Ну, Арания. не ожидала я от неё такого, по правде говоря.

Тут вперед шагнула невысокая светловолосая баба, что пришла вместе с Ерисланой и Голубой. Сказала вроде негромко, а вышло звучно:

— Брат мой, верч Егедя, всегда добром поминал Игора Ирдраара, храброго воя, что сгинул на границе его Атаньского верчества. Понравится ли ему, если услышит, что на дочь Игора возводят хулы и напраслину?

— Не о брате ты думаешь, Горява. — Тут же укорила её Ерислана. — А о муже своем, верче Яруне. Это ведь в его тереме Морисланка умерла!

— Ты, стало быть, хочешь ещё и моего Яруню в том обвинить? — Ровным голосом ответила невысокая Горява. Голову вскинула, неспешно поправила на плечах плат. — Твой муж думает также, великая госпожа Ерислана? Так мне и передать моему супругу, великому господину Яруне? Или это лишь твои бабьи думки?

— Мне нет дела до того, кто и что думает! — Крикнула Зоряна. — Я рядом с собой эту убийцу не потерплю! Место ей — на Правежной площади!

У меня по коже побежали холодные мурашки. Раз так площадь назвали, навряд ли на ней цветочками одаривают.

Королева снова склонилась над дочерью. Потянулась, чтобы погладить её по щеке. Та ласку стерпела, но подбородок вздернула.

— Мое последнее слово — видеть её тут не желаю!

Голуба растеряно затопталась у стула дочери.

— Но, душа моя. твой батюшка прислал этих девиц, надо бы сначала его спросить. Прежде чем гнать.

— И впрямь, — громко сказала Горява, — может, лучше обратиться с этим делом прямо к королю Досвету? Он девиц прислал, ему и судить, кто прав, а кто виноват.

Ерислана скривилась.

— Но девку-то свет-королевишне потом терпеть. И думать каждый день — вдруг да отравит?

Горява чуть улыбнулась.

— Гляжу, ты, Ерислана, заботишься о благе королевишны. Не желаешь ли сама пойти к королю Досвету? И объявить ему, что свет-королевишна присланную им услужницу в страшных винах винит?

— Я сама ему скажу. — Зоряна, сопя, встала со стула. — Девки, одеваться!

Глянула на меня, сморщила нос, оскалила мелкие зубки.

— А вы обе — марш к себе! Ты, уродка, вещи собирай. Вторую, может, ещё и помилую, оставлю при себе. Обе вон!

Мы отвесили по поклону. На этот раз уже Арания потащила меня к выходу за руку.

За дверью нас поджидала Любава. Стояла посередь горницы, грудь у неё тяжко вздымалась — видать, от двери отскакивала в спешке, вот и запыхалась.

— Что там стряслось? Слышу, крики в опочивальне. Чем вы свет-королевишну огорчили? Ну-ка признавайтесь.

— Прости, госпожа Любава, но без разрешения великой принцесс ничего сказать не могу! — Звонко выкрикнула Арания. Так, что отзвуки загуляли в углах горницы.

Надрывается, чтобы королевишна услышала. Хитрая.

По лестнице мы поднялись молча. Зайдя в горницу, Арания захлопнула дверь, свирепо прошипела:

— Как она мою мать. Морисланкой! Слышала? А меня — девкой Аранькой! Меня, госпожу Серебряных Волков! Да матушка моя родом из древнейшего дома Норвинии! А меня эта немочь ещё позорнее нарекла! Меня, которая свой род по отцу ведет от великого Олгара! А Зорянка меня как крестьянку безродную, девкой Аранькой нарекла! Ненавижу!

— Так уходи. — Предложила я, думая о своем. — Тебя Ирдраары примут, укроют. Потом отправишься домой. Девки, чай, уж заждались в Неверовке.

— Ну уж нет! Мне король-батюшка хорошего жениха обещал, и без него я отсюда не уйду! — Арания скорым шагом прогулялась до окна, вернулась, сказала тихо. — Неужто все случилось из-за одного ржаного зернышка? Не могу в это поверить. С какого перепугу Любава на тебя такую напраслину возвела? Видать, не хочется ей других к королевишне подпускать. Да только на меня покуситься боязно, вдруг олгарские верчи восстанут, на правеж её потребуют за напраслину. А тебя защитить некому, знамо дело, сирота, кусай где хочешь. Ко всему прочему ты ещё и травница, в ядах смыслишь. Ах, змея! Ну, посмотрим.

То ли Арания посмотрела на дверь и опознала глаз Любавы в притворе двери, как я — то ли обо всем догадалась, увидев ту за дверью опочивальни.

