На радостях герцог Георг распорядился развести Карла Иеронима и Бернардину-Якобину. Процесс начался уже на следующий день утром. Всем все было ясно, судья не намерен был затягивать принятие решения, и публика, которая очень любит присутствовать на всяких судебных мероприятиях, была убеждена, что к полудню Мюнхгаузен избавится от брачных уз. Барон, кстати, в этом тоже не сомневался, и бракосочетание с фрау Мартой наметил на вечер того же дня.

Суд, действительно, достаточно быстро вынес решение о разводе. Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена и Бернардины-Якобины фон Брун. И тут снова все осложнилось...

9.4

Как известно, барон Мюнхгаузен уделял время не только делам земным, но и небесным. Однажды, размышляя о сущности мироздания, мой друг обратил внимание на то, что земной год длится несколько больше, чем мы обычно полагаем.

Это было летней звездной ночью. Я и барон засиделись в домашней обсерватории. Карл Иероним что-то рассматривал в окуляр телескопа, когда-то подаренного ему самим Галилео Галилеем, а я потихоньку, бокал за бокалом, попивал вино из огромной бутыли и развлекал Мюнхгаузена новостями из окрестных деревень.

- Томас, - прервал вдруг меня барон, - как ты думаешь, сколько дней в году?

- Сколько дней в году?.. - я фыркнул. - Да это же знает любой гимназист! Триста шестьдесят пять!

- Точно?.. - Карл Иероним оторвался от рассматривания мироздания в окуляре и с усмешкой на губах уставился на меня.

- Э... - я задумался, интуитивно чувствуя, что в вопросе Мюнхгаузена есть какой-то подвох.

Он, впрочем, не стал дожидаться моего ответа и произнес:

- Нет, не точно... На самом деле в году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти шесть часов складывают, и тогда каждый четвертый год становится високосным...

Он подошел к столу, налил себе в бокал вина, выпил залпом и только тогда продолжил:

- Но сегодня утром я задумался: а точно ли в году триста шестьдесят пять дней и шесть часов? И, представь себе, оказалось, что нет! На самом деле год длится триста шестьдесят пять дней шесть часов и еще три секунды...

- Тогда давайте выпьем за новое астрономическое открытие, - начал я, наполняя свой бокал. - За три секунды!

- Никакого открытия нет, - Карл Иероним покачал головой. - О существовании этих трех секунд давно известно всем астрономам.

Он прошелся по обсерватории, разминая плечи, вернулся к столу. Заговорил, глядя куда-то в ночное пространство за узким окошком:

- Итак, мы имеем три секунды никем неучтенного времени. Что же получается? За годы эти секунды складываются в минуты, а за столетия - уже в часы...

Он снова налил себе вина, отпил из бокала и сказал:

- Томас, я подсчитал, что одна минута дополнительного времени суток набегает за двадцать лет. Один час - за тысячу двести лет. А чтобы получились целые сутки - нужно двадцать восемь тысяч восемьсот лет.

Мюнхгаузен поднял бокал на уровень глаз, несколько секунд рассматривал сквозь стекло и вино пламя свечи, потом спросил:

- Как ты думаешь, сколько существует род людской?

- Трудно сказать... Я как-то спрашивал об этом у нашего пастора. Он считает, что мир был сотворен примерно шесть тысяч лет назад. Следовательно, и весь род людской - тоже.

- Это по Библии, - кивнул барон. - А если исходить из научных построений - в частности, из моих рассуждений во время нашего кругосветного путешествия на корабле "Шмыгль" десять лет назад, - Земле должно быть около четырех-пяти миллиардов лет. Что касается человека в его нынешнем виде, то он существует не менее тридцати - ста тысяч лет.

Он одним глотком допил вино из бокала и улыбнулся:

- А это значит, мой дорогой Томас, что мы уже давно имеем право воспользоваться для своих личных целей одним дополнительным днем в году!

Короче говоря, этим "дополнительным днем в личных целях" барон решил воспользоваться именно во время своего бракоразводного процесса, и подписал судебные документы тридцать вторым мая.

9.5

Конечно же, разразился грандиозный скандал. Суд счел себя оскорбленным, и судья тотчас же закрыл заседание.

