– Но, разумеется, я не стану запрягать тройку, – добавил он. – У меня в упряжке пойдут четыре лошади.

– Дорогой мой, ты не справился бы с тройкой, даже если бы захотел, – сказала Джудит. – Управлять непарными упряжками труднее всего. Жаль, я не могу поехать с тобой. Ненавижу путешествовать запертой в тесной карете.

– А почему бы тебе и в самом деле не поехать со мной? – осведомился Перегрин.

Джудит высказала предположение бездумно, не придав ему поначалу особого значения, но оно запало ей в память, и, чем дальше она обдумывала его, тем больше убеждалась в том, что оно вполне осуществимо. Вскоре она уже окончательно убедила себя, что никакого вреда от этого не будет: ее очередную выходку наверняка сочтут эксцентричной, но уж если она нюхает табак и управляет фаэтоном с высокой посадкой исключительно ради того, чтобы выделиться, то вряд ли это повредит ее репутации. Всего через полчаса после того как эта безумная идея пришла ей в голову, она решила приступить к ее осуществлению.

Несмотря на то что она уверила себя, будто никто не станет возражать против ее плана, девушка не удивилась, столкнувшись с противником в лице миссис Скаттергуд. Сия достойная леди, всплеснув руками, заявила: подобный поступок решительно невозможен. Она постаралась обратить внимание Джудит на всю неуместность и полное противоречие правилам приличия ее намерения промчаться до Брайтона в открытом экипаже. Миссис Скаттергуд умоляла девушку подумать хотя бы о том, в каком недостойном виде она выставит себя перед окружающими, если будет и дальше настаивать на своем.

– Нет, это решительно невозможно! – заявила миссис Скаттергуд. – Одно дело – управлять элегантным фаэтоном в Парке, да и в сельской местности вы можете не опасаться критических замечаний, но совсем другое – ехать на бричке по оживленному тракту, перегороженному многочисленными заставами, под любопытными взглядами всех прожигателей жизни, кои непременно встретятся вам на пути. Это будет выглядеть вызывающе! И думать о таком забудьте! Подобные выходки позволительны лишь женщинам, похожим на леди Лейд, поскольку я уверена – никто не удивится тому, что приходит ей в голову.

– Не утруждайте себя понапрасну, мадам, – заявила Джудит, воинственно поднимая подбородок. – Я ничуть не боюсь того, что меня начнут сравнивать с леди Лейд. А в том, что я поеду вместе со своим братом, вообще нет ничего дурного.

– Умоляю вас даже не мечтать о таком, любовь моя! Это станет вопиющим нарушением приличий. Но я знаю, вы говорите об этом только затем, чтобы подразнить меня. Убеждена: вы придерживаетесь слишком твердых принципов, чтобы пуститься на подобную авантюру. Я с содроганием думаю о том, что сказал бы Уорт, знай он об этом!

– Вот как! – Джудит моментально воспылала праведным гневом. – Я не позволю ему быть судьей моих поступков, мадам, а также уверена: моя репутация совершенно безболезненно переживет поездку в Брайтон в коляске брата. А вам следует знать, что решение принято. Я еду с Перри.

Она совершенно не желала слушать никаких возражений, уговоры были бесполезны. Миссис Скаттергуд оставила все попытки переубедить ее и поспешила к себе, чтобы написать записку Уорту.

На следующее утро в комнату к сестре зашел Перегрин и со скорбной улыбкой сообщил:

– Мария донесла на тебя, Джу. Сегодня утром я был в «Уайтсе», где и встретил Уорта. Короче говоря, в Брайтон тебе придется ехать в карете.

Возможность поразмыслить на досуге смягчила решимость мисс Тавернер: она не могла не признать, что в словах дуэньи есть смысл, и была более чем склонна уступить ее желаниям. Но все эти благородные намерения и помыслы о приличиях были разбиты вдребезги речами Перегрина. Девушка воскликнула:

– Что? Таков, значит, вердикт лорда Уорта? Я правильно тебя понимаю, он берет на себя смелость устраивать мой способ передвижения?

– В общем, да, – согласился Перегрин. – Он положительно запретил мне брать тебя к себе в бричку.

– А ты? Что ты ему ответил?

– Я сказал, что не вижу в том ничего дурного. Но ты же знаешь Уорта: с таким же успехом я мог вообще не раскрывать рта.

