Когда турнир закончился и результаты были подсчитаны, оказалось, что мы заняли первое место, набрав при этом восемьдесят четыре процента очков. Это был абсолютный рекорд клуба за все время его существования. И мне кто-то сказал: жалко, мол, что вы не дотянули до 85 процентов. Оказалось, что у них есть призовой фонд – 25 долларов – но эта премия будет дана тому, кто наберет 85 процентов очков.

Все поздравляли моего партнера. А когда узнавали, что он играл со мной, поздравляли его еще сильнее. Поскольку никто не мог представить себе, что я, обладая таким отвратительным английским, мог что-то соображать в бридже.

Ко мне подошел директор и спросил, понравилось ли мне играть с моим партнером. Я кое-как его понял и кое-как ответил, что понравилось. И директор сказал, что он не обещает, что каждый раз он сможет давать мне такого сильного партнера, но если я буду приходить регулярно, то смогу найти себе какого-нибудь игрока, который будет соответствовать мне по силе. И в заключение директор сказал, что у меня очень хороший английский.

Примерно в таком же ключе были и мои другие посещения этих клубов. И я стал ходить туда реже. А в ноябре 1992 года я нашел работу в Нью-Джерси. Помог мне в этом Гена Иоффе – сын московского бриджиста Руда Иоффе. Сначала Гена устроил мне контракт на проект в компании, где он работал тогда. А потом организовал так, чтобы меня взяли туда на постоянную работу. Так что моя судьба в Америке могла бы сложиться не так удачно, если бы я не играл в бридж.

*        *        *

В России я какое-то время работал в цветной металлургии. И я взял Гену Иоффе на работу в свою математическую лабораторию. Сделал я это по просьбе Руда Иоффе, поскольку у Гены с распределением на работу не все шло гладко. Примерно в это же время, но чуть позже, в порядке распределения ко мне пришел еще один молодой человек, Илья Богуславский. Как-то так получилось, что в процессе интервью со мной не я экзаменовал его, а он фактически экзаменовал меня. Около двух часов он давал мне всякие олимпиадные задачи по математике. И когда я справился с ними со всеми, он объявил мне, что пойдет ко мне работать.

Мы работали вместе несколько лет. Гена и Илья часто сидели у меня в офисе (по-тогдашнему – в кабинете) и мы вели всякие разговоры. Но о чем бы мы ни говорили, все сводилось к одному и тому же – к вопросу об отъезде в Америку. Инициатором здесь был Илья. Он был настроен особенно решительно. Помню два таких разговора.

Как-то мы сидели в расширенной компании (ко мне могли еще зайти молодые ребята из других лабораторий, но с такими же настроениями, как у Гены и Ильи; часто они приносили мне самиздатовскую или какую-то другую нелегальную литературу). И речь в разговоре тогда зашла о том, имеет или не имеет смысл ехать в поездку за рубеж на короткое время. И кто-то сказал, что ехать на несколько дней совсем нет никакого смысла. На что Илья заметил, что хотел бы поехать в Америку даже на 15 минут. И когда кто-то потребовал разъяснений, Илья сказал, что он думает, что за 15 минут смог бы найти полицейского, чтобы заявить ему, что он просит политического убежища.

В другой раз я высказал некоторое соображение моего отца по поводу отъезда в Америку. Он считал, что, конечно же, уезжать надо. Но полагал, что все может быть не так-то и просто. Его соображения были такими. Конечно, человек, который уезжает в Америку, будет жить там лучше, чем он жил в России. Но по отношению к общему составу населения его положение может сместиться к худшему. Так, если он в России был в верхних 10 процентах, то в Америке он может оказаться, скажем, в верхних 20 процентах. И это обстоятельство может вызвать у него дискомфорт. На это Илья заметил, что он уже находится в состоянии дискомфорта, поскольку знает, что его друзья, которые эмигрировали в Америку, живут там в сто раз лучше, чем он в России.

