Последние слова произвели на Хондякова неизгладимое впечатление. А может быть, и слово «Таганка» внесло свою лепту. Договорились пообщаться сегодня после обеда у генерала на даче.

Гордеев явился в половине второго.

— Если вы не против, вас проверят на предмет записывающей аппаратуры.

Чрез две минуты беседа началась.

— Почему десять лет назад Шерстяк ушел в отставку с губернаторского поста? Вы были рядом, вы должны это знать.

— Откуда мне знать?

— Слушайте, я не журналист, не следователь, не официальное лицо. У меня в этом деле другой интерес.

— Какой же?

— Я представляю родителей покойной Ольги Реутовой, — сказал Гордеев.

— А кто это?

— Ну, вы даете, генерал! Это жена Виктора Реутова, которого вы прекрасно знаете и даже пытались некогда затащить на работу в Министерство обороны.

Хондяков нахмурился:

— Кто вам сказал такую чушь?!

— Какая разница? Важно то, что это правда. Реутов убит. Его жена мертва. Шерстяк убит. Как вы думаете, кто следующий?

— Кто? — побледнел генерал.

— Я откуда знаю? — пожал плечами Гордеев, внутренне наслаждаясь ситуацией. — Я просто вопрос задал. Риторический.

— Короче, так, — рубанул Хондяков. — Эта пузатая сволочь…

— Вы о ком? — не понял Гордеев.

— Как — о ком? О Шерстяке же вы меня спрашивали.

— А… Конечно, продолжайте, пожалуйста.

— Он изнасиловал свою секретаршу. Берия хренов. Возможно, были свидетели, кто знает. А тут как раз сезон сбора урожая. Область, как всегда, провалилась по всем статьям. И я посоветовал ему под это дело красиво и благородно уйти. Вот и все. Просто, как пять копеек.

— Действительно просто, — оценил Гордеев. — И что же, Андрей Ермолаич, эта секретарша — никому ни слова?

— Да он ее при себе оставил, имя новое дал. Теперь она Моника, представьте. Она и не возражала. Семье там что-то обломилось. Квартира, машина, дача, не знаю уж точно.

— Значит, с тех пор вы с ним такие вот друзья на этой почве — не разлей вода прямо?

— Вы за кого меня держите? — удивился Хондяков. — Да я эту мразь всю жизнь ненавидел. Пользовался им только. Ну так что же? На то и политика. В Думу вот меня протащил. Уже неплохо.

Гордеев подумал: надо же, как они откровенны, эти государственные мужи, когда припрет. Впрочем, он же знает, что у меня ни диктофона, ни камеры, только глаза и уши. А так что мое слово против его? И потом, действительно, никакого криминала за генералом нет, просто обычная человеческая подлость.

— Ладно. А теперь, — сказал Юрий Петрович, — расскажите мне про блондинку.

Хондяков посерел:

— Б-блондинку?

— Ну да, ту самую, с которой вы навещали Шерстяка в «Московской» и каковая потом навещала его самостоятельно.

— Послушайте, я не знаю, что вы еще придумали, но…

— Хватит врать! — рявкнул Гордеев, получая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие — орать на генералов ему еще не приходилось. Если не считать, конечно, ссоры с Турецким на нетрезвую голову. Но все-таки Турецкий — генерал, только если переводить в привычные категории, а так-то он — госсоветник юстиции 3-го класса…

И генерал раскололся, как незрелый подпольщик. Была, была блондинка, которую он Шерстяку презентовал, зная слабость того к свеженьким барышням. Она и сейчас в стратегическом резерве имеется, так что если Юрий Петрович проявляет интерес…

Гордеев остановил потерявшего лицо полководца, демонстрируя, что сия тема ему больше не интересна:

— Пистолет-то вы зачем ему подарили? Вы же знаете, что он из него застрелился? По крайней мере, такова официальная версия — самоубийство.

— А не скажу зачем, — вполне по-детски ответил генерал, снова находя в себе мужество запираться.

Поистине неисчерпаемы резервы родных вооруженных сил, с уважением подумал Гордеев, а вслух сказал:

— Хм… неужели еще тогда подумали о таком варианте? Неужели решили, что у него духу может хватить?!

— Ну вы даете! Можно подумать, вы в самом деле журналист, а не юрист. Меня, кстати, один репортеришка тут из московской газетки о том же самом спрашивал прямо в «Московской».

— Вы же интервью не даете, — напомнил Гордеев.