– И ты сдался? Ты позволил ему диктовать свою волю в столь неподобающей манере?

– По правде говоря, Джу, я не вижу, из-за чего тут надо поднимать шум. Знаешь, мне не хочется ссориться с ним именно сейчас, поскольку я питаю надежду, что он все-таки даст согласие на то, чтобы моя свадьба состоялась уже нынешним летом.

– Согласие на твой брак! Да у него нет ни малейшего желания, чтобы это произошло! Он сам говорил мне об этом несколько месяцев тому. Он не хочет, чтобы ты сочетался браком, и намерен всячески этому воспрепятствовать.

Перегрин недоверчиво уставился на сестру.

– Вздор! Ему-то какая разница?

Она не ответила, постукивая носком туфельки по полу и гневно глядя на брата. Наконец, после недолгой паузы, она коротко бросила:

– Значит, ты согласился с ним? И сказал ему, что не повезешь меня в Брайтон?

– Ну, в общем, да. Если на то пошло, он прав: он говорит, что ты не должна выставлять себя на всеобщее порицание.

– Премного ему обязана. Мне больше нечего сказать.

Перегрин ухмыльнулся, глядя на нее.

– Это на тебя не похоже. Что еще ты задумала?

– Если я скажу тебе, ты тут же помчишься к Уорту, чтобы поделиться с ним новостями, – ответила она.

– Черт бы тебя подрал, Джу, я этого не сделаю! Если ты хочешь поставить Уорта на место, я пожелаю тебе удачи.

Она взглянула на него, и глаза ее воинственно засверкали.

– Ставлю сотню фунтов, Перри, что 12 мая приеду в Брайтон в коляске, запряженной четверкой лошадей, раньше тебя.

У него от изумления отвисла челюсть; потом Перри, расхохотавшись, воскликнул:

– Идет! Ты не шутишь, сумасбродка?

– Я говорю совершенно серьезно.

– Уорт сам отправляется в Брайтон двенадцатого числа, – предостерег он ее.

– Я получу несказанное удовольствие, встретив его в дороге.

– Проклятье, я не пожалел бы и пятисот фунтов, только чтобы увидеть выражение его лица! Но ты уверена, что это разумно? Не боишься пересудов?

– О, – она презрительно оттопырила нижнюю губу. – Состоятельной мисс Тавернер прямо-таки полагается шокировать окружающих.

– Да, совершенно с тобой согласен; что ж, так тому и быть! Я не против. Уорту давно пора узнать, что почем. Мы слишком долго были с ним паиньками, и он начинает совать свой нос туда, куда его не просят.

– Смотри, ни слова Марии! – сказала Джудит.

– Ни словечка! – с воодушевлением пообещал Перегрин.

А миссис Скаттергуд, ни сном ни духом не подозревавшая о том, какой сюрприз ее ожидает, и наивно полагавшая, будто перехитрила свою подопечную, со спокойным благодушием готовилась к отъезду. Знай она о том, что покорность мисс Тавернер проистекает исключительно из желания усыпить любые подозрения, которые могли у нее возникнуть, то наверняка лишилась бы покоя. Но ей еще никогда не доводилось сталкиваться с упрямством мисс Тавернер, посему она не имела ни малейшего представления о силе воли Джудит. Вот так, в счастливом неведении, она и продолжала заниматься своими делами: дала инструкции домоправительнице, какие стулья и диваны следует накрыть белыми полотняными чехлами, распорядилась, чтобы слуги, которых они брали с собой, покинули Брук-стрит не позднее семи утра и приказала к полудню подать карету, в которой должны были ехать она сама и мисс Тавернер.

Наконец этот знаменательный день наступил. В десять часов Джудит в дорожном платье и с дюжиной наконечников для хлыста, воткнутых в одну из петлиц, вошла в спальню к миссис Скаттергуд, где та хлопотала посреди саквояжей и шляпных коробок. Девушка холодно заявила:

– Что ж, мадам, до скорой встречи. Желаю вам приятного путешествия.

Миссис Скаттергуд, окинув ее ошеломленным взглядом, вскричала:

– Господи милосердный! Что все это значит? Почему вы надели платье для верховой езды? Что вы намерены делать?

– Мадам, я намерена посостязаться с Перри в том, кто первым доберется до Брайтона, и поеду на другой бричке, – ответила мисс Тавернер, поворачиваясь, чтобы уйти.