чать, не вызывать к себе жалости. Набрасывался на газеты. С таким зрением!

Не только я, все друзья, кто к нему приходил, были поражены, как он следит

за событиями в мире.

…Слушаю Мирека, а перед глазами строчки старых писем:

«…Уже несколько лет у меня хроническое воспаление печени, последствия тро-

пических заболеваний…» «Но только в апреле месяце узнали в больнице… что во вре-

мя путешествий было у меня до десяти серьезных инфекционных заболеваний печени

(желтухи), которые я, конечно, не лечил. Знаешь, что на пути работают, не ле-

жат…» «Сейчас пустили домой и сказали: “лежать!” Но скажи, Ленька, разве это

возможно?» «…И ты хорошо знаешь условия и положение. Тогда зачем я буду терять

дальнейшее время в кровати?» «…Знаешь хорошо, как я проработал двадцать лет

жизни. Отдал обществу буквально все. И сейчас уже десять лет изолирован от ра-

боты, бесспорно полезной, любимой, и на уровне, за который мне никогда стыдно не

будет. Полная 1/3 активной жизни!!! Все знания, опыт, способности, горы материа-

лов и двадцатью годами труда проверенная жажда служить обществу просто вы-

брошены, и все. Кажется, уже недалеко время, когда придется распрощаться с моим

домом, где я живу с детьми» «…Если это касалось бы только одной, случайно моей

личной судьбы, ничего. Так в жизни бывает. Но это касается целых поколений пре-

красных, плодотворных людей…»

– Примерно за шесть недель до смерти Юрия мы виделись в последний

раз. Это было в больнице на Виноградах. Тогда впервые он сказал мне:

«Мирко, так можно сойти с ума…» Это я услышал от него первый раз в жизни.

В тот момент почувствовал: Юра, Юра, Юра… Но ничего не сказал, только:

«Все будет хорошо…»

Последние годы с ним рядом была Ольга Кноблова, преданный, хоро-

ший друг. Она приходила в больницу каждый день, ухаживала, как за ребен-

ком.

Ты хочешь знать, как хоронили Юрия.

Представь, я не был на похоронах!

В те дни, когда Юрий умирал в Праге, «скорая помощь» меня увезла в

больницу. Сначала в Оломоуце, оттуда вернули в Злин. Была операция на

сердце. Пятнадцатого февраля я лежал после операции, еще не пришел в се-

бя, как из Праги позвонил Юра младший: «Утром… папа умер…» Я не мог

двигаться. С лучшим другом не сумел проститься. В Прагу выехала Мария.

Говори, Мария, я переведу…

Мария сидела за столом, не шелохнувшись.

Оказалось, девятнадцатого февраля в Праге хоронили не только Иржи

Ганзелку, но и Мирослава Горничека, легенду чешской сцены, любимого

народом актера, комика, режиссера. Они умерли в один день, два самых то-

гда известных человека в республике. С Горничеком прощались в Нацио-

нальном театре; тысячи пражан шли за катафалком. О печальном событии

извещали газеты, радио, телевидение.

На прощании с Иржи Ганзелкой были двенадцать человек – только род-

ственники и друзья семьи. Никого больше. Не было панихиды, речей, корре-

спондентов, никакой публичности. В ритуальном зале с люстрами, закрыты-

ми черным крепом, на возвышении стоял гроб, внизу сидели пришедшие

проститься.

Звучал Бах, любимый композитор Иржи Ганзелки.

Так решили Юрий и Ганна, дети Иржи.

