Мама даже руками всплеснула:

- Да что вы? Всё хозяйство на вас! — мама была радостная, незнакомая. И девочка тоже повернулась к ней? Ишь, порозовела! Брови легкие, короткие, сейчас слетят с розового лица, словно пух.

- А если добьем Каурого? Какой он теперь работник? — громкий голос тети Бальжит заставил забыть про девочку. Агван увидел печальную морду коня. Страхом той ночи стянуло живот. «Сядешь на Каурого, сядешь на Каурого», — будто шепчет ему в уши отец.

- Что ты? — бабушка даже встала. — Да его же учил Жанчип. На весь край конь наш знаменит. — Бабушка задыхается, и Агван дышит вместо неё. — На нем Жанчип воевать уезжал. Доехал до аймцентра^[10], а потом вернулся… чтоб ещё раз обнять нас.

Агван вцепился в её руку. И она прижала его к себе. Медленно, глухо билось её сердце. Потом он услышал хрип.

-  Скоро войне конец. Жив он пока. Командир. Большие награды заслужил. Во всех письмах просит коня сохранить… Как же его убить?.. Всё равно что вырвать кусок мяса из моего тела.

Агван сердито посмотрел на тётю Бальжит.

- Извините меня… — Куда девался её бас? Она говорит растерянно. — Время такое, делит на жизнь и смерть. — И вдруг совсем неожиданно рассмеялась: — Про гостей-то мы и позабыли! — и снова забормотала непонятно…

Ни на кого не похожа эта девочка. Шагнул к ней Агван и сразу отскочил за печку. Какие у неё глаза! Небось когда спит, щелки остаются. Она и ночью видит? Осторожно выглянул из-за печки. Как зовут её? Cэсэгма? Дарима? Печка жгла бок. А девочка склонилась к огню, вытянула прозрачные пальцы. Сказать бы ей что-нибудь! Но знает он лишь одно русское слово, которое всё вертится в голове — его Очир научил. А если он других не знает?

Он медленно, прижавшись к печи, стал обходить её с другой стороны. И ладони, и живот, и щека правая горели. Но он всё теснее прижимался к спасительной жесткой стенке и полз по ней боком, медленно, боясь того, что задумал.

Наконец оторвался от печи и потянул девочку за рукав.

Она изумленно, прозрачно взглянула на него. Он всё тянул ее к себе, и когда ее легкие волосы жаром коснулись его лица, он зажмурился и выдохнул то слово.

И вдруг остался один. Девочка далеко-далеко кричала:

- Мама! Ругается!.. Он ругается, мама…

Агван не знал, что она кричала, но понял: она сердилась.

- Иди сюда, скверный мальчишка, — взвизгнула мать.

Он не двинулся с места, зажмурился еще сильнее.

- Разве ты знаешь русский язык? — вместо мамы возле него тетя Бальжит, гладит по голове. Когда открыл глаза, мать, вся красная, что-то шептала ей. Он вздрогнул отхохота тети Бальжит.

- Уморил! Уморил! — А дальше — непонятно. Агван отчаянно вслушивался, но ни одного слова не разобрал.

- Нео обижайся, Вика, он не со зла. Поговорить с тобой захотел!

Агван подумал, что она над ним смеется, и вырвался из-под ее сильной руки.

Удрал за печку. Слезы текут, охлаждая щеки. Уселся на пол и стал стирать их. Ему уже неинтересно… Закричала! Не стукнул же он ее. Не подойдет к ней больше, никогда!

Но вот тетя Бальжит заговорила понятно:

- Из Ленинграда они. Учительница музыки. Муж без вести пропал. Блокада. Дочку эвакуировали. Нашла в сорок третьем под Томском. — Агван насторожился, перепал плакать.

Мама читала в газете про Ленинград. Там все умирали. А вот другие слова тети Бальжит непонятны. Встал с пола, вышел из-за печки, чтоб лучше слышать, что говорит тетя Бальжит.

- Марии жить негде. В аймцентре у хозяйки жили, да тa их больше не может держать. Девочка слабенькая. Привезли к вам — молоком отпаивать. Решайте. Мария помощницей будет, — тетя Бальжит улыбнулась. — Правда, овец только на картинках видала. Откажетесь, настаивать не стану. Найдем других.

Вдруг и вправду ее увезут к другим, эту девочку? Он подбежал к бабушке, застучал по ее коленям кулаками.

