Великий прогрессивный переворот - всё стало с ног на голову. Прямо бахтинский карнавал, но под красной звездой! Верх стал низом, а низ таковым и остался, ведь все теперь равны и всё теперь народное. И мы теперь - боги, мы всё творим - человеческое, только человеческое. Бога нет - и смерти нет, не должно быть. Саморегуляция природы, от которой никто не ждёт милости. Гротескное народное тело, народ-Бог! Всё в нём и из него, вечный карнавал: воскрешение отцов, беременная старуха, рождающая могила - бесконечные повивальные бабки истории! И Ленин такой молодой - вечно живой в вечном холоде мавзолея... среди жрецов некрофилии! Великое оледенение для разжигания пожара мировой революции! Лёд и пламень не столь различны меж собой. Как в аду - Коцит и Флегетон, Флегетон и Коцит! И если мировой пожар так и не разгорелся, из пламени борьбы свобода погружается в ледяные воды охраны завоеваний народа. От врагов и её самой!
Вождь спит - народ спит. Все спят. И видят сны о том, как могильные камни проклятого прошлого обратятся в хлебы светлого будущего. Тишина, на земли мир и в человецех... отупение. Как там пелось у советского или антисоветского барда? Держава опухла от сна!? Жизнь есть сон? Под мудрым руководством партии и правительства. Клянёмся охранять сон вождя! В нём залог светлого будущего!
Профессор вспомнил, как у стен гранитной кунсткамеры выстраивалась очередь к вождю. Он покоился в тишине склепа, сквозь которую, как тени, без следа проходили вереницы потомков, лишённых собственной сущности и ценных для истории лишь как массы и классы, могильщики прошлого и движущие силы будущего. Они ползли в благоговении перед ликом "вечно живого", овеянные холодом мировых процессов. А он, всё так же ворочая в черепе сотней губерний, производил незримый отбор человеческого материала. Мамонт революции, оледеневший в вечной мерзлоте своих идей.
И до сих пор по ночам в пустом склепе угрюмый жрец некрофилии зорко следит за тем, чтобы не ослабело холодное адское пламя, обтекающее снизу прозрачный ковчег, где в мечтах всё плывёт по волнам революционного потопа несостоявшийся Ной, так и не достигший своего Арарата. Наверное, размышляя в пути о Рабкрине, он уснул и не заметил, что потоп уж иссяк и высох, и корабль его давно уже на мели. А может, ему всё чудится тот стальной запломбированный ковчег, послушный руке германского кормчего, в котором он средь бурь мировой войны плыл в революцию и дальше? Но в одном он мог быть спокоен - вокруг расплодилось странное племя, историческую миссию которого он предсказал.
Это был новый отросток - а точнее, мутант или полип на стволе эволюции. По виду тот самый homo, когда-то провозгласивший себя sapiens. Однако, если в нём что-то и оставалось от первого, то ничего уже не было от второго. Превзойдя своего допотопного предка, он шагнул дальше и достиг вершины развития, став весьма habilis в том виде высшей деятельности, когда - по желанию или по команде - требовалось к штыку приравнять перо и использовать то и другое в борьбе. Он боролся за и против, вместе со всеми и сам по себе, с врагом далёким, незримым и внешним, но особенно с близким и похожим на себя самого.
Так, ощетинившись штыками и перьями, сей homo захватывал одну экологическую нишу за другой на пустынной после потопа земле, покорял пространство и время и подвергал рабоче-крестьянской инспекции всякую тварь земную.
Теперь уже трудно сказать, какая именно ветвь древа жизни дала столь странный побег. Были то древние иглокожие или круглоротые, пресмыкающиеся или двуутробные, а может и панцырные - наука молчит. Установлено лишь, что по своему строению эти неведомые существа были похожи на первых четвероногих палеозоя. В третичный же период, когда хищники отточили свои зубы, а холоднокровные рептилии усовершенствовали процесс теплообмена с внешней средой, они, не утратив преимуществ тех и других, как и приматы, целиком сохранили локтевую и малую берцовую кости, а также пять лучей руки, из которых позднее развились пальцы, столь удобно державшие перо.
