- Напротив, очень люблю, но ведь...

- И потом, всегда и всему на этом свете можно отыскать подходящую замену, стоит только захотеть этого как следует.

- Это какую же?- Ошуба быстро припал губами к бутылке и сделал два больших глотка. Остатки домашнего вина послали ему последний наполненный солнцем и летом, и запахом прошлогодней земляники, привет. На этом трапеза барона была окончена, его дорожная корзина теперь совсем опустела и сделалась бесполезным вместилищем для пустых бутылок, авокадовых косточек, ошкурков, грязных оберток от жирного мяса и фантиков от конфектов.

- Холуи,- спокойно сказал де Ночь.- Только хороший холуй может заменить любого раба полноценно и во всех смыслах. И потом - холуи тоже имеют свойство умножаться с огромной скоростью, и они тоже станут носить вас на своих плечах, и они будут заглядывать в ваши глаза снизу, но уже без ненависти, барон, без ненависти. А главное - холуи никогда не убивают лошадей, ведь им больше некого ненавидеть, потому как их прежний хозяин прямо на их глазах сразу после освобождения превратится из их якобы мучителя в их первейшего якобы благодеятеля.

- Но позвольте, где же набраться столько холуев?

- Да дать освобождение рабам и больше ничего не нужно делать. Они тут же сделаются холуями и ненависть сразу уйдет из их глаз, а сами глаза станут добрыми и маслянистыми. Но главное - ваши лошади будут целы и здоровы, а производительность хозяйства сразу возрастет процентов на шесть-восемь.

Ошубе вдруг подумалось, что этот темный виконт всю дорогу насмехается над ним и таким образом развлекает себя. А он, как обычный провинциальный дурак, принимает все это за чистую монету и волнуется, и переживает неизвестно из-за чего. Какие, в самом деле, рабы, какие холуи могут быть в наш просвещенный век? Барон даже вспотел от этого понимания и сразу помрачнел лицом, и недовольно сдвинул густые брови к переносице, и сжал тяжелые кулаки. Темный попутчик словно бы услышал эти его недовольные мысли и тихонько рассмеялся.

- Да бросьте, дружище!- Боярин Ночь перегнулся вперед и легонько стукнул Ошубу кулаком по колену.- Эти исторические теории стоят одна другую, а все они вместе и вообще ничего не стоят. Вы же знаете наших исторических приказчиков, и какое низкое жалованье они получают. Да чтобы увеличить это жалование, они вам выдумают такое...

- Да,- растерянно сказал Прохор Патроклович.- Это верно. Но все же - отчего погиб ромейский империал?

- Да кто ж его знает? Может быть, древние ромеи просто разучились держать свои мечи так, как надо.

- Да как же не так они могли их держать?- удивленно воскликнул Ошуба.- Ведь меч любой можно держать только одним способом - крепко обхватив пальцами за рукоятку.

- Да мало ли - как можно держаться за мечи?- Ночь снова пристукнул своей саблей об пол салона.- Может быть, они держались за них как за кнут, или как за ложку, или как за ялду?

- Да разве же так можно держаться за меч?

- Можно,- Ночь расправил плечи и потянулся к переговорной задвижке, что располагалась сразу над головой Ошубы, а потом три раза стукнул в нее кулаком.- Однако, я уже прибыл, барон. С вами было приятно путешествовать. Сейчас вообще тяжело встретить человека широких взглядов. Но мне пора сходить.

- Как - сходить?- Прохор Патроклович чуть не поперхнулся от удивления.- Вам нужно сходить? Здесь? Сейчас?

- Да. Я приехал.

Барон помимо своей воли уставился в темное дверное стекло, что выглядело сейчас как абсолютно черный квадрат. А что если это разбойник, подумал он, холодея от внезапной догадки. Что если это ночной грабитель, ведь они так любят наряжаться приличными людьми, а он как последний дурак, развесил уши и слушал всю дорогу его разглагольствования про рабов, холуев, про древних ромеев, и про их мечи, и еще, Провиденс знает про что. А вот сейчас дилижанс остановится и черный квадрат окна отъедет в сторону, раскрывшись в полную внешнюю тьму, а потом его начнут грабить. А может быть и убьют. Прощай дорогое Шубеево, прощай жареная ондатра, прощайте столицы и ненавистная думча, прощайте высочайшие указы, прощайте дорогие постельные горничные - даши, глаши и аксиньи, прощайте земляничные поляны. Сабельный барон Ошуба больше никогда не увидит вас.

