Она почувствовала на себе тот нож, который изуродовал его. Клинок вонзился в нее. Ударил по чему-то жизненно важному, и Кестрел внутренне съежилась. От шока она потеряла дар речи. Боль выдавила весь воздух из ее горла.

Арин прикоснулся пальцами к двум швам, которые длинным, прерванным у глаза рубцом протянулись по левой стороне его лица.

— Что с тобой произошло? — прошептала Кестрел.

Он прикрыл рану, но Кестрел успела заметить длину пореза. Мертвенно-бледную кожу, натянутую черными стежками. То, как шрам изменил его лицо. То, как Арин скрывал его.

— Арин, скажи мне.

Он молчал.

— Пожалуйста, — попросила она.

Арин наклонился, и Кестрел поняла его намерение только тогда, когда он вытащил из сапога кинжал.

Ее кинжал. Ее любимый кинжал, идеальный по весу и с ее гербом, вырезанным в рубине рукояти. Ее кинжал, который несколько недель назад забрал у нее император.

— Это, — сказал Арин и протянул клинок Кестрел.

«Я сожалею», — сказала она императору.

«Нет, не сожалеешь. Но будешь».

Кестрел уронила кинжал на землю.

Арин поднял его.

— Будь осторожна. Ты испортишь лезвие. Я недавно узнал, что оно очень острое. И я показал, насколько острое, дворцовому стражнику, у которого отобрал его. А я-то думал, валорианцам хватило бы мужества не нанимать кого-то постороннего, чтобы напасть на меня в темном углу.

— Арин, это была не я.

— Я и не говорил, что ты, — ответил он, но его голос был грубым и злым.

— Я бы никогда не стала.

Должно быть, Арин почувствовал, что она готова разрыдаться: кинжал, который он держал в руках, помутнел перед ее глазами. Арин заговорил более спокойно:

— Я не думаю, что это была ты.

— Почему? — Ее голос надломился и сорвался. — Я могла все устроить. Это мой кинжал. На нем мой герб. Почему ты веришь тому, что я говорю? Почему ты вообще мне веришь?

Он подошел к перилам и наклонился над ними, скрестив предплечья и свесив кинжал над рекой. Кестрел видела его профиль. Наконец он сказал:

— Я доверяю тебе.

— Не стоит.

— Я знаю, — пробормотал он.

Кестрел услышала в его голосе напряженность, и он понял это, судя по тому, как его глаза дернулись в ее сторону. Он встал в позу, выражающую намеренное безразличие.

— Если думать логически, — небрежно произнес Арин, — то идея, что ты наняла кого-то, чтобы убить меня, не имеет смысла. Я не могу понять, каким был бы твой мотив.

— Возможно, я хотела положить конец слухам.

— Как жаль. Мне они нравятся.

— Не шути. Ты должен винить меня. Должен.

Арин покачал головой.

— На тебя это не похоже: отправлять кого-то другого, чтобы он сделал за тебя грязную работу.

— А вдруг я изменилась.

— Кестрел, почему ты пытаешься убедить меня в своей виновности?

«Потому что вина моя», — хотела ответить Кестрел.

— Мгновение назад ты настаивала, что никакого отношения к нападению не имеешь, — сказал Арин, — и это вполне похоже на правду. Не хочешь рассказать мне, почему император забрал у тебя кинжал? Кого он хотел наказать с его помощью? Только меня... или и тебя тоже?

Кестрел не могла произнести ни слова.

— Я мог бы даже почувствовать себя польщенным, — сказал Арин, — если бы лесть императора не причиняла столько боли.

Он выпрямился и снова протянул Кестрел кинжал.

— Нет, — резко ответила девушка.

— Клинок ни в чем не виноват.

Кестрел сглотнула боль. Сглотнула чувство вины, стыд и доверие.

— Если ты отдашь мне этот кинжал, я выброшу его в реку.

Арин пожал плечами, убрал кинжал обратно в сапог и повернулся к Кестрел лицом. Порез изгибался на его щеке, будто в полуулыбке, но его губы не шевельнулись, пока Кестрел на него смотрела.

— Уверен, мой новый образ завораживает во всех отношениях, но я не хочу больше о нем говорить. Я бы предпочел поговорить об этом. — Он указал на рабочий шарф Кестрел и провел пальцем в воздухе линию до ее черных сапог. — Кестрел, что ты затеяла?

Она забыла о том, как была одета.

— Ничего.

Арин приподнял брови.