— Не даю, — подтвердил генерал. — Но он меня подловил. Это сразу после убийства было. То есть самоубийства, — тут же поправился Хондяков. — Говорит, ехидна такая, думали ли вы, товарищ генерал, когда дарили своему другу оружие, как он им воспользуется? Ведь думали же, правда? Ну, я его сразу в шею…

Гордеев усмехнулся и подумал: нет, Хондяков тут точно ни при чем. Он сильно напуган, но это страх другого свойства — не за содеянное, а за сохранность собственной шкуры. И — что подумает Президент? Что ж, Хондяков имеет законное право бояться, он в отставке.

Да и вообще, политическое ли это дельце?

Вечером Гордеев вернулся в Ялту и отобрал у портье двести пятьдесят долларов — вариант с блондинкой ведь оказался пустышкой. Потом подумал и вернул ему пятьдесят. Все-таки кадры надо как-то растить.

Гордеев совершил еще один небольшой вояж — съездил в Геленджик.

Он никогда не был в Геленджике, и его помимо основной цели поездки интересовало, какое там море. Гордеев этого не узнал, потому что погода испортилась — пришло холодное течение, и на большей части побережья температура воды не поднималась выше 14 градусов. В Геленджике купаться было не суждено.

Пока Гордеев искал на пляже университетскую подругу Реутовой (в ее пансионате ему указали направление), в кармане ожил мобильный телефон, и, как ни удивительно — первый раз за все время, что он уже провел на юге. Гордеев уже начал про него забывать. Сейчас же он подумал: пусть это будет Турецкий, но, посмотрев на дисплей, скис. Звонок был из его десятой юрконсультации.

— Да, — сказал Гордеев, предполагая услышать очередное идиотское задание от своего шефа.

— Юрка, — сказал до боли знакомый голос, — как там море?

— Море волнуется — раз! — заорал счастливый Гордеев. Это был все-таки Турецкий, и как раз его звонка Гордеев ждал больше всего.

На море между тем был полный штиль, и окружающие посмотрели на него с недоумением.

— А что ты делаешь у меня на работе? — спохватился Гордеев.

— Специально заехал, чтобы ты понервничал, на определитель номера глядючи, — объяснил Турецкий. — А вообще мы тут с Генрихом Афанасьевичем кофеек гоняем. Не без коньячка, разумеется.

И хотя он был на море, а они в душной Москве, именно Гордееву стало завидно. Он чуть было не сказал: живут же люди!

— Юрец, есть новости, — сказал Турецкий. — Тобою долго жданные. Нашлась видеопленочка из Шереметьева, каково, а?

— Супер, — оценил Гордеев на молодежном сленге. — И что?

— Значит, так. Реутов провожал эту дамочку, в аэропорту. Точнее, он хотел ее проводить. Видимо, она приехала своим ходом, а он опоздал. Он появился, когда она уже таможню проходила, и позвал ее. Она повернулась, подошла, немного посмотрела на него, словно застыла, а потом… передумала и вернулась. Ни слова они друг другу не сказали. Но смотрелась эта сцена как у Антониони, не меньше.

— Понятно, — протянул Гордеев.

— Ты когда приедешь?

— Завтра. Я все уже закончил. Так, и что дальше, Саня? Ты узнал, куда она летела и кто это вообще такая?

— Не все сразу, — сказал Турецкий. — Трудимся. Ну ладно, Юрка, будь здоров, мне на работу пора ехать. — И он отключился.

— Живут же люди, — вздохнул Гордеев.

…Оксана Петрушева была миловидной, чуть полноватой женщиной со слегка раскосыми глазами и сильным загаром. Вообще, у нее был цветущий вид. По всему видно, на юге она даром время не теряла.

Они мило посидели в ресторане на большой веранде, нависающей над пляжем. Для этого, правда, пришлось временно прогнать двух ухажеров Петрушевой — пятидесятилетнего бухгалтера из Санкт-Петербурга и семнадцатилетнего хакера из Минска.

Гордеев интересовался, какой Ольга была раньше, но ответы, которые он получал, только смазывали общую картину, которая и без того не была ясна. Какой-то бесконечный импрессионизм. Гордеев спросил, была ли Ольга азартна, и узнал, что она играла только в преферанс, очень вдумчиво и методично, как автомат. Почти не рисковала. Надо же, как люди меняются, подумал Гордеева. А в общем, что удивляться, мужчин меняют женщины, а женщин — мужчины.