Пепел наклонился, ухватив Сайшеса за рубаху, сгреб его, подтянул к себе между расставленных ног, и, почти соприкасаясь лицами, прорычал:
- Кто он тебе?
Глаза Сайшеса удивленно распахнулись.
- Ты про кого сейчас?
- Про орка, которому ты слишком много позволяешь!
Сайшес смотрел и не верил себе… Ни о какой сдержанности со стороны Пепла больше не шло и речи! Глаза его горели гневом, ноздри раздувались, тело вздрагивало от напряжения, мужчина прикладывал массу усилий сдержаться и не накинуться на него, на Сая…
Вот это да! Да он ревнует! Он!! Ревнует!!! И на представлении... Сайшес вспомнил, каким белым было его лицо... Пепел испугался за него… Так это что? Что это значит? Что?!!
Хотелось помучить, хотелось ничего не говорить, хотелось увидеть еще подтверждение его… Любви? Нет? Ну, хотя бы того, что Сай ему не безразличен… Но он не стал. С Пеплом никогда не поймешь, как далеко можно зайти безнаказанно…
- Единственный орк в нашем цирке - мой отец, - сказал он, пристально всматриваясь в стальной блеск глаз, и если бы не это, он никогда бы не заметил мгновенного облегчения и смущения, промелькнувшего в них. Не вглядываясь, так бы и не уловил миг, когда стальной блеск, смягчившись, стал теплым бархатом. Рука, зажавшая в кулаке его рубаху, упала на подлокотник, и Пепел, откинувшись на спинку кресла, снова замер.
Замер! Опять?! Ну, вот что с ним делать? Сай, как стоял на коленях между ног мужчины, упершись в него руками, так и начал тихо, одними пальцами, гладить Пепла. Тот прикрыл глаза. Сайшес усмехнулся: значит, так, значит, делай, что хочешь, а он тут ни при чем…
И Сайшес делал, что хотел, проводя руками по стройным бедрам. Дорогая тонкая ткань брюк позволяла чувствовать каждый изгиб, каждую мышцу, давала легко скользить рукам, и они, опускаясь с наружной стороны и поднимаясь до паха по внутренней, оглаживали живот, бока… так соблазнительно расставленные ноги...
Сай сначала наблюдал, видел, как на губах Пепла показалась, нет, не улыбка, но полунамек на нее, а потом и сам увлекся, уже не обращая ни на что внимания, только ощущая руками под материалом рельефные мышцы, чувствуя, как они подрагивают, чутко реагируя на ласку. Пепел чуть заметно выгибался под его руками, но Сай знал, что и это уже много. Много, пока он не отпустит себя. Нужно просто подождать, дать ему время. И Сайшес не торопился, он просто наслаждался этими прикосновениями, самой их возможностью…
Но вскоре прикосновений ему стало мало и, скользнув вверх и распластавшись по всему телу Пепла, он обхватил его шею руками.
Хельдинг наконец-то раскрыл глаза, и не было там больше холода, и к губам Сая он потянулся сам. А тот уселся верхом на его бедра, прижался всем телом и с улыбкой подставил под поцелуй свои губы. Мягко, неторопливо Пепел исследовал эти губы, податливые, с готовностью раскрывшиеся ему навстречу. Сладкие, с привкусом вишни... Воспоминания накладывались на реальность, кружили голову, сводили с ума... Сайшес отвечал ему так же: медленно, томно - но постепенно увлекался, целовал все жарче, прижимался все откровеннее.
А Ольгерд, забываясь, уже гладил его по спине, по бедрам, сжимал руками упругие ягодицы, старался запустить руки за пояс брюк, чтобы добраться до обнаженной кожи, и прогибался сам под руками Сайшеса, нашедшими под шелком его рубашки горошины сосков. Пальцы циркача ласкали, терли, мяли плоть вместе с материалом, и словно пламя расходилось по телу, стекая вниз, заставляя тяжелеть в паху. А Пепел никак не мог нащупать застежку на чужих брюках… Рука сама сползбла вниз, пальцы ласкали плоть сквозь одежду, сжимали, гладили. Сайшес только тихо стонал и смотрел на Пепла ничего не видящими, затуманенными глазами.
Хельдинг и сам хмелел от сумасшедшей энергии, текущей сейчас по его венам, иначе как он мог объяснить, что целовал и целовал… не в силах оторваться, не в силах выпустить, не в силах разомкнуть рук.
