— Ох, Тришка! Только что прислужница от великой принцесс приходила, сказала завтра к ней явится. Обеим и с утра, как обычно. Простила нас великий принцесс, радость-то какая. И обвинения с тебя сняла. А что было у короля?

— Спрашивали. — Я пожала плечами. — О матушке твоей, не ошиблась ли я, когда траву определяла. Потом идти велели, королевишне услужать как прежде.

Арания надулась.

— Как прежде уже не получиться. Как теперь великой принцесс понравиться, если она из дворца нас едва не выгнала? А тебя и вовсе на Правежную площадь отослать хотела.

— Не думай об этом. — Утешила я. — Король-батюшка обещал тебе жениха? Вот и жди. Его слово твердое. Помучаешься во дворце, а потом замуж выйдешь.

Арания завздыхала.

— Ну да, ну да. Одна надежда на королевское слово. Раз уж я великой принцесс не понравилась.

До вечера я шила, даже почитала книжицу с цорсельскими словами по настоянию Арании. Потом пожаловалась сестре, что употела за день. Та сразу же засобиралась в баню. Сама она помылась быстро, меня ждать не захотела. Тем более что я решила остаться и простирнуть платья — её и свое. Уходя, прощебетала:

— Тришка, ты там глянь — я днем пятно на подол посадила. Ты уж потри, не забудь!

И убежала радостная.

Я полоскалась до ночи. Отстирала платья, помучилась, выводя пятно с платья Арании кипятком и золой, потом снова ополоснулась. Жильцовские женки заходили, мылись и уходили. При виде меня все начинали переглядываться, хихикать и перешептываться. Раза два в том шепоте мне послышалось имя Ерши.

А Глерда, которую я дожидалась, так и не пришла.

Арания оказалась права — услужать королевишне как раньше не вышло. Великий принцесс больше с нами не разговаривала. Обходилась одними кивками — да ещё тыкала рукой в сторону двери, если хотела пить. Арания глаз с неё не спускала, чтобы тычок не пропустить.

Зато дан Рейсор лютовал пуще прежнего. Теперь от него доставалось и Арании. На уроках он, как и раньше, долдонил про «феликий осоп император», потом принимался спрашивать — но только нас, Зоряну не трогал.

Королевишна, пока он кричал, смотрела злорадно, даже улыбалась иногда.

С даном Шуйденом было полегче. Время от времени по его требованию я говорила несколько слов на ломаном цорсельском. Он кивал, поглядывал благосклонно, но хвалить не хвалил — губа у Зоряны во время его уроков все время была отвешена, а лицо оставалось кислым. Арания слов знала меньше моего, однако и на неё дан Шуйден смотрел без злости. В отличие от дана Рейсора.

На уроках истории я заслушивалась — до того ладно рассказывал дан Вергель про историю Цорселя. Вот ведь хитрая штука — как послушаешь, так вся история у них состояла из побед и разных императоров. А если вдуматься, то выходит, что из войн и смертей. Я уж дождаться не могла, когда мы дойдем до захвата Норвинии — уж больно любопытно было, как он его опишет.

Мастерица по цорсельскому платью в обещанный срок так и не пришла. Однако явилась на следующий день, ближе к вечеру. Была она немногословна, на все вопросы Арании отвечала одинаково — да, нет и не знаю. Глаза при этом прятала, а губы держала крепко сжатыми, ни разу не улыбнувшись.

Но работала мастерица по имени Снежка споро, как и прежде. Обрядила нас по очереди в чужеземные платья, сметанные на живую нитку, потом исколола иголками, подгоняя подол и зауживая душегрею.

Прежде я думала, что юбки на тех платьях пышные, потому что ткани на них ушло немеряно. Оказалось, все ещё хитрей. Прежде чем нарядить нас в одежки, мастерица всякий раз цепляла нам на пояс круглый, в мужскую руку толщиной, валик. Тугие душегреи с пышными рукавами, которые приходилось одевать поверх сорочиц, туго сдавливали тело. Я прощупала бока — под тканью поскрипывали железные пластины в палец шириной. Сразу вспомнились олгары, Барыс и господин Эреш, которые облачились в железные рубахи перед отъездом на границу.

Трудная, видать, жизнь у цорсельских баб, если они, дома сидючи, в одежду железки суют.

