оставила открытыми, и ночной ветер веял сквозь них. Я плотнее закуталась в одеяло и

подумала о моей матери. Она любила холод. В Бадишен лето было очень жарким, поэтому у

неё были причины не только купить кондиционер, но и включать его на полную мощность,

все напитки Криста пила с кусочками льда и каждые несколько часов ходила к морозилке,

которая стояла в подвале, и приносила себе небольшую вазочку с ванильным мороженным.

Но зимой все гравиевые карьеры, озёра, каналы и речушки, впадающие в старый Рейн,

замерзают намного быстрее, чем озёра на дождливых северо-немецких равнинах.

И тогда она каталась на коньках.

Криста каталась на коньках как никто другой, она не была особо изящной, она не

танцевала, нет, она летала, она бежала, она сгорала на льду. Мой дед рано купил ей пару

белых коньков. Он гордился своим катанием на коньках, которое ограничивалось катанием

по прямой и волнообразным катанием назад. Хиннерк мог делать большие круги,

отталкиваясь при этом одной ногой. Но то, что творила его дочь Криста на льду, этому он её

не учил. Девушка каталась восьмерками, опёршись руками в бока и наклоняясь на

поворотах. Она разбегалась и отчаянно прыгала пять или семь раз подряд с поджатыми

коленями в воздухе. При каждом прыжке Криста делала полуповорот и летела то вперёд, то

назад по блестящей поверхности. Или же кружилась на одной ноге, подняв руки в перчатках

высоко к зимнему небу, а косички летали вокруг неё. Сначала Хиннерк задавался вопросом,

мог ли он терпеть такой вид катания на коньках. Люди смотрели на его дочь, ведь она очень

выделялась. Но потом он усмотрел в шушукании людей зависть, и решил радоваться за свою

дочь и её странному поведению на льду. К тому же, в остальное время она была очень

послушным ребёнком, нежным и заботливым, всегда старалась особенно угодить Хиннерку,

своему любимому отцу.

С моим отцом она познакомилась на замерзшей реке Лан. Они оба учились в

университете в Марбурге, Криста на факультете спорта и истории, а мой отец на факультете

физики. Конечно, мой отец не мог не обратить на неё внимания на льду. На мостах через

реку иногда собирались маленькие группы людей и смотрели на неё. Все смотрели на

высокую фигуру, по которой нельзя было сразу определить, мужская она или женская. Ноги

в узких коричневых штанах и плечи, большие руки в войлочных рукавицах и короткие

каштановые волосы под шерстяной шапкой были как у юноши, косы Криста обрезала ещё до

начала первых лекций. Только бёдра были немного широки для мужчины, красные щёки

были слишком гладкими, а линия от мочек ушей, до подбородка и шеи была слишком

нежной, и мой отец задумался, что девушка больше похожа на параболу или же на

синусоиду. И, к своему удивлению, ему захотелось выяснить, как и куда ведёт эта кривая под

толстым голубым шерстяным шарфом.

Мой отец, Дитрих Бергер, сначала не смог заговорить с юной фигуристкой. Он каждый

день после обеда приходил на реку Лан и иногда смотрел на неё. Тогда юноша жил ещё со

своей матерью, и был самым младшим из четырёх детей. Его старший брат уже съехал, а

мать была вдовой и роль хозяина дома тяжёлым грузом лежала на его плечах. Дитрих храбро

справлялся с ней и не воспринимал её как тяжесть, возможно ещё и потому, что никогда об

этом не задумывался. Хотя обе его сестры насмехались, ругались и смеялись над ним, когда

он им говорил, во сколько они должны были быть дома, но девушки были рады, что брат

взял на себя ответственность за семью. Мать моего отца я почти не знала. Она умерла, когда

я была ещё совсем маленькой, и я помнила лишь её жёсткую шерстяную юбку, и поющий

шорох нижней юбки из тафты о нейлоновые колготы. "Бабушка была кроткой святой",

говорила тётя Инга. Моя мать говорила иначе: её свекровь всегда гнула спину для других, но

