О господи, я страшный человек. Я даже хуже, чем одноглазый Боб. Я бросила родного брата ради какого-то парня. Это настолько плохо, что все остальные мои дурные поступки в сравнении с этим можно считать хорошими. Бен говорил, что Эван либо врет, либо псих, либо то и другое. Кто согласится уничтожить свою цивилизацию ради девчонки?

«О, я не знаю, Бен. Может быть, та, что готова пожертвовать единственным братом ради того, чтобы вернуть долг человеку, которому она на самом деле ничего не должна».

Конечно, он много раз меня спасал, но я его об этом не просила. Я его вообще ни о чем не просила. Он просто отдавал. Отдавал даже тогда, когда это граничило с безумием. Это и есть любовь? И мне это кажется неразумным, потому что я никогда не любила? Ни Эвана, ни Бена Пэриша, вообще никого?

О мой мозг, прошу тебя, не надо. Не заводи опять шарманку про Вермонт и чертова пса Перикла. Обещаю, я перестану так много думать. Это моя давнишняя проблема – я слишком много думаю. Я думала-передумала обо всем на свете. От вопросов на тему, почему к нам заявились иные, кто такой Эван и почему я жива, когда практически все человечество погибло, до других: почему у девушки, которая сидит напротив меня, такие чудесные шелковистые волосы, а у меня – нет? Почему у нее идеальная, фарфоровая кожа, а у меня – нет? И еще нос. Господи, как глупо. На что я трачу свое время. Это просто гены с небольшим впрыском инопланетных технологий, ура.

Я доедаю батончик и комкаю обертку. Как-то неправильно кидать ее на пол.

Потом откидываюсь на переборку и закрываю глаза. Самое время помолиться, но мой мозг настолько забит, что мысли стоят к нему в очередь, как детишки на аттракцион в Диснейленде, и я не могу придумать, что бы такое сказать Богу.

Я вообще не уверена, что хочу разговаривать с этой таинственной сволочью. Мне кажется, что Он скрестил руки на груди и повернулся ко мне спиной.

Интересно, не то же ли самое испытывал на ковчеге Ной? Говорит такой: «Хорошо, Господь, я реально Тебе благодарен, но как же они?» А Господь ему: «Не задавай так много вопросов, Ной. Смотри! Я сделал тебе радугу!»

Единственное, что приходит в голову, – молитва Сэма, которую он когда-то читал перед сном.

«Боже, мирно засыпая…»

Нет, вообще-то, я не засыпаю.

«Когда утром я проснусь…»

Ну, это вряд ли случится.

«Укажи мне путь к любви».

Да! Самое то! Пожалуйста, Господи. Больше мне ничего не надо. Укажи путь. И не подведи.

Научи меня.

Стою на посту у входа в пещеры, опираюсь на старые шаткие перила и любуюсь ночным небом – за исключением маленького зеленого пятна над горизонтом, – и тут срывается звезда и летит в нашу сторону. Причем очень быстро.

Наггетс дергает меня за рукав:

– Смотри, Зомби! Падающая звезда!

Я отталкиваюсь от перил:

– Нет, парень, это не звезда.

Наггетс испуганно таращит на меня глаза:

– Бомба?

На секунду у меня сводит живот: вдруг и правда бомба. По какой-то причине они изменили расписание, и уничтожение городов уже началось.

– Давай-ка вниз, в темпе.

Повторять приказ не приходится. Когда я захожу в первую пещеру, Наггетс опережает меня на несколько ярдов. Хватаю с пола Меган. Она роняет мишку. Наггетс подбирает. Уношу ее в дальние пещеры, пристроив на бедре здоровой ноги. С каждым шагом боль с такой силой отдает в голову, что кажется, вот-вот раскроит череп. По пути в стене, в трех футах от пола, попадается расселина глубиной футов в пять. Я подсаживаю туда Меган, и она сразу отползает в тень. Черт. Чуть не забыл. Достаю из кармана маячок мертвого рекрута и машу Меган, чтобы она вернулась. Все-таки хорошо, что Рингер об этом подумала.

– Положи это в рот, – говорю я Меган.

Она цепенеет. У нее такие глаза, будто я попросил ее отрубить себе голову. Я затронул деликатную тему.

– Смотри, сейчас Наггетс это сделает. – Я передаю маячок Наггетсу. – За щеку, рядовой. – Потом снова поворачиваюсь к Меган. – Видишь?