Я в этот миг думала о другом. Вдруг Арания не права? И Любава нашептала напраслину вовсе не для того, чтобы уберечь королевишну от других, никого к ней не подпускать, быть ей в однёху и теткой, и подругой?

Ещё вчера днем Любава улыбалась мне по-доброму. Сегодня — такое. А что случилось между вчерашним днем и сегодняшним утром? Встреча с Рогором и гостевание в покоях Граденя. Что из этого могло встревожить Любаву, да так, что она с раннего утра побежала наговаривать на меня Зоряне?

В то, что по дворцу и впрямь ходили слухи, винившие меня в смерти Морисланы, я не верила. Жильцовские женки, с которыми столкнулась вчера, после встречи с Рогором, в сторону от меня не шарахнулись, поздоровались чинно, госпожой назвали. С убийцей, да ещё с моим лицом, они бы не хихикали, как это случилось позавчера в бане.

Мне вдруг подумалось — если норвин и впрямь нашел убийцу Морисланы, может, уговорить Аранию рассказать об этом королю Досвету? И так снять с себя ложные наветы? Однако сомнения в том, что норвин разыскал истинного злодея, у меня были. И никуда не уходили. Больно уж самоуверен Рогор, чего уж там.

Я облизнула губы. Подумала — а может, и не надо никого уговаривать. Норвин ждет легеда, Арания жаждет мести — кто я такая, чтобы мешать этим двоим? Мое ли это дело?

А если навет Любавы случился из-за того, что я ходила в покои Граденя, тогда об этом должна узнать Глерда. И как можно быстрей. Узнать бы, в какой стороне здесь Ведьмастерий.

Все это время, пока я размышляла, Арания что-то говорила рядом. Потом дернула меня за рукав:

— Тришка! Слышишь, что я тебе говорю?

— Прости, Арания.

Она прерывисто вздохнула.

— Понимаю, ты в печали. Ладно, снова повторю — тебе нужно уходить. Прямо сейчас, в чем есть. Слышала, как королевишна кричала о Правежной площади? Ты из деревни, а потому и не знаешь. На Правежной площади правеж творят над теми, кого обвинили.

— Я не убивала твою матушку. — Оборвала я её. — Мне бояться нечего.

Она сморщилась, как будто хлебнула порченой простокваши.

— Бояться всегда есть чего. На правеже всякое бывает. Будь ты покрасивше, тебя могли бы пожалеть, поверить. Но лицо у тебя уж больно. помятое, скажем так. Ведь и впрямь подумают, что ты из зависти могла отравить.

Она вдруг резко замолчала — и глянула на меня с тенью сомнения на лице. Потом нахмурилась. Сказала ещё решительней прежнего:

— Тебе надо уйти. Скрыться. Ступай в Олгарскую слободку, к олгарскому верчу, Алтыну Берсугу. Род моего отца с ним в родстве. На воротах слободки назовешь мое имя, спросишь про дом Берсуга, тебе покажут. Стукнешь в ворота верча и скажешь, что Арания Кэмеш-Бури твоя двоюродная сестра по матери. И что она просит родича приютить тебя, укрыть при нужде. Берсуги — род Яростного Медведя. В их доме тебя никто не тронет. Олгары уродств не боятся, как Ирдраары, так что там на тебя косо смотреть не будут. Потом, как все утихнет, пусть господин Алтын поможет тебе найти купеческий обоз до Балыкова. Оттуда до Неверовки рукой подать.

— А что мне в Неверовке делать? — Я покачала головой.

Не говорить же, что перво-наперво нужно сходить в Ведьмастерий. Арания осеклась, какое-то время смотрела на меня молча. Потом тихо спросила:

— Ты что, хочешь вернуться в свою деревню? Как её. Шурок?

— Шатрок. — Поправила я. — Нет, просто. просто не хочу уезжать из столицы. Может, я никогда больше в Чистоград не выберусь. В кои-то веки приехала на столичные дивы посмотреть.

Арания одно мгновение смотрела на меня с жалостью.

— Прости, Тришка. Я и забыла, что тебя потом ждет. Деревня, где один лес да медведи. И так всю жизнь — одни сосны перед глазами. И каждая сосна похожа на другую. Ужас! Да только лицо у тебя больно приметное, с таким даже на Свадьбосев в кремль не сможешь пойти — тут же узнают и схватят.

Она вдруг тряхнула головой.

— Вот что. Пока сиди в Олгарской слободке, у Берсугов. И носу за ограду не высовывай. Самому господину Алтыну скажи, что я хочу повидать его на Свадьбосеве. Пусть на празднике поглядывает по сторонам — я подойду, как только верчи с королем трапезу закончат. Передам с ним весточку для тебя. Вдруг к тому времени все утрясется? А сейчас давай уходи, чего стоишь? Тришка, ну!