Илья улетел в Америку в начале лета 1989 года, Гена – в августе того же года. Илья нашел профессиональную работу первым. И скоро стал искать другую работу. Он интервьюировался в компании Software Options, которая изготовляла финансовые системы для Уолл-стрит. Илья прошел хорошо все тесты и получил приглашение на работу. Но в это время нашел еще лучшее место в небольшом городке Миллбурн (штата Нью-Джерси). И поэтому от Software Options отказался. Но рекомендовал им Гену Иоффе, которому рассказал про все тесты. Гена наверняка справился бы со всеми тестами и без подсказки Ильи. Но с подсказкой он написал их просто блестяще и был принят на работу. Так Илья помог Гене. Потом через пару лет Гена помог мне – взял меня на работу в Software Options. А еще через пару лет я помог Илье устроиться на работу в Chase Manhattan Bank. Круг замкнулся.

*        *        *

Примерно в то время, когда я начал работать в Software Options, то есть в конце 92-го – начале 93-го, я встретился с Володей Флейшгаккером. И мы стали довольно регулярно играть, в том числе в манхэттенских клубах. Когда мы занимали там второе место (а второе место мы занимали чаще всего), Володя мне обязательно говорил, что вот, мол, с Маргулесом они занимали в этом клубе всегда первые места. Должен сказать, что занять там первое место было труднее, чем на любом региональном или национальном турнире. Кстати, когда я как-то недавно сказал что-то уважительное Паше Маргулесу по поводу первых мест, которые он регулярно брал с Володей в клубах Манхэттена, он очень удивился. Так что я понял, что, по всей видимости, Володя таким образом старался подстегнуть мое самолюбие и мобилизовать меня на более высокие достижения.

*        *        *

Весной 93-го я приехал в гости к Илье в Миллбурн. Илья познакомил меня там с Наташей Декстер. И мы начали с ней встречаться. А она, в свою очередь, познакомила меня со своими друзьями, Модестом и Наташей Орманами. Когда мы пришли к ним первый раз домой, Модест хлопотал на заднем дворе, готовя барбекю. Стал со мной знакомиться и задал мне три неожиданных вопроса.

– Вы из Москвы?

– Да.

– В бридж играете?

– Да.

– Леню Ормана знаете?

– Да.

– Он мой родной брат.

Следующие 20 лет почти на всех посиделках я был в компании Модеста – родного брата Лени Ормана. (Мир тесен!?)

*        *        *

Иногда мы с Володей играли в каких-то турнирах в Нью-Джерси. И когда мы собирались туда, я заезжал к нему домой, чтобы потом поехать на одной машине. Володя обычно кормил меня перед турниром всякой вкуснятиной, приготовленной из того, что он либо поймал, либо подстрелил. Его морозильник всегда был забит медвежатиной, олениной, лососиной, красной икрой. У него дома я познакомился с его женой Машей и с его дочками.

Володя был страстным и умелым охотником. Обожал всякие выезды на природу, особенно продолжительные. Как-то он позвал нас с Наташей провести несколько дней на островке реки Святого Лаврентия (той самой, которая соединяет Великие озера с Атлантическим океаном), где-то почти на границе с Канадой. На этом островке мы большей частью были вчетвером – Володя с Машей и я с Наташей. Мы просыпались очень рано. Купались голышом в абсолютно прозрачной воде. Наслаждались тишиной и покоем. Ловили рыбу. Естественно, все снасти и остальное было приготовлено Володей. Поэтому рыба ловилась крупная и в большом количестве. И уметь ловить ее было необязательно. Наташа после первого заброса вытащила более чем полуметрового сома. Было много визга и испуга. И потом они с Машей только наблюдали, как ловили рыбу мы с Володей. Володя сам чистил всю пойманную рыбу, оставляя только филе. Потом жарил ее. И мы ели рыбу, запивая белым вином. А потом опять наслаждались тишиной и покоем.

*        *        *

В клубах Манхэттена, когда мы ходили туда с Володей, все было не так спокойно. В первый же раз, когда мы пришли туда, я понял, что обстановка там по каким-то непонятным для меня причинам резко контрастировала с обстановкой Кембриджских клубов. И я был этим чрезвычайно удивлен. Никто почему-то не говорил мне, что у меня замечательный английский. Хотя объяснением могло быть то, что мой английский уже перестал быть таким ужасным. Но изменилось абсолютно все. Никто нам не улыбался. Никто не задавал нам всяких не связанных с бриджем вопросов. Более того, при малейшей возможности все норовили немедленно вызвать директора.