Ничего удивительного. Ведь до этого я считал родным отцом своего отчима. И сейчас вообще-то считаю. Просто он очень рано занял место отца. Мне было четыре с половиной года, когда мама вернулась из роддома с моим младшим братом, до этого она вышла замуж, и отчим стал жить с нами. Я был в том возрасте, когда не задаешься вопросами типа: это мой биологический отец или не биологический. Слов таких не знал. Папа и папа. О том, что у меня есть какой-то родной отец, заговорили, только когда мне было лет одиннадцать.

И надо же было так случиться, что мой отчим умер почти одновременно с тем, как я познакомился с родным отцом. Это произошло в марте 1995 года. У них там что-то с мамой не ладилось в последнее время. В общем, однажды батя забухал. С утра ушел на работу и пропал на три дня. Мы все забеспокоились, что он пропал. В милиции не принимали заявление на розыск, объясняя это тем, что он недостаточно времени отсутствует, чтобы принимать какие-то меры. Но мы-то понимали, что произошло что-то нехорошее. Стали искать сами. Мама начала обзванивать все больницы. Там не нашли. Нашли в морге.

«Как нам рассказали, его привезли из бара, что находился в гастрономе «Тракторозаводский» на перекрестке улиц Героев Танкограда и Котина. Он купил бутылку коньяка, сел за барной стойкой. Выпил пару рюмок и уснул, положив голову на скрещенные руки. Мало ли кто в баре засыпает, его и не трогали. Продавщица из бара закрывалась на обед, подошла его разбудить, тронула его, а он упал со стула замертво и лежит без движения. Видимо, какое-то время уже был мертвым. Вызвала «Скорую», милицию…

Помню, на похоронах брат мой младший, он совсем маленький тогда еще был, семь лет ему было, просто не вкуривал, что произошло, а я ревел в три ручья. Близким и родным человеком он мне был. Я-то уже в том возрасте хорошо понимал, что произошло.

Отец воевал в Афганистане, и на похоронах было много его друзей с армии. Он у них был в авторитете. Уважали его очень. Помню еще, там говорили, мол, вот как бывает, на войне пуля его не нашла, а на гражданке водка убила. Тяжело, конечно, все это осознавать было. И время тогда еще тяжелое было, само по себе, даже без смерти близких людей, а тут еще такое…

Что можно рассказать о раннем детстве? Ничего необычного для наших мест в нем не было. Я родился в поселке Горняк Копейского городского округа. Это такой шахтерский город с населением в 100 тысяч человек, застроенный пятиэтажками и девятиэтажками, состоящий из разбросанных в радиусе 20 км поселков. И мать, и отец, и бабушка, и дедушка у меня оттуда родом. Все мои корни там.

Это уже потом мы перебрались в Челябинск. Даже не помню толком, когда и как это было. Совсем еще щеглом был. Года три-четыре, наверное. Мама у меня работала на ЧТЗ крановщицей в сталелитейном цехе. Там она, кстати, с моим новым отцом и познакомилась.

Сначала мама ездила на ЧТЗ из Копейска, потом от завода дали одну комнату в общежитии по улице Ленина, 4. Жили мы там поначалу втроем: мама, старшая сестра и я. Потом, когда она вышла замуж, нам дали вторую комнату. После рождения брата жили уже впятером – мать, сестра, отец с младшим братом и я. Сестра у меня старшая 1980 года рождения, от первого маминого брака. В 1991 году мама перешла работать на другой завод – КПД и СК, который производил цементные части для строительства панельных многоэтажных домов. После этого нас стали вежливо просить съехать из общежития.

Тогда мы переехали в коммуналку на улицу Савина, 4. Это на седьмом участке, что около хоккейной школы «Трактор». Там было три комнаты. Две из них – наши. Мы там жили впятером, а в третьей, самой большой – баба Нюра. Вот так и прожили мы бок о бок с чужим человеком около десяти лет. После того как она умерла, в ее комнату заехал ее племянник. Он прожил с нами несколько лет. Потом его закрыли.

