-Стойте! Эге-гей! Стойте! Тётя Стеша!

Ничего лучше не придумалось.

Мяч медленно катился, подпрыгивая на чьих-то вдавленных в грязь следах. Надвинувшаяся справа тень Андрюши запрыгнула мне на плечи. От этого сразу заболела голова, а ноги подломились как спички. Уже падая навстречу распахнувшей объятья земле, я успел заметить, как они обернулись: девушка и незнакомый крепкий мужик, который всё это время шёл с ней рядом и придерживал под руку.

А потом всё погасло - так, же, как и десять лет назад, когда небо упало на меня в первый раз.

В середине девяностых, когда меня угораздило родиться, брак родителей давно катился к чертям, как и вся страна. У матери появилось забавное хобби: она стала обожать плохие новости. Сплетни, услышанные на лавочке, чернуха, льющаяся с экрана, подпитывали её, словно вампира, даруя силы и энергию. Когда отец всё-таки не выдержал и ушёл, для матери наступили по-своему счастливые времена.

Наверное, она искренне считала, что экономическая катастрофа охватила бывшую одну шестую минимум лет на триста - словно ядерная зима. Найдя себе подруг вдвое старше, она все дни просиживала с ними на лавочке, пока сама не превратилась в старуху. Работу она не искала, а если и предлагали, слышать не хотела. Ведь у неё на руках был я. Надо было проверить, одел ли я шапку, не мухлюю ли с деньгами, выданными на столовую, с кем общаюсь... Всё это забирало уйму времени.

У матери был брат... Как бы правильно вспомнить это слово... Единоутробный, вот. От разных отцов, в общем. Я звал его дядя Лёша, а в определённых кругах он был известен, как Лёня Шиш. Ему принадлежало несколько магазинов, ООО "Промвентиляция", ярко - красная "Камри" и настоящий пистолет в бардачке.

-Был бы настоящий, твоего дядю давно бы в тюрьму посадили, - не верил из врождённой вредности одноклассник Коля, сын участкового. - Статья 222, часть первая. Незаконное приобретение, хранение, перевозка.

-Кто же его посадит? - искренне удивлялся двоечник и беспредельщик Сокол - Это ж Лёня Шиш! Ты, ментёнок, чё, дурак, что ли?

Появлялся дядя лишь, когда мать надоедала ему сверх обычного. Он привозил деньги и нелепые вещи, вроде фиолетового свитера со стразами, в котором я вынужден был ходить в школу почти всю зиму. Мы висели чугунными гирями на его мускулистой шее и, должно быть, очень тяготили его.

Искренне не понимаю, что щёлкнуло в голове матери, когда на весенних каникулах она неожиданно вызвала брата и заставила его взять меня в Москву. Какая ещё Москва? Она меня в магазин одного не пускала, чтобы цыгане не украли.

Но дядя охренел ещё больше:

-Я что с ним там буду делать?

-Покажешь ребёнку Москву.

-Ну, а жить он, где будет? У меня же эти... - Дядя пощёлкал пальцами, то ли на самом деле вспоминая, то ли придуриваясь. - Квартиранты...

-Тебе кто дороже - квартиранты, или родной племянник? - пошла в наступление мать, и дядя сдулся. Когда меня, закутанного в пуховик и два шарфа, наконец, вывели на площадку, она сказала:

-Вот если бы ты не выпендривался, Алексей, ребёнок бы не вспотел.

По глазам дяди было видно, что он давно перешёл некую черту и сохраняет спокойствие лишь благодаря стальным нервам. Ухватив меня за капюшон пальцами, покрытыми синими и золотыми перстнями, он процедил:

-Тебя, Галя, только на стрелки с собой брать...

На что мать ответила, по-моему, весьма достойно:

-Не забудь, Алёша: у Жени АДЕНОИДЫ!

Чудо японского автопрома донесло нас с дядей Лёшей до МКАДа, как сказочный ковёр-самолёт - часов за восемь. Какую-то часть этого времени я провёл с пользой: разглядывал отделку салона, пытаясь определить на глаз, что это - пластик, или дерево. И не определил. Пришлось несколько раз ковырять, украдкой от дяди. Пластик.

Потом я спал. Когда в окнах начал разгораться серый рассвет, проснулся и жадно прилип носом к стеклу: за всю свою недолгую жизнь так далеко от дома мне бывать ещё не приходилось. Мне казалось, что вот-вот, и они начнутся - сказочные леса, полные единорогов, высокие остроконечные пики, на которых гнездятся драконы. Но вдоль трассы бежали, размахивая голыми серыми ветками, одинаковые берёзки и не было никаких драконов. Реальность была монохромна и состояла из чёрной грязи и белого снега.