– В Праге меня встретил молодой Ганзелка и повез к себе домой. Там

была вся семья. Мы сели за стол. У меня с собой была бутылка сливовицы, я

поставила бутылку на другой столик, рядом. Мы тихо разговаривали и где-то

через час – взрыв! Разорвало бутылку со сливовицей. Какая-то мистика, у

меня до сих пор все дрожит при воспоминании. На другой день мы ехали в

крематорий. На постаменте стоял гроб, весь в больших красных розах. Я тоже

привезла розы. Никто ничего не говорил, только играл орган. Иржи, вы знае-

те, любил играть на органе. Мы сидели внизу и молча слушали. Были семьи

Юрия и Ганны, родственники, Ольга Кноблова, Мирослав Елинек (редактор

«Млада фронта», старый друг семьи), Мирослав и Милена Галушковы, про-

фессор Ирина Шикова. . Мы не заметили, как гроб медленно поплыл во врата,

исчез за шторкой. Молодой Юрий не объяснял, почему он не хотел прессы,

много народа, прощальных речей. Все было скромно и достойно. Ольга пере-

живала, что слишком скромно. А я сказала: «Юрко, ты все правильно сделал,

когда я умру, хочу, чтобы все было так же».

– Урну с прахом Юрия захоронили на кладбище городка Тршебонь в

Южной Чехии, рядом с могилой Ганны Ганзелковой (Ибсеровой), первой же-

ны, матери его детей. Я приехал на могилу с друзьями из Злина. На камне

было два слова: «Семья Ганзелкова».

Мы с Миреком выпили сливовицу.

– Это интересно, знаешь, я сейчас пишу о Суматре, мы были там в 1962

году, и мне все время кажется, что Юра сидит рядом со мной, мы продолжаем

спорить над корректурой, и сотрудничество продолжается. Последняя книга

Иржи Ганзелки и Мирослава Зикмунда будет называться «Суматра: ловушка

на экваторе»…

В дни, когда Иржи не стало, в Злин Мирославу пришло много сочув-

ственных писем. Вот одно, с неразборчивой подписью. Возможно, от врача

больницы, в которой умирал Иржи. «Ваш друг Юрий Ганзелка замечатель-

ный. Это было невозможно, но он собрался с последними силами и терпел, и

ждал один день, – целый день! – чтобы не испортить вам день рождения…»

День рождения Мирослава был накануне, 14 февраля.

Фотографии к главе 13

Командующий союзными войсками в Чехословаии ген. Иван Павловский и командир 7-й воз-

душно-десантной дивизии ген. Лев Горелов (в центре) в начале 1980-х стали военными со-

ветниками в Афганистане…

В случае развертывания элементов ПРО в Чехии и Польше, со стороны России может после-

довать превентивный удар с применением ядерного оружия еще до того, как возникнет пря-

мая угроза, предупредил начальник Генерального Штаба Вооруженных сил России генерал

Юрий Балуевский («Известия», 21 января 2008 г.)

Послесловие

Непростительно долго я тянул с этой книгой, не мог себя заставить

сесть за нее. Дело не только в житейских заботах, но я ловил себя на том, что

испытывал облегчение каждый раз, когда появлялась причина повременить,

отложить разбор бумаг и прослушивание массы кассет, снова наполнять

комнату голосами людей, теперь все чаще этот мир покинувших. Все каза-

лось, не хватает еще чьих-то воспоминаний, не все документы, какие хоте-

лось, удалось раздобыть. Я был в смятении еще и потому, что время ставило

новые вопросы, а ответов у меня не было. Приходила мысль не маяться, а из-

дать книгой только воспоминания, хотя бы часть. Но если признаваться до

конца, то дело, конечно, в другом. Историческая драма 1968 года рвет на ча-

сти душу: гусеницы прошли по народу, к которому принадлежат дорогие мне

люди, и нисколько не меньше – по моему собственному народу. Что взять за

камертон – источник чистого точного звука?

Я часто теряюсь, пытаясь сценку, увиденную в одной стране, мысленно

представить в другой. Вот уличный эпизод в Москве перед моим отлетом в

Прагу в декабре 1991 года. Везде митингуют, спорят, зазывают в новые пар-

тии; молодежь, интеллигентные по виду старики и старухи жаждут выгово-