— Давай, тащи! — крикнул ему Антон. — Будь мужиком!
Заусенец налег на рычаги.
— Стой! — орал Костя, размахивая ломиком.
За ним спешили дружки. Они уже нагоняли бульдозер, но мусорный мыс кончился, и машина ухнула в воду. Бревноловы пометались возле боны, соскальзывающей на течение, и побежали к своей моторке.
— Давай, гони! — крикнул Антон Заусенцу. — Мосты сожжены!
— Что-что? — сморщился водитель.
— Старые мосты, говорю, с Гохой сожжены!
Заусенец неуверенно кивнул, распорядился рычагами, и машина заревела во все свое нутро.
Теперь бона полностью плыла чуть сбоку от бульдозера. Машина бойко вела деревянную рыбину за собой. Статуи удивленно таращили свои бельма на странный, невиданный обоз. А дружки суетились возле своей самодельной «Казанки». Витька дернул за шнур подвесного мотора. «Казанка» понеслась за боной.
— А-я-я-яй! — раздались голоса преследователей. — Убье-е-ем!.. Предатели-и-и… Гохе-е-е скажи-и-им!..
Дружки подплыли на минимальное расстояние к машине. Они кричали все враз и грозили кулаками. Антон боялся, что Заусенец расслышит их угрозы даже сквозь грохот дизеля. Поэтому он орал на ухо водителю, что Колька и его отец мировые мужики, и вообще друзья познаются в беде, и, если удастся спастись, они будут крепить дружбу, и, видно, наводнение многое расставит по своим местам.
Заусенец скорбно улыбнулся и скосил красноватые глаза на «Казанку». Веснушки его исчезли, когда он увидел кулаки преследователей. Но уже показался и барак, и люди, бегущие навстречу по воде.
Бараковцы бросились к боне, и тогда на «Казанке» присмирели. И пока моторка не исчезла в тумане, дружки все вертели головами, оценивая происходящее на конном. Может, они бы и подошли ближе, позови их кто-нибудь из старших. Но про моторную самоделку забыли, увидев громадный плот. Соседи бросились к Антону и Заусенцу.
— Родненькие!
— Плотик-то — корабль целый!
— Спасены!
Их обнимали и целовали.
— Теперь можешь съездить за отцом, — сказал Антон Заусенцу.
Водитель покрутил головой, показывая на ноги.
— Двигатель захлебывается…
Действительно дизель зачихал, сбавил обороты и совсем умолк.
— Подушки возьми!
— Крола поймай, Ефим!
— Ай, погодите, золотенькие, телевизор возьму!
— Савка! Поросенок!..
— Куриц!
Соседи, увидев спасительный плот, вспомнили про многие свои вещи и хозяйство. Они вышли из повиновения деда и бестолково плескались по двору. Дед пытался снова командовать, но из его горла вылетал лишь сип, как из порванной камеры. Сорвал дед голос.
— На бону! — закричал вместо деда Антон. — Все на бону! Сейчас поплывем!
— Зачем это плыть, рисковать, когда переждать можно? — обратился присмиревший Зав к Антону. — Какое-то прожектерство, Антон Павлович!
— Это ж куда нас унести может? — запричитала Мотя. — В Ангару! Вслед за твоим отцом?!
— Стоит же, хорошо стоит плотина! — вскрикнула Степанчиха. — Отсидимся!
Антон показал на дом Ивана Бульдозериста. Сосед таскал бревна, подпирал ими стены.
— Слепые! — сказал Антон. — Усилится течение — сорвет нашу бону и на Ивана понесет… Что останется от его избы?
— И то правда…
— Боязно плыть-то в таком тумане!
— Сколько добра пропадает, огороды смоет!
Соседи сносили на бону разный скарб. Антон решил за своим барахлом сбегать в последнюю очередь. Надо было как следует разместить людей. Дед-то выдохся и стоял в воде как потерянный.
— Деда, — закричал Антон, — садись на бону, пример подавай!
Из горла деда вырвался сип. Он показывал на барак: на крыльце стояла мать и делала какие-то знаки Ивану.
«Пусть помашет», — решил Антон. Он крикнул Заусенцу, который пытался завести двигатель, чтобы тот принес сиденье. Заусенец кинул пружинный матрац. Антон установил его на боне, потом втащил деда и усадил на мягкое сиденье. Степанчиха подала детей. Антон устроил их рядом с дедом.
— Быстрее! — прикрикнул он на соседей, — Всего не заберете!