Но как же так, подумалось вдруг барону, а как же ямщики? Неужели они в сговоре с этим темным словоохотливым разбойником. Да может быть, у них все сговорено заранее? А может и снаружи их уже поджидают сообщники, такие же разбойники, которых не смогли в свое время переловить и перевешать конные отряды? Вот ты, барон-ротозей, и приехал.

Ошуба весь сжался от этих мыслей, и сидел сейчас на диване ожидая самого худшего, самого ужасного и непоправимого события в своей жизни.

Выждав несколько времени, Ночью Бей тихо выругался и ударил в переговорную задвижку еще раз, теперь уже рукояткой сабли и очень громко. Наверху что-то завозилось, захныкало, хрюкнуло раз, другой, третий, а потом задвижка отъехала на сторону и в ней показалось покрытое пылью, потное, с воспаленными красными глазами и потому особенно страшное в полумраке салона, лицо ямщика.

- Стучали, ваши сиятельства?- наигранно весело выкрикнул запекшийся засохшей дорожной пылью рот.

- Останавливай экипаж,- резко скомандовал Боярин Ночь (Разбойник Ночь? Грабитель Ночь?)- Я приехал. Схожу.

- Сей момент, ваше сиятельство!- задвижка захлопнулась и снаружи стало слышно гиканье, крики "тпр-ру!", а тяжелая рессорная подвеска стала поскрипывать заметно реже.

И ведь совсем не удивился мерзавец, все больше сжимаясь на диване, думал Ошуба, как будто бы так и надо, и каждый день проезжие сходят у него глухой ночью, Провиденс знает где, Провиденс знает зачем. Ох, сейчас его точно будут грабить, а может и убьют, и ни одна живая душа не дознается - что с ним здесь приключилось. И ведь он зачем-то взял с собой жалование по думче за весь последний год, и как раз в золоте. Вот тебе и империалы, мать их - рабство, дочь их - стяжательство.

Прохор Патроклович вдруг подумал, что сейчас неплохо бы ему помолиться Провиденсу. А кто его знает? Вдруг поможет? Он сжался на диване еще больше и начал беззвучно шевелить губами, повторяя про себя слова молитвы "Провиденс мой". На память приходила только первая строка и Ошуба так и повторял ее раз за разом: "Провиденс мой, спаси, сохрани и помилуй мя... Провиденс мой, спаси, сохрани и помилуй мя..."

- Но вот что я хочу сказать вам, барон, напоследок,- Ночью Бей словно бы не замечал состояния Ошубы или просто не обращал на него внимания.- Нет никакой разницы кто ты такой. Барон ли ты, тиран ли, раб или ужасный холуй. Главное всегда и во всем действовать и вести себя безупречно, назло всем обстоятельствам. Если ты раб, рабство твое должно быть безупречным, если холуй, безупречным должно быть твое холуйство, если тиран, то должен ты безупречно тиранить вверенную тебе Провиденсом толпу. И если действовать безупречно всегда и во всем, то что-то вне нас, что-то высокое и мощное, бесконечное и всесильное начинает замечать эту безупречность, оценивать и приветствовать ее. И если безупречность была абсолютной, пусть не всегда, а только несколько, или даже всего лишь один только раз за целую жизнь, это внешнее, высшее и необъятное может наградить нас и сделать нам неописуемый подарок. Награда эта есть - счастье общения с великолепными и могущественными силами этого мира, знание их и даже управление ими. Ну, наконец-то!

Рессорная подвеска перестала качаться, а потом снаружи стали слышны звуки возни сначала с раскладной подножкой, а потом с дверной ручкой и черный квадрат дверного стекла отъехал в сторону, превратившись в черный прямоугольник дверного проема. А потом в проеме, словно в черной раме показалась знакомая запыленная и заспанная ямщицкая рожа.

- Дилижанс остановлен!- доложила она радостно, что в таких вот обстоятельствах выглядело весьма противоестественно и жутко.- Можно сходить, ваше сиятельство! Осторожнее, тут некстати очутились кусты...