Довольно интересно и свидетельство Востротина о посещении Фритьофом королевской семьи перед самым отъездом в Россию:
Для Нансена всё плавание от начала до конца стало большим событием. Особенно свидание с Ледовитым океаном. «Коррект» шёл по маршруту «Фрама», и потому опыт Нансена, его знание ветров, льдов и течений очень пригодились. Все члены экипажа прекрасно понимали, кто находится на борту, — а потому часто советовались с Нансеном.
Однажды совет Фритьофа спас всем жизнь. «Коррект» причалил к огромному айсбергу, а Нансен знал, что при таянии айсберги часто теряют равновесие и переворачиваются подводной частью вверх. Так и случилось несколькими часами позже, и все радовались, что вовремя ушли в другое место.
В другой раз Лид со спутником отправились на охоту, заблудились в тумане — и течением их стало сносить в сторону от корабля. В тумане было невозможно ориентироваться — и Лид практически потерял надежду на спасение, тем более что прошло уже более 12 часов после отъезда с «Корректа». Но тут в тумане раздался звук рожка, в который, как позже выяснилось, дудел Нансен, — и Лид со спутником смогли вернуться на корабль.
На борту Нансен не терял времени зря: если он не сидел на марсе, высматривая путь, то был занят на палубе научными наблюдениями и подолгу беседовал с Востротиным, собирая сведения об условиях жизни в Сибири и её населении. Затем он уточнял и углублял эти сведения по письменным источникам и картам и заносил материал в свои рабочие тетради.
Часто выпадала и возможность поохотиться. Однажды севернее Марресале на льду показалось стадо моржей. Нансен и Лид отправились на охоту. Лид остался в лодке, держа наготове ружьё и бухту троса, а Нансен взял гарпун и осторожно пополз к огромному секачу. Подкравшись довольно близко, Нансен выпрямился во весь рост и изо всех сил метнул гарпун в зверя, тот замертво свалился на лёд.
«12-го августа подошли к Ямалу, откуда и начали подниматься на север вдоль берега, пока не подошли к мысу Мора-Сале. На мысе этом стояла высокая веха, вероятно, опознавательный знак, поставленный гидрографической экспедицией, работавшей в Карском море несколько лет тому назад. Неподалёку от вехи, в маленькой бухте или устье реки, находилась небольшая лодка с мачтой и около неё копошились какие-то люди, — вспоминал Востротин. — Это были первые люди, замеченные нами после того, как мы вышли из Норвегии и вошли в Карское море. Были ли это русские или инородцы, никто не мог сказать, да и, несмотря на все наши оптические инструменты, которые мы пустили в ход, нельзя было сделать никаких заключений. Не являются ли они партией людей, высаженных здесь для постройки одной из радиостанций, которых мы тщетно искали? Мы спустили шлюпку и готовились уже плыть на берег, как Иогансен сообщил с наблюдательной бочки, что лодка отплыла от берега и направляется к нам на пароход. Мы с нетерпением стали поджидать, и по мере её приближения всё более выяснялось, что в ней инородцы. По крайней мере, судя по костюмам и внешнему облику. С парохода бросили верёвочный трап, и все они быстро, по-обезьяньи, один за другим, вскарабкались на наш корабль. Это были действительно все инородцы — первые наши визитёры и гости с сибирского берега. Из всей этой группы оказался лишь один, который мог объясняться по-русски. Мы окружили их тесной толпой. Нансен стоял вместе с нами и с большим интересом всматривался в их лица, одежду и все те мелочи, которые были с ними, вслушивался в нашу речь, обращаясь ко мне или к Лорис-Меликову с просьбой переводить всё, что они говорят, или сам, через нас, задавал им вопросы. От них мы узнали, что никаких других судов до настоящего времени, кроме нашего, не проходило и что по берегу в ближайших районах нет никого из русских, которые промышляли бы, как они, или производили бы какие-либо работы. Что дальше на север, вблизи берега, держатся льды, но ветер их разгонит и они растают. Говоривший по-русски был зырянин[61] из Пустозерска и промышлял здесь вместе с самоедами-юраками[62], пришедшими сюда из-под Обдорска. Громадный полуостров Ямал, отделяющий Карское море от губы, представляет собой и прекрасные пастбища для оленей, со стадами которых северные инородцы прикочёвывают сюда на летнее время из лесных районов Обдорского края и от восточного Приуралья. Пропитание себе инородцы добывают ловлей рыбы в многочисленных озёрах Ямала или в реках и речках, впадающих в Карское море или в Обский залив, охотой на птицу (утки, гуси, полярные куропатки и др.) и на морского зверя (тюлень, морж и белый медведь). Для последней цели они привозят с собой на оленях из Обдорска пилёные доски и сами на месте у побережья моря строят довольно вместительные лодки, достигающие до 20 футов длины, снабжённые деревянными помпами для откачки воды, и на этих лодках пускаются в море среди плавучих льдов в поисках добычи. На зиму они возвращаются со своими стадами к Обдорску и в лесные районы, где имеется в изобилии лесной материал для топлива и подножный корм для оленей.
Нансен, рассматривавший внимательно их крепкие суда, построенные и скрёпленные деревянными гвоздями, хвалил их судостроительное искусство. После необходимых расспросов мы показывали им наш пароход, который они с таким любопытством рассматривали, ощупывая руками и стальные канаты нашей оснастки, и всякие другие предметы, которые попадались на нашем пути по судну, заглядывая в трюмы кочегарки и машинного отделения. Мы провели их в наш салон, и господин Лид, по-видимому, хотел удивить их, пустив в действие купленный им по дороге граммофон. После 2–3 проигранных пластинок заметив их полное равнодушие к музыке, я спросил зырянина: знакомы ли они с таким инструментом и слышали ли они музыку? „Как же, как же, — торопливо ответил зырянин, — в Обдорске их много, и орут они ещё громче вашего“. Зырянин был прав, граммофон наш действительно орал.
