Он отказался от лекарств.

— Между лекарством и ядом слишком тонкая грань, — сказал он.

Чашка была в руке лекаря, а не Кестрел, но девушка все равно отреагировала так, будто обвинили ее.

— Никто не собирается тебя травить, — сказала она отцу.

— Он имеет в виду не это, — проговорил Верекс.

Все обратили взгляды на него, включая императора, лицо которого приняло такое же выражение, как когда Верекс поддержал Кестрел на стене. Однако в глазах императорского врача ясно читалось уважение к принцу. Отец Кестрел просто прищурился и с изнуренным видом откинулся на запятнанную кровью кровать. Что выражало ее собственное лицо, Кестрел не знала.

— Почти все, что исцеляет, также может принести вред... в зависимости от количества, — произнес Верекс. — Даже при правильной дозе генералу может не понравиться побочное действие.

— Это всего лишь лекарство против инфекции, — сказал врач. — Кроме того, оно поможет вам уснуть.

— Именно, — сказал отец Кестрел. По тому, как он смотрел на чашку, было ясно, что он сделает, если ее подадут ему еще раз.

— Я должен промыть рану.

— Можете сделать это, пока я в сознании.

— Пожалуйста, отец, — произнесла Кестрел. Он проигнорировал ее.

— Старый друг, — сказал император, — ты уже тысячу раз показывал себя. Нет нужды в этом упрямстве.

— Его можно заставить, — предложил Верекс. Все посмотрели на него с ужасом.

— Ты выпьешь это, — сказал император генералу Траяну. — Я приказываю.

Отец Кестрел вздохнул:

— Ненавижу, когда меня превосходят численностью, — сказал он и выпил лекарство.

Затем генерал медленно моргнул и перевел взгляд на Кестрел. Девушка не знала, хотел он заговорить или просто посмотреть на нее, не знала, что он хотел увидеть или увидел. Но она задержала дыхание в ожидании слова. Жеста. Жеста будет достаточно.

Он закрыл глаза. Его лицо будто расслабилось. Он заснул.

Кестрел осознала, что никогда раньше не видела своего отца спящим. Почему-то именно это заставило ее, в конце концов, расплакаться.

— Все не так серьезно, — произнес император, но выражения лиц врача и Верекса говорили об обратном. — Хватит. Не надо больше слез.

Император предложил ей носовой платок, его голос был мягок.

Верекс отвел взгляд.

Когда император ушел, врач сказал Кестрел:

— Вам тоже не стоит оставаться, миледи.

— Я останусь.

Врач попытался скрыть свое нетерпеливое неодобрение.

— Я не стану падать в обморок, — произнесла Кестрел, хотя сама не полностью верила в свое обещание.

— Ты не будешь возражать, если я тоже останусь? — спросил ее Верекс. Несмотря на мягкость его вопроса, именно этим все решилось. Лекарь принялся за дело.

В течение всего времени Верекс разговаривал с Кестрел. Он описывал назначение каждого инструмента врача и обеззараживающие свойства омывающего раствора.

— Раны в живот опасны, — говорил он, — но клинок не повредил никакие внутренние органы.

— Откуда ты знаешь? — спросила Кестрел.

— Иначе он бы уже был мертв, — коротко ответил лекарь.

Рана была глубокой и длинной. Разрез открывал розовые слои плоти и достигал желтого сала. Обеззараживающее средство врача зашипело в ране, и из нее пошла кровь.

Кестрел испытала тошнотворное головокружение. Она поняла, что все-таки упадет в обморок. Но затем девушка взглянула на лицо своего спящего отца и подумала о том, кто вместо нее защитит его, пока он без сознания. Она заставила свои глаза остаться открытыми, и ноги — твердо стоять на полу.

— Слишком глубокая для швов, — пробормотал лекарь.

— Вместо того чтобы зашивать, он вложит в нее влажную стерильную марлю, — объяснил Верекс. — Порез будет медленно заживать изнутри. — Голос принца был сильным и уверенным. Он обращал мрачные слова лекаря во что-то более обнадеживающее. — На самом деле это лучший способ избежать заражения, потому что рану нужно будет ежедневно промывать.