— Это был спор, — произнесла Кестрел. — Я поспорила с дочерью одного из сенаторов, что осмелюсь ускользнуть из дворца без сопровождения.

— Попробуй еще раз, Кестрел.

Она пробормотала:

— Я устала сидеть взаперти во дворце.

— Этому я могу поверить. Но сомневаюсь, что ты сказала мне всю правду.

Арин прищурился, изучая ее. Ведя рукой по перилам, он приблизился, потянулся к воротнику куртки моряка и отодвинул ткань от шеи Кестрел.

Мир пропитался сладким ароматом и замер.

Арин наклонил голову. Швы на его лице оцарапали щеку Кестрел. Он зарылся лицом в ямку между ее шеей и воротником куртки и вдохнул. Кестрел затопило теплом.

Она представила, как его приоткрытый рот прижимается к ее коже. Как он улыбается, показывая зубы. А потом она представила, что сделает сама, как забудет себя, и мир ускользнет и размотается, как катушка богатой ленты. Эти образы захватили ее. Она не могла пошевелиться.

Он почувствовал, что она не движется, и замер. Он поднял голову и взглянул на нее. Зрачки его глаз были огромны.

Арин отпустил ее.

— От тебя пахнет мужчиной. — Он немного отодвинулся. — Где ты взяла эту куртку?

В ее голосе не отразился охвативший ее трепет:

— Выиграла.

— Кто стал твоей жертвой на этот раз?

— Какой-то моряк. В карты. Мне было холодно.

— Не стыдно, Кестрел?

— Нет, совершенно. — Она заставила свой голос звучать тверже. — Честно говоря, он отдал мне ее.

— Какой интересный у тебя был вечер. Сбежала из дворца. Украла куртку у моряка. Почему мне кажется, что это еще не все?

Кестрел пожала плечами.

— Мне нравится играть в карты с хорошими противниками. При дворе таких не найдешь.

— На что вы играли?

— Я же сказала — на куртку.

— Ты сказала, что он отдал ее тебе. И еще, что ты выиграла. Так что же было твоим выигрышем?

— Ничего. Мы играли на интерес.

— Чтобы ты играла на интерес? Никогда.

— Почему бы и нет? Когда-то я играла с тобой на спички.

— Верно.

Он на несколько секунд закрыл глаза, и Кестрел увидела тонкую, почти вертикальную красную линию, пересекающую его левое веко. Эта полоса оцарапала ее сердце.

Арин снова посмотрел на нее. Взгляд его серых глаз впился в ее лицо. Как и раньше, Кестрел почувствовала себя жертвой перед хищником. Арин улыбнулся. Это была ненастоящая улыбка, она перекосила левую сторону его лица.

— Я предлагаю тебе сыграть в «Клык и Жало», Кестрел. Ты согласна?

Кестрел повернулась обратно к реке.

— Будет лучше, если ты уедешь из столицы.

— Плавание по бушующему морю в полном одиночестве? Как заманчиво.

Кестрел ничего не ответила.

— Я не хочу уезжать, — произнес Арин. — Я хочу сыграть с тобой. Один раз.

Кестрел разрывалась между соблазном и мудрым выбором, и скоро она больше не могла сопротивляться первому.

— Когда? — спросила она.

— При первой удобной возможности.

У них под ногами едва ли валялась колода для «Клыка и Жала». У Кестрел будет время подготовиться... хотя она не имела ни малейшего понятия, каким образом. Ведь это была всего лишь игра. Всего одна игра.

— Хорошо, — услышала она свой ответ.

— Победитель получает все, — сказал Арин.

Кестрел взглянула на него.

— Ставки?

— Истина.

Кестрел не могла на это согласиться. Она не могла даже сказать «нет», ведь тогда она бы признала, что не может рассказать ему правду.

— Она для тебя не слишком заманчива? — спросил Арин. — Ладно. Может быть, такая ставка недостаточно высока для тебя. В этом все дело, верно? Чтобы получить от меня правду, тебе надо только спросить. Ты знаешь это. Тебе незачем играть на то, что ты можешь получить и так. — Он смерил ее взглядом. — Кестрел. Ты что-то скрываешь. И я хочу узнать что. Давай договоримся так. Если ты выиграешь, я выполню любую твою просьбу. Если ты прикажешь мне уехать из столицы, я уеду. Если пожелаешь, чтобы я больше никогда с тобой не говорил, я не буду. Назови свою цену. — Арин протянул ей руку. — Дай мне слово, что отплатишь мне честно. Слово чести валорианки.