прыснул в кулак. — Католическая церковь признает наличие у вас души.

— Церковь Реконструкции не признает, — сказал я, криво усмехнувшись им обоим, стоявшим там в смертной плоти. — И вы знаете не хуже меня, что единственная церковь, которая волновала меня хоть на мгновение, может в конце концов оказаться права.

Ее звали Джинива Ченнинг. Черные волосы, карие глаза, нахальный взгляд. Длинный стеганый пуховик, под ним короткая безрукавка с вырезом, обрезанная джинсовая юбка, голые ноги и ботинки с отворотами. Один большой палец под ремнем ее заплечной сумки, другой заткнут за пояс. Пружинит на одной ноге. Такой я ее впервые увидел. Такой я ее запомнил.

Сначала я подумал, что она проститутка, но она протянула руку и представилась. Проститутки так не делают.

— Уоррен Дач, — сказал я, пожимая ее руку. — И да, я только что вылупился.

— Отлично, — сказала она, — пойдем.

Она взяла меня за локоть и бойко зашагала вверх по улице, по направлению к городу. Другие прохожие на бульваре — был полдень, маленькое солнце стояло высоко — едва обращали на нас внимание. Однажды тяжелая черная машина, вся забронированная фуллереном, с окнами из толстых алмазных дисков, медленно прогромыхала мимо. Не нужно было больших букв на боку, чтобы узнать, что это ПОЛИЦИЯ. Глазок видоискателя промелькнул оттуда мимо моих глаз и скользнул дальше. Джинива на мгновение сильней сжала мой локоть.

— Что происходит? — спросил я.

— Скажу через минуту, — ответила она, легонько подталкивая меня. — Сюда.

Там, куда она показывала, не оказалось ничего интересного. Маленькая забегаловка, выглядевшая так, как будто скоро закроется. Два посетителя у кассы. Джинива похлопала по высокому табурету у двери:

— Здесь. Я угощаю.

Я мог прочитать надписи мелом на доске в десяти метрах отсюда — одно из достоинств оптимизированного генома.

— Черный кофе, большой, и горячий рулет с говядиной.

Она сняла ранец, что показалось мне жестом доверия, и пошла к кассе. Я проводил взглядом ее задницу и встретил ее взгляд, когда она вернулась с подносом. Она села и спрятала карточку.

— Спасибо, — я пригубил черную яву и разорвал зубами горячий сочный рулет. Она по-блядски посасывала зеленую жидкость из высокого стакана, наблюдая за мной.

— Первая еда и питье в этот желудок, — сказала она.

Я поставил кружку, слизал соус с большого пальца и из уголков губ.

— У меня не очень-то хорошо с изысканными манерами, — сказал я.

— Кем ты был, — спросила она, — пока не стал Уорреном Дачем?

— Разве это вежливый вопрос?

— Нет, но я спрашиваю.

— Ладно, — сказал я. — Я был студентом. Мне нужны были деньги. Увидел вербовочную рекламу Доминиона — пять тысяч долларов за мою энцефалографическую копию и тысячу на другом конце. И еще возможность заработать какие-то деньги и послать обратно. Не то чтобы я хоть цент собирался отправить этой сволочи. Не могу поверить, что я был настолько толстокожим, чтобы послать сюда собственную копию, — меня передернуло. — Тогда это казалось хорошей идеей. Ты?