Мы показали им рубку с беспроволочным телеграфом. Об обыкновенном проволочном телеграфе они имели некоторое представление, видели его, по крайней мере, в Обдорске, но как можно посылать телеграмму без проволоки, как я ни объяснял, не укладывалось в их представлении. Когда радиотелеграфист пустил в ход машину и в пространстве понеслись стонущие и жалобные призывы, на их лицах выразилось изумление, тревога и испуг, и как только представилась первая возможность, они поспешили выбраться из помещения радиостанции. Наверное, думалось им, что тут действовала какая-нибудь нечистая сила.
На прощанье мы снабдили их хлебом и другими мелкими вещами, но они подговаривались к водке, и я им категорически отказал. Через некоторое время я видел их довольными и весёлыми, спускающимися по верёвочному трапу в свою лодку. Не выдержало, должно быть, сердце Лида, думалось мне, не снабдил ли он их бутылкой виски или не угостил ли наш стюард приличной дозой из наших скудных запасов.
Нансен вспоминал, что 20 лет тому назад, когда он плыл на „Фраме“, к ним также подплывала лодка с самоедами от того же мыса.
13 августа мы продолжали медленно продвигаться на север. Лёд и густой туман препятствовали плаванию, приходилось часто останавливаться и пережидать, иногда почти целыми сутками стояли в плавучих и густых льдах. Во время остановок к нам ещё два-три раза подплывали на лодках самоеды-юраки с ямальского берега, но, к сожалению, никто из них не говорил по-русски, кроме нескольких слов: чай, хлеб, водка. Этим, кажется, ограничивалось всё их знакомство с русским языком. Мы принимали их как наших гостей, показывали им наше судно, угощали хлебом, ребятишкам давали шоколад, но самым желанным угощением для них была всё-таки водка. Нансен как-то особенно любовно, по-отечески к ним относился. Он фотографировал их во всех видах и позах: группой на палубе и в одиночку, в профиль, анфас, на лодках, за едой — и старался отметить каждую мелочь, каждую черту, сравнивая их с гренландскими эскимосами, с которыми он прозимовал во время своей экспедиции, или с лапландцами Норвегии. Среди приезжавших к нам на судно инородцев находились иногда с тяжёлыми поражениями лица от оспы и, что хуже ещё, с провалившимися носами от сифилиса.
После инородческих визитов по окончании нашего обеда, как всегда, завязывались длинные разговоры на разные темы, и обычно в такие дни дебатировался инородческий вопрос. Я высказывал обычные, господствовавшие в нашей среде суждения, что спасти от вымирания северных инородцев может только приобщение их к общечеловеческой культуре, что необходимо дать им грамотность, образование, как общее, так и техническое, дать, для укрепления их морали, проповеди религии, что всё это повысит их культурный и экономический уровень. Нансен горячо против этого возражал и доказывал, что приобщение к общечеловеческой культуре не дало до сих пор никаких положительных результатов, только отрицательные. На Крайнем Севере должна быть и своя особая, северная культура, которой северные инородцы и достигли. Они не нуждались ни в чём до прихода к Ним культурного цивилизованного человека. Жилища их приспособлены для кочевой жизни с оленями. Техника промысла мелких и крупных животных доведена у них ещё до привоза к ним огнестрельного оружия до совершенства, их утлые, невзрачные на вид судёнышки приспособлены для плавания во льдах на большие расстояния. Если начать обучать их грамоте в те годы, когда отцы обучают детей промыслу на зверей и морских животных, к плаванию по морю и к борьбе с северной суровой природой, тогда они окажутся потерянными для своих семей, оторванными от своей родной стихии жизни и совершенно ненужными на Севере. Цивилизация и культура принесла им водку, табак, страшные болезни. Все попытки миссионеров устраивать школы, давать высшее и среднее образование и даже отправлять в города для дальнейшего образования кончались ничем или печально. Получившие такое образование оставались служками при миссионерах, или приказчиками при торговых фирмах, или вымирали в городах от туберкулёза и других болезней. Для своей родины, для своей семьи они являлись, во всяком случае, уже окончательно потерянными. Что касается морали, то она у них выработана веками. Среди них господствует поразительная честность, любовь к ближнему. В случае неудачи промысла в какой-либо семье остальные приходят на помощь, поддерживают запасами продуктов до наступления следующего промыслового сезона. Редкие случаи убийства если и случаются, то почти исключительно в драке, в состоянии опьянения. Следует не нести к северным инородцам общечеловеческую культуру и цивилизацию, а охранять их от неё, иначе инородческое население Севера вымрет и безграничные северные области, таящие в себе огромные богатства, останутся недоступными для человечества.
Для того чтобы цивилизованному человеку успешно преодолевать все трудности и лишения суровой природы на Крайнем Севере, необходимо прежде всего усвоить привычки, навыки и быт коренных обитателей Севера — усвоить их культуру.
Вспоминая скитания Нансена, после оставления им „Фрама“, по льдам Ледовитого океана с инородческими собаками, нартами, каяками, его зимовку на положении номада на Земле Франца-Иосифа, я не мог не согласиться со многими его доводами и аргументами. Единственное орудие, которое оказалось полезным Нансену в его пеших полярных скитаниях, было ружьё, изобретённое цивилизованным человеком для массового истребления животных и себе подобных».
