И нажала кнопку REC.

Съемка, конечно, непрофессиональная, да и руки дрожат, но это не так уж важно…

Теперь все. Ах да, кассету лучше вынуть и нести отдельно… Она уложила ее в футляр и спрятала на груди, рядом с медальоном. Медальон — патрон, кассета — бомба.

Моника будто ждала ее. Всплеснула руками, стеклянно обрадовалась, заулыбалась. А может, она гораздо хитрее, чем кажется и чем хочет — казаться? Может, она следила и все видела?

Римма, не останавливаясь, окинула ее равнодушным взглядом.

— Алексей Романович спят-с, — прохладно сказала она ей. — Будиться, никак не желают. — Она обернулась на двери Зимнего Сада будто бы с крайней и искренней досадой. — А впрочем, попробуйте… Не исключено, что у вас что-нибудь и получится…

Спустившись вниз, она увидела в холле охранника. Тот сперва уставился на нее с удивлением, потом стал смотреть с немой вежливой полуулыбкой, как его учили…

— Закажите мне такси, — утомленно обратилась она к нему. — Это не очень сложно, надеюсь…

Охранник, кажется, растерялся. Потом ответил:

— Все будет сделано. Не беспокойтесь. Присядьте здесь, если желаете… Скоро подадут машину.

Она лениво опустилась на диван, краем глаза наблюдая за охранником: за тем, как он искоса посматривает на нее с подозрением, потом вынимает рацию и уходит в соседнюю комнату.

Она представила: он связался с диспетчером и спрашивает, как ему быть с этой новой дамочкой, шлюшкой-журналисткой, которая пожелала вдруг уехать… А диспетчер орет: взять! держать! не выпускать! Она с видяшкой, засланная, у нее уже компра готова на босса!.. В наручники — и в подвал!.. И зови Черепа, пусть выпытает у этой стервы хреновой, на кого там она работает!..

Она прикусила губу. Выругала себя за идиотские фантазии. Череп выдумался какой-то…

Но почему, черт возьми, охранник там медлит?!.. А ведь они, собственно, в любом случае проверяют, в каком состоянии их господин. Сначала прибежала «мисс Левински», покудахтала, наверное, поквохтала и, вероятно, позвала врача. Личный врач у Шерстяка есть обязательно… Врач посмотрел, брезгливо потрогал пульс, с гораздо большим интересом пощупал Анюточку. Махнул рукой. Велел позвать охранников, чтоб перенесли босса в спальню. Нажрался, не впервой… Хотя — он присмотрелся к бутылкам — выпито не так уж много. Странно…

Дверь распахнулась… Нет, дверь просто открылась, и уже другой охранник, более представительный, белозубо улыбнулся:

— Машина готова, водитель ждет.

Начинало темнеть, и вдали, между бетонными берегами бульвара, догорала кремово-алая река заката.

Она медленно шла по аллее, разглядывая фигурные оградки, которыми окружили деревья, каменных уродцев из сказочного собрания сочинений, установленных тут и там на детских площадках, на разнообразные качели-карусели, которые уже начинали зажигать вечернюю иллюминацию.

Ей сейчас было хорошо. День удался. Сейчас она передаст Шопику кассету, и после этого уже можно будет отметить первую победу.

Отпустив машину заранее, недалеко от памятника Пушкину (чтобы шофер не знал, куда именно ей нужно было прибыть), дальше она отправилась пешком. Во-первых, ей хотелось отдохнуть душой, а где же это сделать, как не на Тверском… Ну а во-вторых, у нее не было абсолютной уверенности в полной безнаказанности того авантюрного мероприятия, которое она только что провернула на даче Шерстяка. Поэтому к месту встречи с Юркой она отправилась пешком и чуть раньше, чтобы, так сказать, проконтролировать обстановку. На всякий случай.

Юрка Шаповалов, ласково (не всегда, впрочем) называемый Шопиком, также появился заранее. Римма смотрела на него с удовольствием. Был он теперь немножко — совсем немножко! — располневший, импозантный, с аккуратной рыженькой бородкой, которую, безусловно, любил, холил и лелеял. Когда-то, к выпускному балу, он вздумал было обзавестись усами, ну, его, понятное дело, высмеяли… Римма помнила все эти романтические школьные летописи, — хотя он и учился на год старше, вниманием младших девчонок пользовался. К тому же жил по соседству и был тайно, а потом и явно в нее влюблен.

