— Если б нам только удалось довезти его до Бэттлси в этом виде, то все было бы хорошо, — сказал последний, — вы, ребята, держитесь за меня. У него на шхуне есть только шляпа и ночные туфли. Выбросьте все иголки, какие вам только попадутся, за борт, — а то он попытается сшить себе костюм из чего-нибудь в роде старого паруса. Если бы мы только довезли его в таком виде до м-ра Пирсона, то было бы весьма недурно.

Пока на палубе принимались эти меры, внизу шкипер и юнга обсуждали другое. Различные проекты капитана, имевшие целью овладение одеждой его людей, были забракованы юношей как противозаконные и, что еще хуже, невыполнимые. В течение нескольких часов изыскивали они выход из положения, но в конце концов дело свелось к обсуждению низости команды; шкипер, голова которого все еще болела после вчерашних излишеств, впал под конец в состояние мрачного отчаяния и погрузился в молчание.

— Клянусь Юпитером, Томми, я что-то придумал, — воскликнул он вдруг, подскакивая и ударяя по столу кулаком, — где твой второй костюм?

— Да ведь он же не больше этого, — сказал Томми.

— Ты его принеси, — приказал шкипер, многозначительно тряхнув головой. — Так… а теперь ступай в мою каюту и сними с себя этот.

Удивленный Томми повиновался, в полной уверенности, что его родственник с горя лишился рассудка, и через несколько минут появился вновь, закутанный в одеяло, со своим платьем под мышкой.

— Ты понимаешь, что я сейчас буду делать? — спросил шкипер с блаженной улыбкой на устах.

— Нет.

— В таком случае принеси мне ножницы. Понял теперь?

— Разрежете оба моих костюма и сделаете из них один большой для себя? — угадал остолбеневший от ужаса Томми. — Ой, не надо! Оставьте…

Шкипер нетерпеливо отстранил его, взял ножницы, разложил вещи на столе и несколькими взмахами разрезал их на составные части.

— А в чем же я-то буду ходить? — спросил Томми, начиная хныкать, — об этом вы и не подумали.

— В чем ты будешь ходить, эгоистичный поросенок? — строгим тоном сказал шкипер, — всегда думаешь только о себе. Поди, принеси ниток и иголок, и если будешь хорошим мальчиком, то я сошью тебе что-нибудь из остатков.

— Нету иголок, — прохныкал Томми после длительных поисков.

— Так поди и принеси мне ящик с парусными иглами, — сказал капитан, — смотри, чтобы тебя никто не видел. И ниток.

— Почему же вы меня не послали, когда мой костюм еще не был изрезан? — простонал Томми, — мне неприятно итти в одеяле. Они засмеют меня.

— Иди сию минуту! — рявкнул шкипер и, повернувшись к нему спиной, принялся, насвистывая, раскладывать на столе куски сукна.

— Смейтесь, смейтесь, голубчики, — злорадно проговорил он, услышав взрыв хохота, который приветствовал появление Томми на палубе, — дайте срок.

Ему пришлось подождать минут двадцать, по истечении которых Томми, скатившись с трапа, ввалился в каюту, наступая на одеяло.

— Ни одной иголки нет на шхуне, — проговорил он торжественно, поднимаясь на ноги и растирая голову, — я искал везде.

— Что?! — проревел шкипер, быстро пряча куски сукна, — эй, эй, Тэд.

— Есть, есть сэр! — ответил Тэд, спускаясь.

— Мне нужна парусная игла, — бойко начал шкипер, — у меня в юбке дыра.

— Я вчера сломал последнюю, — ответил Тэд с недоброй улыбкой.

— Ну, тогда какую-нибудь другую иголку, — сказал шкипер, стараясь скрыть свое волнение.

— По моему, на всей шхуне нет ни иголок, ни ниток, — ответил Тэд, исполнивший предусмотрительное распоряжение помощника, — я вчера еще сказал об этом помощнику.

Шкипер опять погрузился в глубины отчаяния. Отпустив Тэда знаком руки, он сел на край ящика, отдавшись мрачным думам.

— Жаль, что вы всегда так торопитесь, — сказал Томми, — мстительно фыркая, — нужно было удостовериться, что иголки есть, прежде, чем портить мою одежду. Теперь нас тут двое шутов гороховых.

