Но визжать зрителям не запрещалось, так что протест господина Ниса был отклонен.

Мы-то, конечно, догадались, кто это визжал. Наверняка Мориц! Он ведь умел подражать разным свиным визгам, так что мог обмануть любого борова и заставить того побежать на поиски подружки.

— Наш Черный Бес попал в любовные сети! Я всегда говорил: любовь зла, полюбишь и козла, тьфу, свинью, — прокричал ведущий в микрофон.

— Теперь вы убедились, что бега в Эгерсдорфе дадут сто очков вперед любому телешоу. Напившийся фаворит и боров, попавший в любовные сети, — это вам не дешевый трюк, никаких комбинированных съемок, такое заранее не подстроишь, здесь играет сама жизнь! Что ж, теперь нам предстоит насладиться состязанием между Руди и Черным Бесом. Но сначала мы сделаем небольшую паузу. А после перерыва на старт выйдут свиньи, показавшие лучшее время: Черный Бес, Руди-Пятачок, Молли-Молния и Хрюндель-Мазерати.

И вот в громкоговоритель объявили финальный забег.

Мы разбудили Руди, повели его к ближайшему водопроводному крану, поставили под холодную струю и как следует растерли щеткой. Что Руди, конечно, не понравилось. Но мама сказала, что это стимулирует кровообращение и поможет ему взбодриться. Потом мы пошли к пожарному пруду и дали Руди чуть-чуть поплавать. После этого он по-настоящему проснулся и даже стал резвиться со Щетинкой. Но теперь уж мы с него глаз не спускали, особенно если замечали поблизости господина Ниса.

Когда объявили финальный забег, я повел Руди к стартовому загону. Там мы встретились с господином Нисом, который вел Черного Беса. Наши свиньи лишь презрительно зыркнули друг на друга. Руди предстояло впервые состязаться в скорости с Черным Бесом.

— Ну что ж, посмотрим, на что способен ваш Пивной Бочонок! — съязвил господин Нис.

Я не сразу понял, что это он Руди назвал Пивным Бочонком. Я бы мог ответить ему: «Вы что, сами столько выпили, что не можете отличить свинью от бочонка?»

Но хороший ответ всегда приходит слишком поздно.

Перед тем как дали сигнал «На старт!», я успел шепнуть Руди на ухо:

— Обгони его! Утри ему рыло! Ну же — вперед!

По соседству господин Нис подбадривал Черного Беса и орал на него во все горло. А у нас царила зловещая тишина. И это господина Ниса явно раздражало. Когда дали команду «Марш!», он было зыркнул на нас, но в этот миг его собственный рванувший с места боров опрокинул хозяина на землю. Четыре свиньи стремглав бросились к финишу.

Черный Бес стартовал лучше всех. Он бежал, как разъяренный дикий вепрь, пасть раскрыта и белые клыки обнажены. Может, он видел перед собой соперника, которого хотел обогнать или укусить, может, господина Ниса или нашего Руди, трусившего по соседней дорожке. Руди бежал как-то вяло, возможно, он еще не совсем протрезвел или думал о Щетинке, а может, ему просто не хотелось состязаться — во всяком случае, он все больше отставал от Беса.

Крики с трибун становились все громче, и тут мы с папой, мамой, Бетти и Цуппи услыхали: «Руди вперед! Победа тебя ждет!» Этот призыв подхватили все зрители. Руди был уже на середине дистанции и почти на целый корпус отстал от соперников, но вдруг словно очнулся и побежал все быстрее и быстрее, так, что уши развевались. Может, он вспомнил о Цуппи, которая стояла у финиша, и решил, что должен добежать до нее раньше Черного Беса и защитить ее. Во всяком случае он — сантиметр за сантиметром — стал приближаться к Бесу, и перед самым финишем они уже бежали рядом — рыло к рылу, так что невозможно было разобрать, кто впереди. У самого финиша Руди двумя сильными скачками все же обошел соперника и, пролетев через финишную линию, рухнул на землю, а промчавшийся следом Черный Бес наскочил на него и в бешеной ярости поддел сзади клыками.