Комната пустовала какое-то время, а потом там по очереди пожила куча родственников бабы Нюры. Дочка того самого племянника с семьей, еще кто-то. Потом все-таки они решили эту комнату продать, и я ее выкупил два года назад. Мама с моей сестрой и племянниками до сих пор живут в этой квартире. Вообще, эти дома были построены в конце 20-х. Они давно под снос предназначены, но все никак не снесут. Квартиру эту мы приватизировали, так что, если снесут, есть гарантия того, что получим новое жилье. Я, кстати, до сих пор прописан по тому адресу.

Помню, при Союзе мы по талонам разные продукты получали. Да и деньги были. Родители даже обсуждали покупку автомобиля. Ели разные вкусности, пирожные, мороженое, даже собаку колбасой кормили. Когда Союз развалился, мы это сразу почувствовали на себе своими животами.

Я вырос, можно сказать, на чае с хлебом, яйцах и картошке. В то время в Копейске давали поля под картошку от заводов, шинного, пластмассового. Тетя и дядя работали на этих заводах, и они каждый год получали такие участки. Там мы по весне сажали картошку, а осенью собирали урожай. Делалось это все таким семейным кланом. С семьями моих отцов отношения почему-то не скрепились. Но у мамы две родные сестры и брат, у всех семьи. В общем, «пахали» всей семьей и выживали. Картошка в доме была всегда. Трудно, конечно, было, но тогда всем было тяжело. Время такое наступило.

Район, куда мы переехали, был хоккейный, и сам двор был тоже хоккейный. Я уже говорил, что там была хоккейная школа «Трактор», а напротив была 52-я школа, где тоже хоккеисты учились. Через несколько домов и улицу Горького была 18-я школа, и там тоже учились хоккеисты. Эта школа была еще более хоккейной. В общем, спортивные были места. Но тогда был настоящий бум анаши и клея «Момент», который в наших краях никого в стороне не оставил. Не оставил и меня. Мы, пацаны, всеми способами старались намутить денег, чтобы купить клей с пакетами. Когда мне было двенадцать, мы все лето промохали клей, все мои ровесники были просто одержимы этим. Всем нравилось получать глюки, вдыхая пары этого клея.

На следующий год пошла анаша. Курили и настоящую, и тот мусор, который нам впаривали барыги. За ней мы ездили в основном в Ленинский район либо на ЧМЗ, эти районы тоже отличались своим характером, как и ЧТЗ. Своих денег я никогда не вкидывал на это дело, мне было жалко тратить на эту дрянь. Понимал, что это не то, на что надо тратить деньги, заработанные честным трудом. Зависимости от анаши у меня не было, но когда она была – курил за компанию. Возраст такой. Своих мозгов не было, чтобы отдавать себе отчет в том, что делаешь. Были мозги всей компании, если это вообще мозгами можно назвать. Ты делаешь то, что делают твои друзья. Думать уже потом начали, годам к семнадцати.

Но все-таки клей, анаша тогда считались у нас мелочью. От тяжелых наркотиков мы держались в стороне. А их тоже хватало. Сначала пошла «ханка». Это опиум. Один мой близкий друг, тоже боксер, кстати, который всегда эту наркоту презирал, попал не в ту компанию и попробовал. Меня там не было. Так получилось, что мы порознь поехали на сборы. В общем, мой друг был один, и уж не знаю почему, наверное, он и сам не знает почему, он попробовал эту «ханку». Попробовал – и чуть не «отъехал». Очень плохо ему было. Пацаны «Скорую» вызывать побоялись и не стали, но сами что-то уже понимали в этом и кое-как часа за полтора привели его в состояние, похожее на жизнь.

Вроде бы должно это было меня предостеречь. Но вышло так, что позже, когда уже вот этот мой друг был на сборах, а я остался в городе и оказался в такой же ситуации, я тоже попробовал настоящую дрянь. Только уже не «ханку», а героин, с чего я и начал свой рассказ.

Я потом часто думал, какая странная штука эти наркотики. Вроде и не нравятся, а затягивают. И быстро так, что с одного укола можно было потеряться. И люди, если слабые духом, или те, у кого есть серьезные головняки, или те, кто совсем ничем не занят в жизни и бездельничает, все они могут втянуться сразу. И никакого разбега им не надо.