Врач бросил на него косой взгляд.

— Не думаю, что мне нужны комментарии.

Но Кестрел они были нужны, и Верекс знал это.

Когда все было сделано, засохшая кровь смыта, а рана спрятана под полосами бинтов, Кестрел показалось, что ее отец стал одновременно и больше, и меньше, чем она когда-либо его видела. Его лицо всегда было будто высечено из камня. Сейчас оно смягчилось. Морщинки у уголков глаз расправились и были белыми, будто шрамы. В светло-каштановых волосах не было ни следа седины. Когда Кестрел родилась, генерал был молод. И сейчас его никто не назвал бы старым. Но в этой комнате он казался древним.

Врач ушел, но пообещал, что скоро вернется. Верекс принес стул, чтобы Кестрел могла сидеть у постели отца. Теперь принц снова чувствовал себя неловко. Он еще больше сгорбился и спросил, остаться ли с Кестрел еще.

Девушка покачала головой.

— Но... спасибо тебе. Спасибо, что помог мне.

Верекс улыбнулся. В его улыбке было что-то удивленное. Кестрел подумала, что, наверное, он не привык, чтобы его благодарили.

А затем она осталась с отцом наедине. Его дыхание было медленным и ровным. Одна рука лежала сбоку ладонью вверх, а пальцы были слегка сжаты.

Кестрел не могла вспомнить, когда в последний раз держала его за руку. Когда была ребенком? Должна же она была держаться с ним за руки хоть когда-то.

Она помедлила, а затем вложила свою ладонь в его. Другой рукой Кестрел закрыла его безвольные пальцы, сделав так, чтобы они сжали ее ладонь.

* * *

Он проснулся посреди ночи. Лампа была притушена. Веки генерала приподнялись, и глаза блеснули в слабом свете. Генерал открыл их шире. Он увидел Кестрел, но не улыбнулся, не совсем, однако изгиб его губ изменился. Его рука сжала ладонь Кестрел.

— Отец. — Кестрел хотела сказать больше, но генерал на мгновение прикрыл глаза, как будто хотел сказать «нет», но ему не хватало сил покачать головой. Он тихо произнес:

— Иногда я забываю, что ты не солдат.

Он думал о том, как въехал во двор замка и как Кестрел приветствовала его. Девушка сказала ровным голосом:

— Ты считаешь, что я не знаю, как вести себя с тобой.

Мгновение он молчал.

— Может быть, это я не знаю. — Он снова замолчал, и Кестрел подумала, что больше он ничего не скажет, но затем он снова заговорил: — Только посмотри, как ты выросла. Я помню тот день, когда ты родилась. Я мог удержать тебя одной рукой. Ты была лучшим, что существовало в мире. Самым ценным.

«А сейчас это уже не так?» хотела спросить Кестрел. Но вместо этого она прошептала:

— Расскажи мне, какой я была.

— Даже тогда у тебя было сердце воина.

— Я была младенцем.

— Все равно. Ты плакала так яростно. С такой силой сжимала мой палец.

— Все младенцы плачут и крепко хватают за что-то.

Генерал выпустил ее руку, чтобы поднять свою и провести костяшками пальцев по ее щеке.

— Не так, как ты.

* * *

Он снова заснул. Когда на рассвете пришел врач, чтобы промыть рану, боль разбудила его.

— Еще? — спросил врач, кивнув на пустую чашку из-под лекарства. Отец Кестрел бросил ему мрачный взгляд. Когда лекарь снова ушел, генерал потер глаза. Его лицо было обрюзгшим от боли.

— Сколько времени я спал?

— Около четырех часов после того, как врач в первый раз промыл твою рану. После того как просыпался, еще часа три.

Генерал нахмурился.

— Я просыпался посреди ночи?

— Да, — настороженно ответила Кестрел, напрягшись, будто перед ударом.

— Я... говорил что-нибудь, чего не следовало?

Кестрел поняла, что он не помнил ни того, как просыпался, ни разговора, который у них произошел. Она теперь не знала, насколько искренними были его слова. Даже если он действительно думал так, собирался ли говорить это вслух?

Ведь он тогда находился под одурманивающим действием лекарства.