После школы он навсегда остался светлым, солнечным пятнышком на довольно-таки пакостном фоне ее остальных воспоминаний. А в дворовой компании ни он, ни она своими людьми не были. И когда у нее, уже светской дамы, бизнес-леди Риммы Хаузер, возник тот приключенческий авантюрный план, который она теперь успешно претворяла в жизнь, первым, о ком она подумала как о возможном надежном помощнике, был, конечно, он, Юрик.

Он был женат, разведен, снова женат и снова разведен. У него был сын, славный пятилетний мальчишка от второго брака. Юра работал в известной московской газете, репутация у нее была громкая и скандальная, одни горячо любили эту газету, другие искренне ненавидели, но читали и первые, и вторые. Поэтому, верно рассудила Римма, если в этом издании появятся веселые картинки с депутатской дачи плюс соответствующие комментарии к ним, Шерстяк смело может паковать чемоданы.

Итак, захлопнув дверцу старенькой серой «трешки» «БМВ», Юрка Шаповалов перепрыгнул через низенькую оградку сквера и пошел прямо к ней.

— О’кей! — Он сделал ручкой. — Теперь и я вижу, что все в порядке.

Другую руку он держал за спиной, но Римма заметила это лишь после того, как перед ней вспенилась шикарная ветка белой сирени.

— Ворованная, — строго предупредил ее он прежде, чем она успела как-то к этому отнестись.

Она радостно засмеялась:

— Спасибо. Ты все помнишь…

— Может, и не все, но то, как мы воровали сирень, помню точно.

— Мы? — удивилась она.

— Мы, — сказал он твердо. — Я — как исполнитель. Ты — в роли соучастника и вдохновителя.

— Согласна, — кивнула она.

Потом чуть отодвинулась и стала разглядывать Юрку в упор, словно собиралась его стричь и прикидывала, что нужно сделать для начала.

Он понял ее взгляд.

— Мы ничуть не изменились, — заявил он с усмешкой. — Ничуть.

Она кивнула, впрочем, без грусти.

— Ничуть. Ты прав.

Он тоже кивнул. Сказал, осматриваясь, будто что-то искал:

— У нас есть повод выпить. Даже причина.

— Д-да? — изумилась она.

— Да-да. Но о причине ты не догадаешься ни за что.

Она посмотрела на него из-под пряди волос, с хулиганским видом, так, как это обычно делал он. Все это были их прежние игры юности.

— А ну, говори!

Он молча показал ей язык — так, как это обычно делала она. Потом он вдруг поднялся и вынул из объемистых карманов замшевого пиджака по бутылке пива.

— За папарацци.

Жестяные крышечки упали на асфальт.

Над бульваром сгущались сизо-сиреневые майские сумерки. Огней становилось больше. Воздух слегка посвежел.

— Ну, так что… Редакция материала не убоится?

Он сделал несколько солидных глотков и кивнул.

— Не убоится. Я переговорил… ну, так, предварительно и вкратце. Без имен и подробностей.

— И?

Шопик неопределенно качнул головой.

— Пока реакция неплохая. Но это политика, сама понимаешь.

— Договаривай.

— Договариваю. На момент «здесь и сейчас» удача обеспечена где-то на семьдесят процентов. Если же попадутся «хреновые тридцать» из остатка, — Юрик отпил из бутылки и поглядел сквозь нее на огни каруселей, — тогда мы просто спихнем это какой-нибудь другой газетенке. Благо, их сейчас развелось множество превеЛикое. Кто-нибудь да напечатает.

Она вздохнула и поцарапала ногтем этикетку.

— И тут свои сложности.

— А как же без них, без родимых…

— А если нигде не возьмут?

Юрка кивнул.

— Не есть повод грустить. А есть повод поискать клиента.

— Не поняла?

Он хмыкнул:

— Сразу видно, не политический ты человек. Не образованный, не подкованный, темный. Одно слово — Европа… — Юрка довольно заржал и прикончил пиво одним глотком. — Это значит, — принялся пояснять он, — что нужно найти подходящего политикана, желательно еще грязнее Ше… Стоп-стоп, без имен!.. Ну, ты поняла, кого грязнее… Ну, вот, найти, значит, такого типа, но только в стане его врага. И с кристально чистой совестью сдать ему твоего старого знакомого. Можно даже за деньги, но тогда совесть не будет кристально чистой.