Всю дорогу дядя Лёша был молчалив и задумчив. Неподвижный бритый затылок и часть лица с нахмуренной бровью, которую я мог видеть в зеркале, говорили о тяжёлых мыслях в его голове. Только однажды он поинтересовался: что такое аденоиды? Я честно ответил: сопли. Услышав это, дядя хмыкнул и надолго замолчал.

На окраине Шацка он остановил машину возле придорожного кафе, заказал пельмени, ананасовый сок и, немного подумав, водки. Я попытался объяснить ему, что не люблю пельменей. Молча выслушав, дядя подвинул дымящуюся пластиковую тарелку к моему носу и сказал:

-Мне позвонить кое-кому надо. Через пять минут вернусь. Если не съешь, я тебя здесь оставлю.

Дядя Лёша вернулся не скоро. Я гонял по дну тарелки последнюю остывшую пельмешку, собирая ей майонез. И так увлёкся, что не услышал, как он появился из-за спины.

-Жендос, - сказал он мне, пряча глаза. - Ты пацан уже большой, и...

-Да доем, доем сейчас! - непритворно испугался я. В том, что дядя Лёша способен оставить меня в Шацке, сомневаться не приходилось.

-Да ладно, - сморщился дядя, оттолкнув тарелку. Подчиняясь центробежной силе, вилка с пельмешкой вылетела и покатилась по столу, рисуя майонезом белые иероглифы.

-Сейчас тетя придёт, - сказал я, глядя, как вилка падает на пол.

-Тётя не придёт. Мы к ней поедем. Будешь у неё жить.

-Не хочу, - замотал я головой так сильно, что чуть не упал вместе со стулом. - Зачем нам какая-то тётя?

-Боишься что, ли? Не бойся, она хорошая! - Дядя ласково потрепал меня по затылку широкой жёсткой ладонью, отчего голова чуть не отлетела. - Звать её будешь - тётя Стеша.

-А она тебе кто?

Вместо ответа дядя зажал мой холодный нос между пальцами:

-Любопытной Варваре на базаре печень порвали...

Вырвавшись из цепких пальцев, я принялся торговаться:

-А из пистолета дашь пострелять?

Дядя Лёша недобро прищурился.

-Из какого?

-А который в бардачке лежит.

Дядя откашлялся и зачем-то огляделся по сторонам.

-Хитрый ты стал, Евгений... Я думал, дурачком растёшь, как отец твой. Да и Галька не семи пядей во лбу. Ты в кого такой умный-то?

-Не знаю... А маме надо говорить, что я жил у этой тёти?

-Не стоит, - покачал головой дядя Лёша. - Скажешь, что жил у меня, в Выхино. Ты на день Рождения что хочешь?

-Плейстейшн, - ответил я, пугаясь своей наглости. - Только мама не разрешит. Она говорит, что от неё телевизор портится.

-Посмотрим, - неопределённо пообещал дядя, почёсывая заросший подбородок. - А на обратном пути заедем в карьер, и там постреляем.

-На слово пацана отвечаешь?

Дядя аж захрюкал от восхищения:

-Чего-о? Да где ты, босота малолетняя, такого нахватался? Сказал - постреляем, значит - постреляем!

Пострелять у нас не получилось: дядя так торопился домой, что забыл об обещании. И подарил не "Плейстейшн", а всего лишь "Сегу", с единственным картриджем про полоумного ёжика. Невелика цена за удовольствие сбагрить племянника бывшей любовнице, чтобы не мешал проводить время с нынешней. Но матери я всё равно ничего не рассказал. Потому, что пацан сказал - пацан сделал.

В квартире тёти Стеши дядя появился дважды: когда сдавал меня, и когда забирал. Ему было неловко, и он даже не пытался это скрывать.

-Это мы, - буркнул он в домофон.

-Хорошо, - ответил ему искажённый помехами женский голос. - Заходите... Дверь открыта.

Дверь и вправду оказалась приоткрыта, но нас никто не встретил: хозяйка чем-то занималась на кухне. Оттуда доносился шум льющейся воды и металлический звон.

-Я в пятницу, с утра, заберу его... Его Женька зовут...

-Я помню... Ещё что-нибудь? Если нет, то ты, Алёша, ехай, пожалуйста. Ты торопишься, наверное.