Получив обещанную сумму, водитель испарился. Обстановка менялась кардинально, не в лучшую сторону. «Привокзальная площадь» переживала трудные времена. Рыночные ряды пустовали, став прибежищем своры бездомных собак, не проявляющих, к счастью, склонности к агрессии.

Здесь не было никакого транспорта, не считая запряженной лошадью повозки, нагруженной молочными баками — она стояла у строения с надписью «Продукты». О наблюдении со стороны дубовских законников речь пока не шла. У магазина старушки торговали редиской, укропом, прошлогодней картошкой, ходили люди не самого презентабельного вида. Безбожно чадя, подъехала «Газель». Турецкий насторожился. Но это были «свои» — выбрался водитель в спадающих трико, поплелся к кузову, распахнул двери. Через минуту он уже ругался с упитанной теткой по поводу доставки товара. Показалась местная молодежь: двое парней, умирающих от скуки, не знающих, куда применить свои энергию и таланты, с любопытством уставились на новоприбывших — особенно на Валюшу, у которой в ухе торчал наушник. Дополнительные неприятности вроде были ни к чему.

— Не обращай внимания, — отмахнулась Валюша, проследив за его взглядом, — народ здесь такой живет. Наглы называются. Работы у них нет, всеми днями шатаются, приключений ищут. Будут приставать — ты только не размахивай руками. Я сошлюсь на местного парня — некоего Колю Карачуна, он здесь в авторитете — и от нас отстанут. Постой здесь, я сбегаю расписание посмотрю.

Он остался в одиночестве, продолжал осматриваться. На другой стороне пустыря красовалось одноэтажное бетонное здание со странной вывеской «Универ…». К зданию подъехал пыльный «УАЗик», вышли мужчина и женщина, скрылись в здании.

Прибежала Валюша, покосилась на местную молодежь, которая продолжала их рассматривать, не в силах побороть лень.

— Электричка неизбежна, — глубокомысленно поведала Валюша, — но она опаздывает — что, кстати, совершенно нормально. У нас в запасе сорок минут.

— Это что, местный университет? — Турецкий кивнул на бетонное здание с загадочной вывеской.

— Нет, — покачала головой Валюша, — это «маг» отвалилось. Магазин, как видишь, работает. Ты не собираешься менять наш имидж?

Цены в логове местных негоциантов были практически доперестроечные. Не сказать, что полки ломились от товаров, но то, что он считал необходимым в «деревенской жизни», быстро нашлось. Они ходили по рядам, поражаясь примитивности патриархального заведения. За их перемещениями из-за массивного кассового аппарата бдительно следила крашеная особа.

— Ненавижу магазины, — вынесла неожиданный вердикт Валюша. — Знаешь, Турецкий, если ты не жмот, купи мне, пожалуйста, вот эту курточку за двести рублей, в которой умерли семеро подростков, и вот эти очаровательные черные резиновые сапожки. Дорога от Щечино, знаешь ли, не балует. Ну, и себе что-нибудь по обстановке. Слушай, — она сделала большие глаза, покосилась на кассиршу, — а у тебя есть пистолет?

Турецкий рассмеялся и демонстративно вывернул карманы. Валюша разочарованно вытянула мордашку.

— На твоем месте я бы не стала смеяться. Какой же ты следователь, если у тебя даже пистолета нет? Тогда купи бейсбольную биту… хотя откуда в этом сельпо бейсбольная бита?

— Валюша, перестань, — сказал он строго. — Наша миссия закончится через несколько часов. Потом ты вернешься к родителям… ну, может быть, а я займусь делами, не связанными с загородной жизнью.

— Ну-ну, — она некультурно шмыгнула носом, — на твоем месте я бы не зарекалась.

Он купил все, что она просила, истратив на ребенка целых триста рублей, приобрел прочную сумку, в которую после приобретения сложил короткую брезентовую штормовку, резиновые полусапожки.

— Лучше сразу преобразись, — посоветовала Валюша, — мало ли что…

Подумав, он так и поступил, спрятав в сумку кожаный пиджак, модные итальянские туфли и Валюшино барахло, включая плеер и рюкзачок. Из универмага они вышли преображенные. Забежали в продуктовый магазин и оттуда вышли. Валюша обозрела его с прищуром, соорудила хитрую мордашку.

— Отлично выглядишь, Турецкий. Можно задать деликатный вопрос?