Савка брел по воде с курицей и петухом под мышками. Сам Степанцов нес в руках безжизненное тельце поросенка. Свальщик и Свальщица ступали по воде с иконой, Библией и двумя кроликами.
— Господи боже, спаси нас, сохрани и помилуй!
Мотя вынесла из сеней телевизор, споткнулась и уронила его в воду. Двор огласился ее причитаниями. Антон бросился к ней, подхватил под руку и повел к боне. Усадил рядом с подрагивающим Завом и Степанчихой. Потом услышал, как Савка кличет Зину. Та по-прежнему стояла на крыше сеней, прижимая к себе кота Барина.
— Что же ты, Зина? — позвал ее Антон. — Спускайся на корабль!
Зинка стояла, глядя на залитый двор. Антон понял, о чем она думает, и побрел снова к бараку. Вода залила уже третью ступеньку лестницы. Антон вылез на четвертую, стряхнул с себя воду и протянул руку Зинке.
— Я теперь и берега боюсь, — сказала она. — Ты, видно, сильно парней растравил…
— Не бойся, Зин, — ответил Антон.
— Гошка мстительный!
— Ну, что ты выдумала? Мы ведь не бревна его продаем, мы людей вывозим. А там — пусть забирает бону. Не нужно.
Зинка улыбнулась и пошла вниз, поглаживая уркающего Барина. Антон подхватил Зинку на руки, как Гоха вчера секретаршу, и понес ее через двор к боне. Глаза всех соседей уставились на них. Даже в такой час это привлекло всеобщее внимание. «Хлюп-хлюп-хлюп» — выдавала предательская вода — это взгляды соседей заставляли спотыкаться.
Но самый горячий взгляд Антон ощутил со спины. Когда он поставил Зинку на бону и обернулся, мать в упор смотрела на него.
— Лучше бы что из вещей вынес, — сухо заметила мать.
Антон забежал в коридор и почувствовал себя на тонущем корабле. Половина дверей была распахнута. В коридор вылетели разные тряпки. Вчера еще все это кому-то принадлежало. Теперь все смешалось, стало хламом и достоянием наводнения. Что-то похожее происходило и с самими соседями. «Как будто другими людьми становимся, — подумал Антон. — Смелеем, понимаем друг друга, сговариваемся!»
Антон бегал из кухни в комнату. Книги слетали со стеллажа и падали на хозяина. Перехватило горло — книг было жалко. Каждая книжка казалась единственной и неповторимой, как листик на дереве, как сам человек. И сейчас он принялся собирать свои книги в охапку. Но тут над головой затрещало, как в грозу. Барак закачало.
«Хр-р-р»! — Крыша барака осела, придавив под собою все, подняв облако пыли. Но Антон успел выскользнуть и бежал теперь по затопленному двору. Столкнулся с матерью в облаке пыли. Мать кинулась к нему на грудь. Это было в первый раз так. До сих пор она сама норовила прижать сына к себе, словно маленького. А тут впервые мать заплакала на его груди.
И донесся голос Степанцова:
— Что с Лаской делать будем, Антон?
Парень огляделся. Ласка стояла в воде у боны, и в глазах у нее отражался весь табор. «А меня бросаете?» — как будто хотела спросить она. Антон подошел к лошади и попробовал брюхо. Оно было тугое и горячее.
— Что же делать? — громко спросил Антон у соседей. — Весу в ней!.. И оставить я не могу!
— Не потопит, — заметил Степанцов. — А жеребенка могем потерять, если оставим…
— Давайте тогда заводить как-то, — согласился Антон, отдавая книги матери.
Степанцов спрыгнул в воду, за ним Савка. Они окружили Ласку и начали подталкивать ее к боне.
— Теперь поработай сама! — приказал Антон лошади, когда до кормы осталось полметра. — А ну, взяли!
Кто спереди, кто сзади, начали понукать Ласку, тянуть ее за гриву. И лошадь поняла, что от нее требуется. Она мягко заржала и впрыгнула на корму боны. Корма осела под ней, но ненамного. Там, где разместились люди, бревна высовывались из воды на треть.
Антон подал знак Заусенцу, чтобы отвязывался.
— А как отец?
— К нему не подобраться, и он не перейдет протоку!
— Пошлем помощь с берега. Отчаливай!
— Есть! — Заусенец стукнул кувалдой снизу по серьге, и штырь выскочил из гнезда.
Канат опал, и бона двинулась в туман. Она изгибалась в стремнине, как змея, ее заносило то вправо, то влево, но все-таки она следовала по старому руслу вместе с мусором свалки и бревнами.