Однако, в дальнейшем, эволюция этих особей протекала весьма неожиданным образом. В отличие от приматов, ставших на путь мозгового развития, они пошли путём другим, лишь отдалённо напоминавшим движение к мысли. В их организме образовались особые железы, вырабатывавшие чудодейственный гормон, заменивший серое вещество головного мозга. Учёные далеко не сразу определили его назначение, считая гормон лишь аналогом пантокрина в рогах молодых оленей. Но если идеальная форма рогов свидетельствовала только об узконаправленном инстинкте, то воздействие гормона на черепную коробку проявлялось в гораздо большем разнообразии её функций, чем просто умение бодаться с себе подобными, хотя и оно сыграло позже свою роль в идейной борьбе. Рабочая поверхность черепа этих существ по сравнению с ветвисторогими, винторогими и вилорогими значительно возросла, что и дало название удивительному гормону - рабкрин. Именно благодаря ему в их среде сформировались два важнейших подкласса - дубинноголовые и твердолобые, что в корне изменило весь ход эволюции, протекавшей отныне под знаком рабкрина. О его уникальных свойствах с восторгом отзывался позднее покойный вождь, мечтая внедрить его в мозг государственной машины и установить таким образом живую связь аппарата с трудящейся массой, а также полный учёт и контроль в природе и обществе.
Роль рабкрина в процессе превращения обезьяны в подобие человека была столь велика, что масштабы её наукой ещё не выявлены до конца. Но уже первые прямоходящие имели все признаки ярко выраженного воздействия этой субстанции. У них был довольно объёмистый череп, но состоял при этом из столь массивных костей, что они исключали как возможность восприятия ярких впечатлений извне, так и появление воображения внутри. В глухом пространстве черепной коробки не возникало ненужных возбуждений, характерных для существ на ступени рефлексии. Психика этих созданий не знала сомнений и колебаний, присущих творящему разуму первых людей, ибо они ничего не творили - их роль была более важной. Выдвинутая вперёд мощная нижняя челюсть, фрагменты которой, как говорят, были найдены при раскопках на острове Ява, убегающий назад лоб, выступающие глазные орбиты, где под покровом мохнатых бровей таился без промаха бьющий глаз, а также стояние на двух ногах - всё говорило о гегемонии этой породы не только в мире обезьян. Передние конечности их были свободны и не отвлекались на создание каких-либо ценностей - материальных или духовных. Они уже были готовы к своей исторической миссии, оставалось лишь вложить в них стальное революционное перо, чтобы оно наложило резолюцию на девственный лик вселенной и над мыслью времен комиссар с приказанием нависал. Вскоре так и случилось. И если после находок в слоях среднечетвертичного периода первых черепов этих особей учёные ещё спорили, кому они принадлежат - дегенератам или идиотам, то дальнейшие открытия упомянутой челюсти с острова Ява или палеолитической пещерной канцелярии в Сибири у села Шушенское - опровергли все сомнения. Тупиковым он не являлся, скорее наоборот, имел блестящие перспективы.
И вид, взяв эволюцию в свои руки, расселялся по земле, разделяясь на подвиды, отряды и подотряды, комитеты и подкомитеты, комиссии и подкомиссии, обл-, губ-, гор- и райотделы. Круглоротые произносили речи, воодушевляли и призывали, иглокожие карали и репрессировали, двуутробные жевали, пережёвывали, переваривали, потом отрыгивали, вновь заглатывали и опять переваривали бессмертное учение, а кувшиннорылые создавали инструкции по упорядочению функционирования внешних и внутренних органов в каждый момент бытия.
Иногда все они появлялись в Мавзолее, чтобы принести клятву верности вождю и заверить его, что дело прочно, когда под ним струится кровь. Крови было много, но в России, как известно, один умер, другой родится - всё в дело годится... в содружестве ворона с бойцом. Для будущего ничего не жалко... чтобы юность новая из костей взошла. "И рассыплю кости ваши вокруг жертвенников ваших..." И ведь рассыпал... От Москвы до самых до окраин... Чтобы юность новая на них плясала в ритме рока у остывающих советских алтарей... Вечная мерзлота казарменного социализма растаяла, и что же осталось? Поле костей?