Он посмотрел на часы. До прибытия опаздывающей электрички оставалось несколько минут.

— Задавай, — вздохнул Турецкий.

— У тебя есть женщина?

— У меня жена есть, — усмехнулся он.

— Да не, — она отмахнулась, — я не особо разбираюсь в таких вещах, как замужество. Я тебя о другом спрашивала. У тебя женщина есть?

— Нет, — сказал он чистую правду, услышав которую супруга Ирина издала бы мучительный стон облегчения.

— Правда? — Валюша задумалась. Стала машинально рассверливать пальцем дырку в ухе, оттянула мочку, согнула ушную раковину. — И что это значит, Турецкий?

— А что это должно значить? — он пожал плечами. — Все в мире взаимосвязано. Если у кого-то нет женщины, значит, у кого-то их две.

— Мне кажется, ты несерьезен. — Она приподняла головку, насторожилась. — А ну-ка побежали, электричка идет. Ты — в пятый вагон, я — в третий…

Оставшись один, он испытал ужас, граничащий с безрассудной паникой. Этому страху не было объяснения. Он не был уверен, что поступает правильно, он еще не составил мнения об утренних событиях, но страх уже сидел в подкорке, помыкая организмом. Валюши не было рядом, это его бесило. Он чувствовал ответственность за взбалмошную девчонку. Он сделал все возможное, чтобы погрузить ее в это болото, и теперь при любом раскладе она подвергалась опасности. Чем бы ни закончилась поездка, эта опасность не рассосется. Оставалось поздравить себя с новым приобретением и постараться хоть как-то приглушить муки совести.

В провинциальных электричках за последние сорок лет ничего не изменилось. Грязный проход, жесткие деревянные сиденья. Неизменная надпись на дверях, извещающая о том, что «звери отрыгаются ароматически». Даже пассажиры оставались те же самые. Дачная публика, состоящая на девяносто процентов из пенсионеров, рабочий люд. Турецкий вошел в вагон, чувствуя себя каким-то изгоем в «приличном» обществе, стащил с плеча сумку, отправился по проходу вдоль вагона. Новая штормовка давила в плечах — нужного размера в магазине, как всегда, не нашлось. Он сел примерно посередине вагона, против движения, рядом с проходом, напротив женщины средних лет с клетчатым пакетом, пристроил сумку на колени. Перегон между Щечино и Сплавным был таким же длинным, как предыдущий — электричка разогналась, колеса гремели на стыках, вагон болтало из стороны в сторону. Он сидел, как на иголках, гадая, как бы набраться терпения. В конце вагона хохотала распущенная молодежь, в отсеке напротив двое работяг в жилетах путевых рабочих резались в подкидного. В следующем отсеке девушка в огромных «ботанических» очках оторвала глаза от книги, мазнула рассеянным взглядом Турецкого, снова уткнулась в чтиво. Дрогнули ресницы, она опять украдкой подняла глаза. К черту этих провинциальных тургеневских девушек…

Возникла дикая мысль: а оторвал ли он ярлычок от ворота? Ничего он не отрывал. Нет, кажется, Валюша что-то отрывала… Яростно зачесалась спина, он потерся хребтом о спинку. Девушка в очках в третий раз оторвалась от своего неинтересного чтива, вздохнула, вновь принялась искать знакомые буквы… Электричка замедляла ход, приближаясь к Сплавному. Остановились, разъехались двери, публика потекла в вагон. Рыбаки с зачехленными спиннингами, старушки с тележками, потомственные тунеядцы и алкоголики. Один из последних чуть не отдавил Турецкому ноги, втискиваясь в отсек. Проблеял что-то нечеловеческое, сел на одно с ним сиденье, обдавая смачным ароматом перегара. Развалился — одну руку забросил за спинку сиденья, другую пристроил на окно. Подмигнул сидящей напротив даме (последнюю чуть не стошнило), закрыл глаза, захрапел.

Турецкого уже выкручивало от нетерпения. Словно чувствовал, что назревают неприятные события. Перегон до Павино оказался не длинным, поезд заскрежетал суставами, замедляя ход. Вагон тряхнуло. Выходили и заходили какие-то люди, звенело в ушах. Электричка неторопливо набирала скорость, проплывала платформа, одиноко стоящие граждане. Когда появились милиционеры в серой «полевой» форме, он был уже на взводе…