Впрочем, шанс еще все поправить оставался. Бургомистр стал уговаривать Мюнхгаузена отказаться от своей идеи внедрить дополнительный день в летоисчисление города и вообще отказаться скопом от всех приключений, так замечательно описанных в книгах господ Распе и Бергера. Следовало всего лишь написать что-то вроде официальной записки: "Я, барон фон Мюнхгаузен Карл Фридрих Иероним, заявляю, что я - обыкновенный человек. Я никогда не летал на Луну, не скакал верхом на ядре, не поднимал себя за волосы из болота..." Ну, и так далее, по всем пунктам.

Когда бургомистр озвучил это условие, лицо Мюнхгаузена сделалось вдруг неимоверно бледным. Не глядя ни на кого, он совершенно бесцветным голосом произнес:

- Что же, господа... Так тому и быть - я все напишу... Если тридцать второе мая никому не нужно, пусть будет так, как вы хотите...

Несколько секунд барон стоял молча. Потом едва слышно продолжил:

- День, который никому не нужен... В такой день трудно жить, но, наверное, легко умереть...

Его взгляд, какой-то необычайно тусклый, неживой, скользнул по нашим лицам:

- Пусть возрадуются все мои недруги - через пять минут барона Мюнхгаузена не станет. А вы, друзья мои, можете почтить его память вставанием и минутой молчания!

Мы обескуражено замерли, а он немедля проследовал в свой кабинет. Я слышал, как звякнула внутренняя щеколда.

Фрау Марта беззвучно плакала, серебристые слезинки скатывались по щекам. Бургомистр тер виски пальцами и механически повторял одну и ту же фразу: "Наверное, так будет лучше... Так, наверное, всем нам будет лучше..." Я привалился спиной к стене, сердце колоколом било в самые уши, в голове стоял вязкий туман.

Из-за дверей кабинета барона вдруг грохнул выстрел.

Что было потом я помню очень плохо. Помню, что мы стучали в запертую изнутри дверь. Помню, как лишилась чувств фрау Марта и осела на руки бургомистра. Помню, как прибежали слуги, и кто-то начал ковыряться в замке. А потом мир вдруг смазался, потек и рухнул в темную пропасть. Я и сам упал в обморок.

...Окончательно пришел в себя только через неделю. Открыл глаза - и сразу понял, что мир стал другим. Кто-то из слуг сообщил мне, что барона больше нет. Похороны состоялись третьего июня, а на следующий день фрау Марта ушла из дому и не вернулась. Поиски ничего не дали. Поговаривали, что она уехала куда-то на восток, в "дикие степи".

Глава десятая. За тем, или садовник Мюллер и третья мюнхгаузеновская лунная экспедиция

10.1

После смерти барона Мюнхгаузена почему-то вдруг возлюбили все. Бернардина-Якобина водила экскурсии "Жизнь и быт Карла Иеронима фон Мюнхгаузена" по нашему замку - и, поверьте, желающих лично увидеть апартаменты моего упокоившегося друга оказалось предостаточно.

Ее любовник Рамкопф-Хюден читал лекции по "статической бароновой физике" в местном коммерческом лицее, на которых с пеной у рта доказывал то, что раньше отрицал, - что Карл Иероним смог таки вытащить себя из болота за волосы, мчался по воздуху верхом на ядре и дважды летал на Луну. Якобы перед тем, как первый раз коснуться подошвой ботфорта лунной поверхности, мой друг даже произнес историческую фразу: "Это маленький шаг для отдельного человека, но огромный скачок вперед для всего человечества". Я чесал в затылке, напрягал память - ведь я в тот момент был рядом с Мюнхгаузеном и вторым ступил сапогом в лунную пыль, - но ничего подобного припомнить не мог. Впрочем, опровергать домыслы Рамкопфа-Хюдена не стал...

Видимо мое молчание оценили по достоинству, и вскорости мне по почте пришло письмо из мэрии, в котором бургомистр предлагал возглавить "Совет ветеранов приключений и путешественников имени барона Мюнхгаузена". Я, впрочем, поразмыслив, отказался. С детства не люблю все эти политические цирлихи-манирлихи.