И, почтительно склонившись перед повелителем, визири вот как ему отвечали:

— О наш великий падишах, да будет на то высочайшее соизволение, и мы осмелимся подать тебе свой совет.

Падишах жестом выразил согласие выслушать их, и тогда визири сказали:

— О повелитель, неподалеку отсюда есть крепость, а в крепости той есть часовня. В часовне же обитает некий мудрый старец по имени Файяз-абид. Он наверняка знает, как помочь твоему горю.

Внял падишах речам своих визирей и вместе с ними немедля отправился к крепости. Достигнув крепости, падишах и его свита устремились к часовне и, едва ступив в нее, увидели мудрого старца. Падишах и его визири преклонили колена в знак глубокой почтительности к мудрому старцу. Старец в свою очередь выказал уважение падишаху и его визирям, а потом спросил, что их к нему привело.

И тогда Джахангиршах поведал старцу Файяз-абиду о своем горе. Выслушал старец, что сказал ему падишах, достал из-за пазухи два зернышка пшеницы и, подавая их ему, сказал:

— Одно зерно ты должен съесть сам, а второе пусть съест твоя жена, И тогда волею Аллаха ты станешь отцом.

Поблагодарил Джахангиршах мудрого старца Файяз-абида и обрадованный вернулся во дворец. Одно зерно, как велел ему старец, он съел сам, а второе отдал своей жене Камарталат. А потом они провели вместе ночь.

Прошло девять месяцев, девять дней и девять часов, и Камарталат родила дочь. Новорожденную тотчас же отнесли к источнику, находившемуся в парке по соседству с дворцом, и омыли ее прозрачной водой. А так как источник тот назывался Нуш, то девочку нарекли Нушафарин.

Счастью падишаха не было предела, на радостях он даровал свободу всем томившимся в темницах, щедро одарил бедняков и освободил своих подданных от налогов на семь лет вперед. По приказу падишаха во всех уголках его обширных владений целых семь месяцев продолжались торжества в честь появления на свет долгожданной наследницы. А потом Нушафарин отнесли к Файяз-абиду. Мудрый старец увенчал малютку жемчужной короной, и теперь ее звали уже не просто Нушафарин, а Нушафарин Гавхартадж. Потом падишах пожелал узнать, какая судьба уготована его дочери, и вот что ответил ему мудрый старец:

— О высокочтимый повелитель, да не падет твой гнев на мою голову, волею всевышнего твоей дочери суждено испытать много мук и страданий, а тебе — провести долгие годы в разлуке с ней. Однако в конце концов ты снова обретешь любимую дочь, и продлятся ваши дни в радости и счастье. А пока запомни: каждые семь дней надлежит купать малютку в источнике Нуш.

Загоревал падишах, закручинился, слезы полились у него из глаз. Старец же Файяз-абид стал утешать его:

— Не печалься, о падишах! Ведь судьбу изменить невозможно.

Возвратившись во дворец, Джахангиршах поручил дорогую малютку заботам кормилицы и прислужниц, и сам все свободное время проводил в забавах с нею. А когда Нушафарин минуло два года и она научилась говорить, не было для падишаха музыки сладостнее ее речей. Он позабыл о государственных делах и целыми днями готов был слушать ее милый лепет. Когда же Нушафарин исполнилось двенадцать лет, Джахангиршах распорядился построить для нее прекрасный дворец, где она проводила дни в радости и веселье, окруженная искусными музыкантами и танцорами. Красота Нушафарин была столь совершенной, что всякий раз, когда она выходила из дворца, жители Дамаска замирали от восторга. Они специально собирались у дворцовых ворот, дабы лицезреть ее необычайную красоту, способную сравниться лишь с сиянием солнца. Когда же Нушафарин исполнилось четырнадцать лег, весть о ее красоте разнеслась по всем странам, и сыновья правителей тех стран поспешили в Дамаск, чтобы просить у падишаха руки его дочери. И так много наехало в Дамаск женихов, что жителям его стало тесно в своем собственном городе.

Оставим на время повествование о прекрасной Нушафарин и перенесемся в страну, где правил Султан Ибрагим, юноша несравненной красоты.

Отец Ибрагима, Адилшах, пресытившись властью, передал бразды правления государством своему любимому сыну, а сам удалился на покой и проводил дни в молитвах.