свой дом она никогда не держала в порядке, редко готовила еду, и могла бы намного больше

заботиться о своих детях. Мой отец был очень педантичным, он любил систематичный

порядок, подвижно-рациональную уборку и эффектное мытье. Хаос причинял ему

физическую боль, и поэтому почти каждый вечер мужчина убирал беспорядок за своей

матерью. Хитрость и веселье все четверо детей не унаследовали от своей святой и

рассудительной матери. Развлекать себя, а не других она научилась позже от моей матери,

намного позже того, как отец заговорил с ней по окончанию ледового сезона в Марбурге.

Когда, наконец, лёд начал становиться шероховатым, а под мостами начали появляться

первые лужи, мой отец собрался с духом и после четырнадцати дней ежедневного кружения,

буквально встал перед ней и сказал: "Коэффициент кинетического трения коньков об лёд

составляет в среднем 0,01. Независимо от веса, не удивительно ли это?"

Криста покраснела и смотрела на таявшую ледяную стружку на зубцах коньков и то,

как капли скатывались по блестящему металлу. Нет, этого она не знала, и да, это очень

удивительно. Потом оба смолкли. В конце концов, после долгой, очень долгой паузы, Криста

спросила, откуда он это знает. Дитрих быстро ответил и спросил, не мог бы он показать ей

как-нибудь физический институт. Там даже есть машина, которая производит сухой лёд. "С

удовольствием", ответила Криста, не поднимая глаз, с натянутой улыбкой на красном лице.

Дитрих кивнул и сказал "до свидания". Затем они оба быстро и облегчённо разошлись.

На следующий день лёд на Лане тронулся, мягкие льдины надвигались на коричневый

берег, и Дитрих не знал, где ему снова искать свою фигуристку.

Ночью месяц светил на мою подушку и оставлял чёткие тени. Я забыла закрыть

гардины. Кровать с матрасом из трёх частей была узкой, а потолок тяжёлым.

Мне уже давно нужно было позвонить Джону, я бы могла хотя бы раз подумать о нём.

Нечистая совесть окончательно разбудила меня. Теперь я думала о нём. Джонатан, ещё

совсем недавно мой друг, теперь мой бывший, мой бывший бой-френд. Он даже не знал, что

я здесь, но теперь уже всё ровно, в конечном счёте, его не было и там, где я была раньше,

прежде чем приехала сюда. Джон жил в Англии, и там и останется. А я нет. Когда он два

месяца назад спросил меня, не хотим ли мы жить вместе, я вдруг поняла, что пришло время

возвращаться домой. Хотя я очень люблю его страну. Да, потому что мне вдруг стало ясно,

что я так долго оставалась там из любви к стране, а не к нему, поэтому мне нужно было

уехать. И вот я здесь. И мне даже принадлежит немного земли в этой стране. Я отказалась

видеть в происходящем знак, но события укрепили мою решимость вернуться сюда.

Когда теряешь память, сначала время летит очень быстро, а потом останавливается.

"Ах, это же было так давно", говорила моя бабушка Берта о том, что случилось неделю,

тридцать лет или десять секунд назад. При этом она делала отбрасывающее движение рукой,

а её тон был немного укоризненным. Берта всегда была начеку. Не испытывают ли её? Мозг

заносило песком, как неукреплённое русло реки. Сначала крошится всего немного с краю,

потом рушатся большие куски с берега в воду. Река теряет свою форму и течение, свою

натуральность. Наконец она совсем перестаёт течь, и беспомощно плещется во все стороны.

Белые отложения в мозгу не пропускали электрические заряды, все окончания были

изолированы и, в конечном счете, и сам человек изолируется: изоляция, остров, сгусток,

Англия, электроны и янтарный браслет тёти Инги, смола застывает в воде, вода становится

твёрдой, если мороз крепчает, стекло состоит из кремния, кремний является песком, а песок