Шкипер "Сары Джен" оставил эту дерзость без внимании. В минуты глубокого отчаяния человеческий ум, естественно обращаясь к серьезным вещам, пытается использовать создавшееся положение для нравоучения. Просветленный страданием и разочарованием, шкипер всадил правую руку в карман, который ему не сразу удалось найти, и, ласково приказав завернутому в одеяло мальчику сесть, начал:

— Вот видишь, чем кончается страсть к вину и картам, — произнес он грустно, вместо того, чтобы стоять у руля, перегоняя все суда по реке, я прячусь здесь как… как…

— Как актриса, — подсказал Томми.

Шкипер окинул его взглядом с головы до ног. Томми, не чувствуя за собой вины, прямо смотрел ему в глаза.

— Если когда-нибудь, — продолжал шкипер, ты хотел бы выпить лишнее и остановился бы с кружкой пива на пол-дороге и вспомнил бы обо мне, как я сидел тут в этом позорном виде, что бы ты сделал?

— Не знаю, — проговорил Томми, зевая.

— Что бы ты сделал? — повторил шкипер с особой торжественностью.

— Верно, рассмеялся бы, — сказал Томми, подумав.

Звук ловкой пощечины огласил каюту.

— Ты противоестественный, неблагодарный маленький червяк, — свирепо проговорил шкипер, ты не достоин иметь доброго, хорошего дядю, который так о тебе заботится.

— Очень он мне нужен, — буркнул Томми, всхлипывая и осторожно ощупывая ухо, — вы вообще-то больше сейчас смахиваете на тетю, чем на дядю.

Пустив эту меткую стрелу, он скрылся, окруженный развевающимся одеялом, а шкипер, не-хотя отказавшись от желания содрать с него шкуру живьем и затем выбросить его за борт, — снова сел на свое место и зажег трубку.

Когда они вышли в открытое море, шкипер поднялся на палубу и, большим усилием воли игнорируя улыбки команды и насмешки помощника, взялся за командование. Единственное изменение, которое он произвел в своем наряде, было появление на его голове шляпы вместо дамского чепца, и в таком виде работал он, а несчастный Томми скакал по палубе в своем одеяле.

Три дня плавания прошли, как тяжелый сон. Взгляд шкипера был полон такого вожделения, что матросы, проходя мимо него, инстинктивно придерживали свое нижнее белье и проверяли застежку курток. Ему мерещилось на гроте пиджаки, на бом-кливере брюки, и к концу плавания он даже стал заговариваться о синих и серых шевиотах[5]. Забыв о славе, он решил войти в порт Бэттлси ночью, но не тут-то было. Ветер спал и солнце было высоко, когда они увидели серое побережье Бэттлси на штирборте.

Шкипер управлял рулем, но когда до порта оставалась одна миля, рука его ослабела и он стал оглядываться во все стороны, с волнением ища глазами помощника.

— Где Боб? — крикнул он наконец.

— Он очень болен, сэр, — ответил Тэд, покачав головой.

— Болен? — воскликнул удивленный шкипер, — ну-ка, стань сюда на минуту!

Передав ему руль, шкипер подобрал юбки и побежал вниз. Помощник полулежал, полусидел на своей койке и тяжело стонал.

— В чем дело? — спросил шкипер.

— Я умираю, — ответил помощник, — меня всего скрутило, я не могу выпрямиться.

Шкипер прочистил глотку.

— Вам нужно раздеться и полежать немножко, — сказал он участливо, — позвольте мне помочь вам.

— Нет— не-е беспокойтесь, — простонал помощник.

— Никакого беспокойства, — дрожа, проговорил шкипер.

— Нет, я не разденусь, — слабым голосом произнес помощник, — я всегда хотел умереть одетым. Может быть, это глупо, но ничего не поделаешь.

— Твое желание когда-нибудь исполнится, не беспокойся, подлый негодяй, — проревел измученный шкипер, — ты притворяешься, для того чтобы я ввел шхуну в порт.

— А почему бы вам не ввести ее? — спросил помощник с видом невинного удивления, — это ваша обязанность, как капитана. Советую вам подняться наверх. Здесь дно постоянно меняется.

Шкипер, сдерживая себя сверхчеловеческим усилием, поднялся на палубу и, взявшись за руль, обратился к команде с речью. Он с чувством говорил о послушании, которое люди должны оказывать своему начальству и об их нравственной обязанности одалживать последнему свои штаны, буде у него в таковых окажется нужда. Он остановился на ужасных наказаниях, кои присуждаются за бунты, и ясно доказал, что появление капитана в порту в юбке по их вине будет считаться самым злостным видом бунта. Затем он послал их вниз за одеждой, но они долго не возвращались, самому посредственному уму было бы ясно, что они и не думали принести ее. Между тем портовая бухта уже ширилась перед ними.