Однажды к юному правителю страны Чин пожаловали с подарками вернувшиеся из дальних странствий купцы. Они рассказали ему о диковинах, которые им довелось увидеть на чужбине. Рассказали они ему и о необычайной красоте Нушафарин. И так ярко живописали они ее красоту, что в сердце Султана Ибрагима возникла неутолимая жажда во что бы то ни стало увидеть эту красавицу. Купцы же, заметив улыбку на лице Султана Ибрагима, подумали, что он не поверил их рассказу, и тогда один из них сказал так:

— Если будет на то твое соизволение, я тотчас же велю своему слуге принести сюда ее портрет.

Султан Ибрагим согласился, а купец велел слуге быстро сбегать к нему домой, достать из сундучка портрет Нушафарин и принести его Султану Ибрагиму. Увидев этот портрет, Султан Ибрагим лишился дара речи и, не отрывая глаз, любовался портретом красавицы, позабыв о присутствующих здесь купцах.

И так долго смотрел Султан Ибрагим на портрет прельстительной Нушафарин, что в конце концов упал без чувств. Купцы тотчас подняли его, покропили ароматной водой, и с большим трудом Султан Ибрагим пришел в чувство, но до самого утра не мог он уснуть, снедаемый любовной страстью.

А когда наступило утро, пришли к нему визири и приближенные и, увидев, как изменился их повелитель за одну лишь ночь, чрезвычайно взволновались. Пуще же всех обеспокоился главный визирь Ханмухаммад. Посмотрел он, как спал с лица Султан Ибрагим, и понял, что, если его страдания продлятся еще хоть один день, не ровен час — умрет его повелитель.

Едва наступила ночь, Ханмухаммад направился к покоям Султана Ибрагима, и вот что он там увидел: держа перед собой портрет, Ибрагим обращает к нему такие стихи:

Сердце преданного Ханмухаммада дрогнуло при виде такого зрелища, и уже не в силах больше скрывать свое присутствие он бросился в ноги своему повелителю с мольбой:

— О господин мой! Я вижу, как тяжко ты страдаешь от любви. Прошу тебя, доверься мне и открой свою тайну.

И тогда Султан Ибрагим сказал так:

— О визирь! Я должен немедля попасть в Дамаск и увидеть эту красавицу. Не можешь ли ты помочь мне?

И отвечал ему Ханмухаммад:

— Здесь возможен только один выход. Мы сделаем вид, будто отправляемся на охоту, а сами сядем на корабль, идущий в Дамаск, и уплывем. А когда прибудем в Дамаск, то оттуда известим о себе твоего отца.

Султану Ибрагиму пришелся по душе план Ханмухаммада, и они тотчас же приступили к сборам, а когда со сборами было покончено, они явились пред светлые очи Адилшаха и испросили у него разрешения отбыть на охоту.

Выслушал Адилшах их просьбу и молвил, обратясь к сыну:

— О мой славный сын, возвращайся поскорее, мне тягостно быть с тобой в разлуке.

Преданнейшему же из визирей он сказал так:

— О Ханмухаммад, я очень тревожусь о своем любимом сыне и согласен отпустить его при одном лишь условии, что ты неотлучно будешь находиться при нем.

А Ханмухаммад только об этом и мечтал.

На следующий день, едва занялась заря, Султан Ибрагим со своим верным визирем Ханмухаммадом покинули дворец.

Через семь дней и семь ночей добрались они наконец до моря и увидели причаливший к берегу корабль. Сели они на корабль и поплыли в Дамаск.

Теперь мы оставим на время Султана Ибрагима и Ханмухаммада и вернемся к Адилшаху.

Через день после того, как Султан Ибрагим со своим визирем отбыли на корабле в Дамаск, верные Адилшаху прислужники сообщили, что Ханмухаммад с его сыном отправились вовсе не на охоту и посоветовали тотчас же послать погоню, дабы убить на месте коварного Ханмухаммада, а Султана Ибрагима доставить во дворец связанным. И в тот же час пятьсот слуг Адилшаха ринулись в погоню. Когда они достигли моря, то с огорчением узнали, что трое суток назад Султан Ибрагим и Ханмухаммад отбыли в Дамаск. Вернулась погоня ни с чем. Адилшах же так опечалился, что прогнал из дворца всех своих приближенных, а сам облачился в рубище дервиша и предался молитвам.