"Лесная готика" кажется порталом в другую реальность. По бокам узкого полотна - устремлённые вверх мшисто-зелёные могучие стволы. Внизу между ними - одинокая хрупкая ёлочка. Она, словно ребёнок, потерянно застыла среди величественной пустоты. С высоты льётся зеленоватый свет. Его сияние в лесной мгле походит на готические витражи.

Перед этой картиной я замерла надолго. Вы когда-нибудь были в католическом соборе? Кафедральном, огромном, с высокими острыми арками?

Вспомните свои ощущения. Здесь то же самое.

"Святовит". Даже если не знаешь легенд, чувствуешь, что воин на картине - больше, чем просто человек.

Больше чем князь.

Один из богов. На его мече - беспощадный стальной блеск, алый плащ взметнулся над плечом, как пламя войны. Глаза холодны и прозрачны. Это глаза того, кто волен карать и миловать. За спиной клубятся хмурые тучи, но над головой расступаются, и в ослепительном ледяном сиянии распахивает крылья гордый орёл.

Что такое орёл? Древний солярный, солнечный символ. Победа и мощь, сила духа и стремление ввысь, к свету.

"Гадание" - трепетная девушка со свечой у окна, в ожидании любимого. Русые волосы лежат мягкой волной, жемчуг светится тёплым блеском на груди. Твёрдо очерченные губы приоткрыты в волнении.

Она прекрасна строгой и нежной северной красотой.

И это далеко не всё... можете себе представить мой ужас, когда до меня дошли слухи? Кто-то хочет уничтожить это волшебное место!

А всё, как водится, из-за денег. Лакомый кусочек - несколько гектаров отличной земли почти в центре Москвы. И баснословные деньги за подлинники картин.

Так что, услышав о выставке в Смольном, я схватила в охапку друзей и знакомых и сорвалась с места.

На дворе стоял июль. Середина лета, душистые охапки цветов на газонах, яркая зелень кустов.

Строгий бело-голубой Смольный как нельзя лучше подходил для картин Константина Васильева. Внутри царила прохлада. Я бродила, очарованная, подолгу застывая перед величественными полотнами. Такими фантастическими, и такими живыми.

В углу на низкой подставке, как на пюпитре, покоилась небольшая картина. Я подошла - и затаила дыхание. Почему я не помнила её из той школьной поездки?

С полотна на меня смотрел "Старец".

Первые мгновения я не видела ничего, кроме его глаз. Я готова была поклясться, что передо мной - окно, из которого смотрит живой человек. Старец.

Он глядел прямо в душу. Ясные серо-синие глаза, а в них - спокойствие и сила. Чем дольше я смотрела в них, тем глубже меня захватывал этот взгляд. В его кристальной чистоте таилась вся мудрость веков от сотворения мира.

Такой человек мог быть богом или вождём, а мог - кузнецом или пахарем. Но он точно не был послушной игрушкой в руках судьбы.

Он был творцом, - человеком, чья сила духа меняет мир. И не важно, в каком масштабе.

Я была потрясена.

Не знаю, сколько долгих минут я провела перед этой картиной. Сегодня закрываю глаза, вспоминая, - и взгляд старца возникает передо мной, строгий и чистый.

И вот теперь в Великом Устюге я встретила похожую картину.

Думаю, что такие глаза должны быть при жизни у святых. Ведь святой - тот, кто обладает недоступной обыкновенному человеку силой воли и величием духа.

Из музея мы с Матвеем вышли, притихшие. Стемнело, зажглись фонари, и снежные искры засверкали под ногами. Тихонько поскрипывал наст.

Мы остановились, раздумывая - стоит ли после идти в музей новогодней игрушки? Но всё-таки пошли.

Мы оказались последними посетителями. Тётенька в пушистой вязаной кофте приветливо поздоровалась и растолковала нам правила выставки.

Все новогодние игрушки располагались по странам, а русские - по годам. Китайские, японские, европейские и наши традиции оживали в витринах. На каждую отведён свой уголок, с мебелью, костюмами и пояснениями.

Но больше всего нас поразила огромная комната со множеством наряженных ёлок. На каждой подписаны года.