Бедный Руди! Мы услыхали, как он завизжал от боли. Беса оттащили, но он все же успел еще пару раз укусить победителя.

Руди лежал на земле совершенно обессиленный. Мы принесли ему воды, а потом Мориц заклеил ему рану пластырем. Цуппи купила своему любимчику глазированное яблоко, и он его сразу же сосредоточенно сжевал.

После этого Руди надо было еще подняться на пьедестал для церемонии награждения. Оркестр сыграл туш, и он получил «Голубую ленту Эгерсдорфа», которую повязали ему на живот. Казалось, Руди был по-настоящему рад, с этой широкой лентой он был похож на президента на официальном приеме.

Сбежались фотографы и даже телевидение. Нас — как семью победителя — сняли вместе с Руди. Вот мы все тут на групповом снимке: папа пытается спрятаться за своей трубкой, мама натянуто улыбается, Бетти застыла, как манекен, Цуппи положила руку Руди на голову, а я поднял два пальца буквой V — что означает «Victory», победа.

Наступила осень. Стало холодно и пасмурно. В туманные дни с Эльбы долетали гудки пароходов. Но в нашем доме на стадионе было тепло и уютно. Мы ходили в школу, делали домашние задания, играли в гандбол, рисовали и читали. Мама приходила с работы усталая, но все же не такая грустная, как раньше. Гаральд по-прежнему всех задирал и раздавал щелбаны направо и налево, но теперь доставалось не тем, кто прилежно работал на уроке, а тем, кто отвлекался и шушукался. Так он хотел помочь маме. Конечно, никакая это была не помощь, потому что маме постоянно приходилось разнимать Гаральда и других учеников. Из-за его затрещин порядка на уроках больше не становилось, наоборот — только больше шума.

Однажды Гаральд пришел к нам в гости. Это мама его пригласила. Он сидел за столом, ел пирог и — удивительное дело! — молчал как рыба. Зато он трижды опрокинул свою чашку с какао. Мама всякий раз говорила: «Ничего. Не беда. Скатерть и так была грязная». Если бы мы такое устроили, она бы нам спуску не дала. Гаральду очень хотелось посмотреть на нашу свинью. Мы отвели его в загон. Он присел на корточки перед Руди и почесал его за ушами, а потом признался:

— Дома у нас вечно колбаса и мясо, а я не люблю свинину и не хочу быть мясником. Но отец считает, что я должен унаследовать его дело.

Мы приглашали его приходить еще. Но он не решился — почему, даже мама не смогла у него допытаться.

Так шли дни и недели. Папа бился над своими иероглифами, а перед выходными обновлял разметку на футбольном поле. Его линии, как повелось, состояли из множества коротких отрезков.

Частенько, возвращаясь с дождя и вешая плащ, он говорил:

— Эх, вот если бы меня послали в Египет в научную командировку! Только представьте: целых три года — пальмы, верблюды, пустыни, солнце, Нил и сфинксы.

Папа подал заявку на участие в раскопках могилы одного фараона из тридцатой династии, по которой он как раз специализировался, но пока не получил никакого ответа — ни согласия, ни отказа.

— А что же тогда будет с Руди? — спросила Бетти. — Арабы не любят свиней.

— Ты скажи им, что без свиньи никуда не приедешь, — предложила Цуппи.

— Если бы все было так просто! — рассмеялся папа. — Я буду рад-радешенек, если получу это место. Впрочем, не думаю, что Руди понравится египетская жара. Как у него вообще-то настроение?

Настроение у Руди было не очень. После соревнований в Эгерсдорфе он что-то повесил уши.

Но не потому, что снова провинился. Хотя как-то раз он опять погнался за судьей, когда тот, ничего не подозревая, зашел к нам в сад, чтобы поговорить с папой.

Пришлось бедняге спрятаться в туалете для спортсменов и просидеть там до тех пор, пока его Цуппи не освободила. После этого мы стали запирать Руди в сарае.

— Как вы только живете с таким чудовищем! — удивлялся судья, бледный как мел. Нам так и не удалось убедить его, что Руди — самая добрая свинья на свете и что он только почему-то затаил злобу на людей в черных рубашках и коротких черных штанах.