И когда, наконец, нашел пуговицу на брюках - это был триумф... И ликование, когда обнаружил, что белья под ними нет.
Добраться, скорее добраться до обнаженной кожи, почувствовать ее! Теперь можно было скользнуть в брюки обеими руками, сжать пальцами крепкие ягодицы и самому застонать от умопомрачительного удовольствия касаться их. Он сжимал и разжимал пальцы, и снова сжимал, не в силах остановиться и отпустить, не в силах прекратить наслаждаться этим ощущением полноты в своих ладонях. Сайшес еще и выгибался, подставляясь под его руки, и от этого Ольгерд совсем терял голову.
Он все пытался стащить с непоседливого циркача брюки, но ноги, оседлавшие его, были широко разведены, и сделать это не было никакой возможности... Тупик... Пришлось убрать руки... Он чуть не застонал от такой потери.
- Встань... Сними...
Сайшес не сразу сообразил, почему он лишился ласки: дурман не выпускал из цепких объятий...
- Ааа... – протянул он.
- Брюки...
Сай нерешительно встал, все еще не приходя в себя.
- Быстрее...
И, очнувшись, циркач, скинув обувь, стал, извиваясь, освобождаться от их узкого плена...
- Ашш... – Ольгерду одновременно хотелось смотреть, не отрываясь, и вскочить, чтобы снова обхватить его руками и целовать эти, сейчас закушенные, губы. Но он упрямо сидел на месте, растягивая удовольствие, он только смотрел... нет, пожирал глазами...
Сайшес, поймав его взгляд, замедлил движения... Они стали плавными, тягучими, тело извивалось змеёй под музыку, звучащую в его голове, пояс брюк то сползал с бедер, то опять поддергивался, а на зацелованных губах призывно алела улыбка.
Сай любил и умел танцевать, а уж перед таким благодарным зрителем...
Бедра медленно покачивались, брюки после стольких стараний так и остались почему-то на бёдрах... а вот рубашку расстегнуть... Кожа, освобождённая от чёрного шёлка, была безупречно гладкой, тёплой, манила губы, просилась под руки... Ольгерд в прошлый раз не рассмотрел Сая, да и некогда ему было, он мог только чувствовать, но теперь... Теперь он видел, он наслаждался...
Тренированное тело, состоящее из одних мышц, но при этом не перекачанное, поджарое, узкое в кости, изящное даже, казавшееся обманчиво хрупким... Но Ольгерд прочувствовал на себе силу этих мышц, когда его оплетали ногами, притягивали руками... Сильный... гибкий... сумасбродный... и такой притягательный...
А Сайшес, отвернувшись от Ольгерда, начал что-то тихонько, почти неслышно, напевать, вторя незатейливой мелодией движениям танца... Бедра покачивались, шелк рубашки пополз с плеча... а голос... он становился все громче, завораживал и звал переливами мелодии... звал... в каждом звуке он звал его... Шелк соскользнул, повиснув на локтях... Открылась спина... Ольгерд помнил её с прошлого раза: помнил губами, исцеловавшими каждый позвонок; помнил руками эту нежность и теплоту кожи; помнил щекой, прижимавшейся к ней в сладком изнеможении. Он помнил, как это было... Словно вчера... Из памяти выпали только две недели, которые разделили обе встречи - их просто не существовало. Он не жил все это время! Теперь он понял это.
А рубашка уже соскользнула и была отброшена к стене. Танец завораживал плавными грациозными движениями, змеиными изгибами тела - манящими, разжигающими страсть.
В полумраке комнаты на обнаженном торсе дрожащие отсветы свечей рисовали причудливые узоры из бликов и теней, высвечивая рельеф мышц. Брюки сползали все ниже... открывая путь в ложбинку между ягодиц...
Ольгерд, не выдержав, поднялся. Движения и у него замедленные, плавные, как у карна... Сайшес оглянулся - по затылку дуновением ветра скользнуло ощущение, что за ним охотятся... Сорвавшись с места, он сам бросился на шею своему прекрасному хищнику и висел, смеясь, пока с него сдирали штаны, пока тискали, а потом, подхватив на руки, понесли к кровати...
И снова тела исполняли танец, полный огня, на смятых простынях...
Руки принца с упоением вспоминали, а губы приветствовали каждое прикосновение к такому желанному телу, разгоряченному танцем и страстью.
