Ещё раз печально оглядев Листинга, Густав скидывает его со своих колен, решая оставить дрыхнуть в зале, а сам направляется за мною в сторону комнат.

Молчи, друг, я в этот раз практически трезвый, уставший и хочу спать.

Напрочь игнорируя в очередной раз пытающегося со мной заговорить, но, при этом, отчаянно зевающего Густа, прохожу в свою комнату, прикрыв ногой дверь.

Уложив невесомую ношу на постель, укрываю подкидыша найденным пледом и устраиваюсь рядом, разглядывая кажущееся фарфоровым в бледном свете луны лицо. И, впервые за много лет, перед тем, как самому провалиться в сон, произношу уже почти забытую фразу:

- Спокойной ночи… Билл.

Глава 14.

Глава 14.

Голубое небо с плывущими по нему кучерявыми облаками. Озорное солнце, счастливо стреляющее лучами так, что приходится щуриться. Легкий ветерок, доносящий чарующий запах свежей выпечки из открытых дверей кондитерской, да обрывки негромкого, но уверенного и, уже минут пятнадцать не прекращающегося, мата (Русский язык я не знаю, но, судя по интонациям и шипящим ноткам, цензура там и рядом не валялась).

- Эх, нехорошо, Билли, детям материться.

Подкидыш злобно зыркает в мою сторону и, увидев довольнейшую лыбу, задирает нос и дальше уже идет молча. Ровно до того момента, пока мимо не проносится чья-то улетевшая шляпа.

Так, кажется, я спалился? Ладно-ладно, виноват, каюсь, соврал (Какие, бл*дь, все нежные собрались)не такой-то и легкий дует ветерок. Но он просто играется!

Например, угоняет плохо припаркованные на макушках шляпы, да слегка сдувает с места моего нецензурно на это реагирующего спутника. А вот говорил ему, что жрать надо было больше, и не боялся бы сейчас ноги от асфальта отрывать, во избежание внепланового взлета.

Сжалившись над явно подуставшим бороться со стихией Биллом, обхватываю его за плечи, притягивая к себе (И не фиг дергаться, привыкай, сам позволил мне себя трогать), и веду в сторону ближайшей кафешки.

Ну, все, суслик, ты попал, буду тебя откармливать до тех пор, пока либо ветер не успокоится, либо в колобка не превратишься, ясно?

Правда, есть еще один вариант, что он лопнет… Я буду плакать! От смеха.

***

Проводил утром (или, если точнее, выпроводил) друзей из квартиры, напутствуя их на удачу словами «Уёбен зе битэ», пожелал Густаву счастливых каникул в деревне, попросив передать «приветы» комарам, петухам, картошке и лягушкам.

Хотел было пойти будить брюнета и готовить завтрак, но внезапно понял, что мне влом.

Распинав, все-таки, подкидыша и минут пять проумилявшись (Б*я, что в меня вселилось? Изыйди, нечистая!) над тем, как этот ребенок трет кулачками глазки и, сволочь, заразительно зевает, содрав его с постели, впихнул в ванную, сообщив, что у него есть полчаса на сборы.

И вот, как результат, дико злой и возмущенный Билл, нагулявшийся и налетавшийся по Берлину, сидит и с абсолютно несчастным видом гипнотизирует всё то изобилие блюд, что я ему заказал, словно надеясь, что хотя бы половина из них исчезнет само собой. (По-моему, он молится.. Верующий? Не уживемся… А, нет, матерится, все нормально.)

Надутый, лохматый (ветер постарался), с огромными, печально-обреченными кофейными блюдцами вместо глаз. Прелесть! Я счастлив! Нет, вот реально, все просто ах*ительно и с каждым его тяжелым вздохом становится лишь прекрасней. А уж когда Билл еще и смотрит на меня, как Ленин на буржуазию, старательно пытаясь передать взглядом все, что он обо мне думает… Эх, что может быть лучше? Вот, если бы он еще и говорить начал, а то мысли я как-то до сих пор херовато читаю. Кстати, а почему он молчит-то?

- Билл, – Зову мальчишку, от чего он поднимает на меня удивленные глаза, отрываясь от попытки испепелить взглядом одну из ненавистных ему тарелок. Что, надеялся, что я уже онемел твоими стараниями? Выкуси. – Не кажется ли тебе, что пора бы нам уже и поболтать?

Опускает голову, о чем-то сосредоточенно думая, догадываясь, наверное, что разговор пойдет не о погоде. Потом, видимо, надумав, откладывает вилку, опять поднимая свои кофейники.

- Давай. О чем? – Надо же, он позволил начать разговор! Я балдею.

- Расскажи о себе. Все-таки, мы живем теперь вместе, а я ничего о тебе не знаю. – Чувствую себя сопливой девчонкой, которая знакомится с парнем по интернету.

Билл тяжело вздыхает и отворачивается к окну, нахмурившись.

Начинаю понимать, почему в компании моих друзей он такой общительный и раскрепощенный: везде, где появляется Георг, все разговоры сводятся к его далеко не скромной персоне. Видимо, мой подкидыш общаться любит ровно до тех пор, пока тема не касается его самого. (Интересно, почему?)

Молчит пару минут, а потом, все же, начинает говорить, так и не повернувшись в мою сторону.

- В тринадцать лет я попал в приют. Что было до этого – не помню. – На последних словах он заметно напрягся, но, быстро справившись с собой, продолжил. Страаанно. Говорил медленно, с неохотой, продумывая каждое слово и упорно избегая моего взгляда. – Почти год назад начал жить с бабушкой Нютой. Она была очень добрая, любила меня, заботилась. В сентябре должен был пойти в 11 класс. А еще, первого сентября мне исполнится 16 лет.

Замолчав, он неуверенно поднял на меня выжидательный взгляд, словно спрашивая, достаточно ли сказал.

А я переваривал информацию о его возрасте. Он ещё младше, чем я думал. Лично мне в том же сентябре, но 23 числа, уже исполнится 21 год и я перейду на 4-ый курс универа.

Видимо, неправильно расценив мой взгляд, Билл обреченно вздохнул и хотел уже, было, продолжить свой рассказ, как его прервал звонок моего телефона.

Резко вздрогнув, и, достав из кармана трубку, взглянул на экран, после чего вообще временно выпал из реальности.

- Да что б тебя черти драли во все щели, страпоном и, хотя бы, две недели…