Но Меган уже скрылась в темноте. Проклятье. Вручаю Наггетсу еще один маячок:

– Проследи, чтобы она это сделала, хорошо? Она тебя слушается.

– О, Зомби, – с очень серьезным видом возражает Наггетс, – Меган не слушается никого.

Он заталкивает в проем мишку:

– Меган! Забери мишку. Он тебя защитит, как гравитация.

После этого утверждения, логику которого способен понять только ребенок, Наггетс подтягивает штаны, сжимает кулаки и вскидывает голову:

– Они идут, да?

И тут мы оба слышим это. Гул вертолетных двигателей как ответ на вопрос Наггетса. И с каждым нашим вдохом он становится все громче. Ослепительно-белый луч прожектора разрезает темноту у входа в пещеры.

– Давай, Наггетс, забирайся к Меган.

– Но, Зомби, остались только мы с тобой.

Так и есть. И в самый неподходящий момент. Я замечаю, что в оружейной пещере мерцает свет фонаря. Проклятье.

– Вот что ты сейчас сделаешь. Погаси вон тот фонарь и жди меня здесь. Если нам повезет, они даже садиться не станут.

– Повезет?

Мне кажется, что Наггетс хочет, чтобы они сели.

– Не забывай, мы все на одной стороне.

Наггетс хмурится.

– На какой одной стороне, Зомби, если они хотят нас убить?

– Просто они не знают, что мы заодно. Иди. Потуши этот чертов фонарь. Быстро!

Наггетс убегает. Свет от прожектора становится тускнее, но шум двигателей тише не становится. Наверное, решили сделать круг. Для прицелов ночного видения мы наверняка ушли достаточно глубоко, но гарантии нет.

Фонарь гаснет, и пещеры погружаются в темноту. Я ничего не вижу даже у себя под носом. Проходит несколько секунд, и на меня натыкается кто-то маленький. Я уверен, что это Наггетс, но, видимо, не до конца, потому что шепотом спрашиваю:

– Наггетс?

– Все нормально, Зомби, – деловито отзывается он. – Я прихватил пистолет.

Я что-то не взял. Но что?

– Эй, Зомби, возьми, ты забыл. – Наггетс пихает мне в грудь противогаз.

Господи, благослови Наггетса. И благослови глушителей, таких как Грейс и Отец Смерть, которые знали, как надо готовиться к концу света.

Наггетс – тренированный мальчишка, он уже натянул противогаз.

– А для Меган взял? – Глупый вопрос. Конечно взял. – Ладно, парень, теперь иди.

– Зомби, слушай…

– Это приказ, рядовой.

– Но, Зомби! Ты послушай.

Я прислушиваюсь. Ничего, кроме шипения собственного дыхания в противогазе.

– Они слева, – говорит Наггетс.

– Тсс.

Тинк-тинк-тинк. Какой-то металлический предмет ударяется о камень.

«Проклятье, Рингер, ты всегда права, и это просто бесит».

Они бросили в пещеры газовые гранаты.

«Предположим, тебе не удается выманить засевших в пещерах, что ты тогда сделаешь?» – спросил я Рингер, когда мы баррикадировали задний вход.

«Ты плохо учился в школе».

«Мы теперь всегда, чуть что, будем переходить на меня?»

Попытки заставить ее улыбнуться из безобидного хобби постепенно превратились в навязчивую идею.

«Сперва – газ».

«Думаешь? А я бы для начала взял несколько зарядов си-четыре, запечатал все входы-выходы, а потом сбросил парочку бункеробойных бомб, и дело с концом».

«Это, скорее всего, будет их вторым ходом».

Позади нас у главного входа четырежды громыхнули газовые гранаты. Я хватаю Наггетса и запихиваю его в расселину к Меган.

– Надень на нее противогаз, живо!

«Слава богу, что он вспомнил! – думаю я, хромая вверх по тропе. – Этот парень заслужил повышение».

«Одно ясно наверняка, – сказала Рингер. – Осаду они устраивать не будут. Если решатся на ближний бой, то, скорее всего, пойдут через главный вход. Тогда у вас появится небольшое преимущество. Здесь узко, как в мусоропроводе, и они посыплются прямо к вам в руки».

Бегу вслепую. Правда, назвать это бегом – большое преувеличение. Но я принял зверскую дозу болеутоляющих, и раненая нога мне не сильно мешает. Плюс помогает адреналин. Проверяю затвор винтовки. Ремни противогаза. Все в полной темноте. И в полной неопределенности.