Дореволюционные хрустальные шары, ангелочки и свечи из золотой бумаги. Советские космонавты, ракеты и звери.

Помните? В детстве мы бережно вытаскивали из коробки с ватой, разглядывали и вешали на ёлку.

Из музея мы вышли с ощущением праздника. И почему-то немедленно захотели есть. Может быть, потому что Новый год - это всегда уйма салатиков?

Магазины все уже закрылись - люди в нормальных городах не следуют законам капитализма. Они в своё удовольствие гуляют с детьми, ходят в гости и занимаются своими делами, вместо того чтобы до последнего надрываться на работе.

Мы неспешно двинулись к гостинице. Вечерний Устюг жил своей, недоступной для туристов жизнью. Прямо на центральной улице гуляли дети, родители катили санки. Редкие машины медленно объезжали их.

Белые стены соборов мягко светились сквозь ветви деревьев. Жёлтые круги света лежали на снегу. Мы заглядывали в низкие окна чьих-то домов - их тёплый уют так и манил нас.

Недалеко от гостиницы удалось отыскать крошечный продуктовый магазин. Я с довольным урчанием набрала вологодских кефирчиков, творога и йогуртов. Матвей углядел на нижней полке пиццу и немедленно схватил, сообщив, что это "самая мужская еда, почти как пельмени".

В этот вечер мы долго не спали. Лежали обнявшись, как котята в корзинке, и негромко переговаривались. В какой-то момент замолчали, думая каждый о своём.

- Расскажи мне что-нибудь важное о себе, - вдруг прошептал Матвей.

Я задумалась. У меня плохо получается говорить о чём-то личном по заказу.

- Не знаю, что сказать, - честно повинилась я. - Спроси?

- Ну, например как ты видишь наши отношения в будущем? - Огорошил меня Матвей.

Я захлопала в темноте глазами.

- В смысле? Я как-то не думала об этом... ну, не могу же я тебе рассказывать, что хочу троих детей и всё такое. Давай лучше скажи сам!

Я была готова, что он откажется отвечать или начнёт настаивать, чтобы я развила тему. Но он вдруг сказал очень серьёзно:

- Я хочу, чтобы мы всю жизнь прожили вместе. Чтобы ты всегда была рядом со мной.

Слова прозвучали. Время замедлилось. Я осторожно перевела дыхание и, не давая ни себе, ни ему опомниться, спросила:

- Это ты мне предложение, что ли, делаешь?

Матвей издал какой-то сдавленный звук. Подавился, что ли? Помолчал и сказал удивлённо:

- Ну... да.

- А я, значит, должна сейчас отвечать вот это: да или нет? - Задала я очень умный вопрос.

- Ага... - заторможенно выговорил Матвей.

Повисла пауза. Я смотрела прямо перед собой и ничего не могла сообразить. Матвей взволнованно вздыхал. Нервничает, что ли?

Наконец решилась:

- Тогда... да, я согласна.

Он перевёл дух, беспокойно повозился и вдруг сел на кровати. Я села тоже. Мы неловко молчали.

- Знаешь, мои родители вообще поженились через два месяцы после знакомства, - наконец сказала я.

- Правда?

- Ага. Они у меня вообще такие быстрые. Пришёл, увидел, наследил, - я нервно хихикнула, - Правда, потом жутко ссорились целый год. Зато в итоге притёрлись. Уже вон, третий десяток лет вместе живут.

- Обалдеть, - выдал Матвей.

Я осторожно обняла его и утянула обратно на подушку.

- Ну, нас же никто не гонит, - успокаивающе погладила по плечу.

- Нет, это хорошая мысль. А ты когда хотела бы свадьбу - осенью? Летом?

- Весной... или в начале лета. Раньше на Руси свадьбы на Красную Горку играли - это в мае. Или в апреле, когда ранняя Пасха... не помню точно.

- У меня лучший друг приезжает в мае. Хочу, чтобы он был свидетелем.

- Май - хороший месяц, - покладисто покивала я.

Мы затихли, обнявшись, и зимняя ночь глядела на нас сквозь занавески.

Глава 3

Понятное дело, на работу из такого отпуска я вышла окрылённая.

- Здравствуйте! - Воскликнула, распахивая дверь.