Закончив с примеркой, мастерица сказала, что сорочицы к платьям потребуются другие, не такие, как у нас. И валики из тряпок. Арания тут же спросила:

— Может, возьмешься пошить, матушка? Заплачу хорошо, знаю, что мастерство твое дорогого стоит…

Но та только помотала головой и быстро ушла, пообещав принести готовые платья через пять дней после Свадьбосева.

Арания, едва за ней захлопнулась дверь, разохалась.

— Говорила я, что нам все это выйдет боком, или платья испортит, или сошьет не так. Вот теперь и платья на праздник не оденем, и сорочицы некому заказать, валики опять же.

— Не боись. — Успокоила я её. — Видела я ту сорочицу на королевишне.

Арания вскинулась:

— Запомни, Тришка — не королевишна, а великий принцесс! Как цорсельцы её великую особу называют, так и ты говори! Пора нам от старины отвыкать. Попомнишь мое слово — едва великий принцесс сядет на трон, в Положье тут же новая жизнь начнется!

Я скривилась, но спорить не стала. Пусть её. Уж больно ей хотелось стать своей во дворце. Несмотря ни на что. Арания словно услышала мои мысли, нахмурилась, отошла к окну. Выждала, потом спросила тихо:

— Что ты там о сорочице говорила?

— Что видела такую. — Повторила я. — Ничего сложного в ней нет, я тебе такое исподнее за два вечера сошью. И валик, если полотно есть. Там посередке одна ткань, я уж пощупала.

Арания заулыбалась. Велела:

— И себе сшей. Две штуки, чтоб на смену было. Слышь, Тришка? Пока ты со мной, в обносках ходить не будешь.

— Долго выйдет — по две шить. Да ещё и валики.

— Ничего. Пока можно и от старых рукава отодрать, на первое время сойдет.

На этом Арания с платьями покончила, а я только начала. Шить садилась каждый вечер, дело оказалось нетрудное, к тому же от мыслей отвлекало. Себе сестра захотела сорочицы из шелка, как у Зоряны. А мне подарила штуку тонкого — хоть в колечко пропускай — полотна.

Уж не знаю, что выяснил Ерша, опросив прислужниц королевишны, но госпожа Любава исчезла. Вместо неё в покоях Зоряны появилась могучая баба, с широкой прямой спиной и пухлыми плечами. Звали её госпожа Богатея. Как я узнала из болтовни жильцовских женок в бане, родом она была из Атаньского верчества. Из того самого, где верчем сидел Егедя, брат великой госпожи Горявы.

Королевишна Богатею не любила так же, как и нас. Почти не разговаривала с ней, только иногда с отвешенной губой бросала:

— Слышь, тетка Богатея, прикажи-ка там.

Вот и все разговоры. Про Любаву все те же жильцовские женки болтали, что она вдруг страх как занедужила, да так тяжко, что ни одна травница не смогла ей помочь. Так больная и поехала на родину — в то самое Ламаньское верчество, где сидел на верчестве Медведа, муж Ерисланы и отец Согерда.

Сам Ерша попадался мне иногда в дворцовых переходах и на лестнице. Останавливался, здоровался — и больше ничего. Я отвечала как положено, отвешивала поклон, проходила мимо, потом слышала из-за спины удаляющиеся шаги. И все.

А у меня от тех шагов сердце заходилось. И сразу вспоминалось, как король приказал пойти на Свадьбосев вместе с Ершей. Я уж и платье к тому дню приготовила — темно-зеленое, одно из трех, что дала когда-то госпожа Морислана.

Арания, у которой я попросила ниток, тут же дала мне большой моток белого шелка. Не рядясь и не спрашивая, зачем.

И, на время отложив сорочицы, тем шелком я вышила цветы по подолу и рукавам. Махонькие, как незабудки. Сложила их в узорочье, подсмотренное у одной девахи на королевском пиру. Только там цветы были покрупней, на первоцвет смахивали, а я обошлась мелкими. Разбросала их по ткани сначала реденько, потом погуще, а по краю вышила рядком, в кайму.

Только ворот не тронула — такой, как мне, чужие взгляды к лицу притягивать ни к чему.

Как ни странно, но немилость Зоряны оказалась нам на руку.

Едва Арания заикнулась, что ей надо сходить к родне, навестить занедужившего дядю, та сразу буркнула:

— Куда хочешь, туда и иди. И эту с собой забери, Тришку свою.