– Детка? – сонно позвал он, приподнимаясь с дивана. Он еле разлепил глаза, но наткнувшись на меня взглядом, сразу успокоился и лёг обратно. Я сидел у мольберта рядом с диваном – встал с него, когда Брендон уснул, чтобы не мешать ему.

– Когда ты будешь называть меня по имени? – покачал я головой.

– У меня карт-бланш, – подмигнул он, – только я могу тебя так называть, поэтому я буду пользоваться этой привилегией.

– Какой же ты наглый, – покачал я головой, – я тебя балую.

– Да, балуешь, – согласился он, – и мне очень нравится то, как сидит на тебе моя одежда. Так и хочется её сорвать к чёртовой матери и…

Ну что я говорил?

– Ты неисправим, – сокрушенно произнёс я.

– Так точно, детка, – совершенно очаровательно улыбнулся Брендон. – Можно посмотреть, что ты там уже нарисовал?

– Нет, нельзя, – строго ответил я. – Пусть это станет для тебя сюрпризом.

– Оу, но там же я. Какой из моей собственной физиономии может быть сюрприз?

– Ты всё поймёшь, когда увидишь её, дорогой.

– Мне нра-а-авится, – протянул он, счастливо улыбаясь, – «дорогой». Ты впервые назвал меня чем-то милым, а-то говнюк, да засранец.

– Зачем я с тобой связался? – Я иронично закатил глаза.

– Потому что я очарователен, детка, – счастливо ответил он. Я никак не мог прогнать улыбку с лица. Он милый, когда захочет.

– Кем ты мечтал стать в детстве? – спросил я, пытаясь сменить тему. Ещё чуть-чуть и мы бы закончили на этом самом диване – голые и потные.

– Я до шестнадцати лет хотел в армию, в регулярные войска.

– Серьёзно? – Сказать по правде меня это слегка удивило. Никогда бы не подумал. – А что тебя остановило?

– Мой отец, – ответил он, расслаблено наблюдая за тем, как я рисую. – Он вывел меня на разговор по душам, когда озвучил мысль, что собираюсь подавать заявку добровольца.

– Твой отец был против?

– Не то чтобы против… Мама была против, а ему это просто не нравилось, - объяснял Брендон. – Отец спросил, хочу ли я заниматься этим всю жизнь. Я ответил, что да – хочу. А он мне: ты понимаешь, что тебя там могут убить? Конечно, я понимал. Тогда он задал вопрос по другому: а это ты понимаешь, что если даже тебе удастся выжить, ты можешь стать инвалидом на всю жизнь?

– А что ответил ты? – мне стало так любопытно, что я даже отложил кисть.

– Ну, я сказал, что ничего не боюсь, что есть протезы и всё такое. Отец тогда жутко разозлился и сказал: ты можешь к тридцати годам остаться без конечностей, как ты собираешься зарабатывать на жизнь? Он ясно дал понять, что кормить меня всю жизнь не собирается, и что если я хочу нормальное будущее, то мне нужно вынуть голову из задницы и хорошо подумать о колледже.

– Твой отец прав, – признал я. – Нужно с умом подбирать профессию. Мои родители не обсуждали со мной будущее.

– Я тоже об этом подумал, почти сразу понял, что мой старик прав. Это жизнь, а не игра в героев. – Брендон внимательно на меня посмотрел, а затем спросил: – Не расскажешь?

– О чём? О родителях? – я задумался.– Они обычные люди: моя мама медсестра, а отец владелец автомастерской. Ну как владелец – он и механик, и владелец.

– А почему ты решил стать именно художником? У тебя вторая специальность история искусств?

– Всё началось ещё в младшей школе, – начал вспоминать я. – Как-то я признался однокласснику, что он мне нравится намного больше, чем Рейчел – красотка из параллельного, ну а тот поднял шумиху, всем растрепал. Я дрался почти каждый день, оценки снизились, на занятия вообще расхотелось ходить. Агрессия из меня так и шла, мне хотелось поколотить каждого, кто не так посмотрит в мою сторону.

– Суровая милашка, – заметил Брендон, – я бы тебя приласкал.

– Иди к чёрту, Вульф, мне было девять!

– Ну и что? – пожал плечами тот. – И что было дальше?

– Родители отправили меня в класс ИЗО, а потом я ещё ходил горшки лепить, ухаживать за цветами и учиться готовить. В общем – родители забили мой график всем, что было далеко от агрессий и стрессов.

– Они дожали твою ориентацию ещё в детстве, – рассмеялся Брендон.

– Если бы они так не поступили, то я бы даже школу не закончил. Постепенно всё изменилось: я стал общаться с людьми, перестал реагировать на оскорбления и стал жить своими картинами. Я стал нормальным, мне так кажется.

Брендон поднялся с дивана и подошел ко мне, обнимая сбоку, чтобы не смотреть на мольберт. Знаю, как ему было любопытно, но до жути бывает честным. Он действительно был похож на большого ребёнка.

– Моя детка особенная, – прошептал он, – и никак иначе.

Я улыбнулся, сглатывая горечь. Было очень приятно услышать от дорогого сердцу человека такие слова, но и в тоже время грустно. Будет ли он всегда любить меня? Будет ли рядом со мной, несмотря на обман и недомолвки? Это вопросы, на которые я не мог ответить с уверенностью.

– Я люблю тебя, – прошептал я еле слышно.

Взгляд Брендона потеплел, будто он видел во мне что-то такое, чего я сам не мог в себе разглядеть. Было что-то такое нежное и доброе в этом мгновенье, что на глазах чуть не навернулись слёзы. И сразу стало понятно, что и он ко мне неравнодушен – этот взгляд объяснил намного больше, чем смогли бы слова. Как бы я хотел видеть эти глаза такими каждый день, чтобы это чувство никогда не уходило.

– Почему ты такой печальный, Дэнни? – спросил он, заглядывая в мои глаза, будто пытаясь найти в них ответ. – Из-за этих уродов? Не слушай их, детка. Они не стоят твоих переживаний. Хочешь, я надавлю на них и…