сверкали внутри. Часто я находила их в лесу на старых железнодорожных путях около

нашего дома. Форма камней как бы говорила мне, что они в себе что-то содержат. В их

выпуклости было какое-то менее случайное свечение, чем у обычных камней. Иногда

кристаллы проникали через крайние слои, словно через оконное стекло, в которое кто-то

может заглянуть.

Мой отец подарил мне камнерезную пилу, поэтому я сидела часами в подвале и

распиливала камни. Пила издавала такой противный шум, что у меня болели уши. Я

страстно желала осмотреть сверкающие пещеры. С одной стороны, я испытывала ликование

и гордость, когда оказывалась права в своём предположении, но с другой стороны,

понимала, что делала что-то запрещённое, разбивала и разрушала чьи-то секреты. И всё-

таки, я чувствовала облегчение из-за того, что коричневый камень оказывался не только

камнем, но и хрустальной пещерой для фей и маленьких магических существ.

Позже я занимала себя собиранием слов и кристаллических миров герметичной поэзии.

Но после всех сборов я также жадно и методично находила волшебные миры среди спящих

вещей. В детстве у меня была тетрадь для записи слов, в которой я хранила особенные слова

также, как собирала раковины и особенно камни. В ней были категории: "прекрасные слова",

"безобразные слова", "фальшивые слова", "сумасбродные слова" и "секретные слова". Под

"прекрасными словами" я перечисляла: сердечник луговой, фиолетовый, искатель чувства,

вишня лютовка, джекфрут, хлебное дерево, выжимать, взбивалка, локоть, облако.

Среди "безобразных слов" стояли: зоб, туловище, обрубок, ушная сера. "Фальшивые

слова" возмущали потому, что они действовали так, будто были безобидными. Но в

действительности были подлыми или опасными, например, как "побочный эффект" или

"задевать". Либо действовали, будто были волшебными, как "спасательный круг и

"заповедник", и тогда были нормальными, но всё равно разочаровывали. Либо слова что-то

обозначали, что не было ясным ни для кого: например, когда два человека видели перед

глазами один и тот же цвет, то только переспрашивали, услышав это слово - "пурпурно—

красный".

Эти "сумасбродные слова" были чем-то вроде моего хобби. "Или были болезнью?"

Возможно, они были тем и другим. Моими любимыми животными были "бегемотамус",

"носорогус" и "дятелоид". Мне больше нравилось "шпарить над бездной" и я обожала

высказывание Ричарда III: "А вот и скидка на зимние палатки". Я знала, что такое "анти-

отделенчество". Но вот, что означает "трусоловобанщик"? Мне казалось, что слово означает

страшную барабанную дробь, во время которой человек может вылавливать чьи-то

панталоны из озера.

"Секретные слова" находить было труднее всего, ведь они входили в состав какого-

нибудь слова. Это были такие слова, которые действовали так, будто в целом они были

нормальными, но несли в себе что-то чудесное. Следовательно, противоположность

"фальшивых слов". То, что в актовом зале моей школы можно было находить какой-то

заколдованный остров южного моря, давало мне утешение. Остров назывался "шула-ула" и

сокровище было зарыто в нём.

Или уличные вывески со словом "колея" ( прим. пер. — колея на грунтовой дороге от

колёс автомобилей) в действительности истолковывались так, словно где-то недалеко можно

поесть что-то изысканно вкусное и вероятно, австрийское: горячие кнедлики с углублением,

которое заполнено ванильным соусом. Я представляла себе их великолепными, и радовалась

каждый раз, когда мы проходили мимо такой вывески. Или тот редкий и вкусный сорт рыбы

"лосось-альвен", который жарился на гриле с небольшим количеством оливкового масла,

можно было назвать только одним словом — поэзия.

Мои воспоминания заставили меня проголодаться, поэтому я вошла в дом. К

несчастью, на кухне не было ничего съедобного. После того, как я съела чёрный хлеб с

шоколадно-ореховой пастой, то решила пойти за покупками. Я побежала наверх в комнату и

с трудом достала себе из маленького сундука цветочное махровое полотенце для рук.

Закрепив всё на свой багажник, я поехала к озеру. Был совершенно обычный рабочий день.

Меня мучила совесть, так как я ещё не была в библиотеке, чтобы позаботиться о наследстве,

и даже не была убита горем. Для этого я взяла себе отгулы, даже если отпуск был только по

автоответчику, и не оставила ни адреса, ни номера телефона. После всего я должна была ещё

раз связаться с моим начальником.

Конечно, моя профессия была продолжением сбора тайн. После этого я больше не

распиливала камни, в которых предполагала найти кристаллы, а только их собирала. Ещё я

перестала читать книги, которые меня интересовали, но эти книги никто больше не читал.

Когда мы были маленькими, Розмари всегда смеялась надо мной, и я всё принимала

на свой счёт, даже если орехи, которые мы щёлкали, были пустые. Я не переставала думать о

том, как орех попадает наружу через закрытую кожуру. Это была её любимая шутка —

черпать ложкой мягкую сердцевину яйца и подавать мне так, чтобы дыра внизу яйца исчезла

в подставке для яиц. Когда я била яйцо и наталкивалась ложкой в пустоту, то каждый раз

громко ревела. И сейчас мне преподнесли дом. Если я откажусь, то буду постоянно об этом

мечтать.

Утренний туман ещё клубился над озером. Я положила свой велосипед на выцветшую

траву и разделась. Одежда падала в траву как облако. Расстелив полотенце, я положила на

него свои вещи, чтобы они не впитали в себя влагу. Когда я входила в воду, маленькие

рыбки разлетелись от моих лодыжек, спасаясь в воде. Она была холодной. Я снова

спрашивала себя: "Что же плавало там вокруг?" Меня никогда не раздражало ныряние. Ведь

выкопанное озеро, мутный гравийный карьер и тёмное болотистое озеро хорошо мне

подходили. В конце концов, я точно не хотела ничего знать.

Длинными переходами я переплыла через озеро. Мой живот щекотали маленькие

пузырьки воздуха. Плавать нагишом прекрасно, ведь при этом по всему телу проходят

всякие волнения и завихрения, так как именно без купальника становишься обтекаемой. Тем

не менее, я хотя бы обладала своим телом, которое оценивала как своё. Это продолжалось

довольно долго. Поглощение книг на хлебе делало мой дух лёгким, а тело ленивым.

Тогда я не могла видеть, как выглядела со стороны. Есть и читать, читать и есть; но

позднее я перестала читать, потому что тоже слышала о еде. Я снова напомнила себе о моём

теле. Теперь оно у меня есть. Возможно, оно было несколько в запущенном состоянии, но

удивляло меня в своем многообразии форм, линий и поверхностей. В общественной

раздевалке закрытого бассейна я потеряла свой страх, но там же узнала, что для одиночной

женской кабины была просто случаем.

Падение и расплата, свалиться и погибнуть в памяти о Розмари. Её тело развалилось,

прежде чем оно было целым. Всё-таки девочки были одержимы своим телом, потому что

тогда они еще не владели никаким. Они были как стрекозы, которые долгие годы живут над

водой, едят и едят. То и дело они надевают на себя новую оболочку и едят дальше. И потом

становятся нимфами. Нимфы карабкаются на длинные стебли из воды, получают тело и

улетают. Это действительно могло получиться. Когда Харриет была в возрасте Розмари, она