— Ба-ба! — попытался повернуть к себе бабушкину голову. А бабушка горестно шептала:

— Бедная. Молодая совсем. — Отодвинула его, а сама смотрела на чужую тетю. — Везде люди страдают. Какая женщина породила этого людоеда Гитлера?! Наверно, это не женщина была, а прямо сатана.

Он поежился, схватил бабушкину руку: Гитлер с оскаленной мордой волка сейчас кинется на маленькую худую девочку. Страшно стало. Уперся в колени бабушки.

Мама тихо сказала:

— У нас тесновато, да поместимся.

Ему не понравилось, как это мама сказала. Он снова забарабанил по бабушкиным коленям.

— Бабушка!

Она заволновалась:

— О чем рассуждаем? Ты скажи им, пусть остаются.

Агван радостно посмотрел на девочку. Мать ее всхлипывала, улыбалась, что-то быстро говорила. Агван смело подошел к девочке, крепко взял за руку.

Взрослые ушли проводить тетю Бальжит. А он держал девочку за руку, не отпускал. Рука у неё — тоненькая, горячая палочка. Потянул за эту палочку к тигру:

— Посмотри-ка, мой тигр. Не бойся. Он нарисован.

Но девочка отвернулась от картинки. На столе — кастрюля с молоком. Девочка слюну глотает. Он бросил ее руку, кинулся к столу, налил полную пиалу, протянул.

Как она жадно пьет! Над губой— белые усики. Девочка улыбнулась, кивнула. Он хотел еще налить, она замотала головой.

Он уже не боится ее.

— Ши хэн?^[11]

Она засмеялась. Он тоже.

— Ты «шихэн»? — она пальчиком тычет Агвана в грудь.

— Би Агванби.

— Биагванби?

— Агван, Агван, — стучит он в себя.

— Тебя зовут Агван? Да?

— Агван…

— Я — Вика.

— Явика?

— Нет. Вика.

— Нетвика?

— Вика! Вика!

— Вика!

Они наконец поняли друг друга.

Пришли взрослые. Но Агван ничего не видел и не слышал. Громко, захлебываясь, рассказывал про Янгара, показывал, как тот рычит, скачет. Вика громко смеялась и хлопала в ладоши. Потом смотрели ружье, бабки и издалека — папин нож.

Тигр улыбался со стены. Дом стал светлым. Мама — красивой.

Ели долго. Вика жадно откусывала от горячей лепешки, долго жевала и причмокивала. А по дому странно плавали незнакомые, спутанные со знакомыми тихие бабушкины слова:

— Ты, Маруся, теперь моя девка будешь. Я мала-мала орос толмааша знает. Агван — маленький, твоя девка — маленький, друзья будут. Дулма и ты подруга будет. Жить будем. Ладна будет.

Такие слова плавали, как облака в небе, и Агван плыл сквозь них весело и легко. Вот какая у него бабушка, самая умная…

Тетя с Викой улеглись на полу спать, а он все теребил бабушку:

— Они не уйдут? Нет?

Бабушка уже спала, а он спать не хотел.

— Баба! — Он обхватил бабушку за шею. — Баба! Они не уйдут?

Наконец бабушка тихонько засмеялась:

— Не уйдут. Теперь с нами жить будут. — Бабушка обняла его, понюхала в макушку. — Спи, спи спокойно.

И он уснул спокойно.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Мария проснулась и долго лежала улыбаясь. Вика с ней, есть крыша над головой, добрые люди и тишина. Первая спокойная ночь за многие годы войны.

Собирая с пола овчины, одеваясь, с любопытством следила, как Дулма заваривает чай.

— Зеленый, — кивнула ей Дулма.

А старая Пагма зачем-то насыпает в каждую пиалу желтую, зажаренную в жире муку.

— Чтоб сытно было, — перехватила Дулма взгляд Марии, — шамар называется. — Дулма осторожно подняла Вику и усадила на табуретку. — Привыкай, малышка, к нашей скудной еде.

Мария тоже уселась за стол, уговаривая себя быстро выпить необычный чай. Старая Пагма грустно глянула на нее и улыбнулась тонкими губами:

— Пейте на здоровье. Этот чай сил прибавляет.

Первым позавтракал Агван и теперь крутился вокруг Вики, бормотал непонятно, смеялся, протягивая костяные игрушки.

Чай Марии понравился, только был немного пресноват.

— Как ты интересно говоришь, Агван. Я ничего не понимаю. Повтори. — Вика пожимает узкими плечиками.