Ошеломленная Дороти смотрела, как они уходят. И только бормотание Гамми: «Они убьют друг друга» — помогло ей сбросить с себя оцепенение.

Она ринулась к двери, выглянула наружу и повернулась к Гамми.

— Что с ним стряслось? — крикнула она. — Он такой грубый, а ведь я знаю, что у него мягкое сердце. Ну почему ему надо быть таким?

— Это из-за тебя, — сказала Гамми. — Он думал, какая ему разница, как он выглядит и что делает, он все едино остается одним из Пейли. Он думал, что его пот вскружит тебе голову, как и всем цыпкам, которыми он похвалялся. Даже если его милашки много о себе воображали. А ты, раз не клюнула на него, здорово его разобидела. Потому как запала ты ему в голову, как никто до тебя.

Почему, как ты думаешь, жизнь стала такой скверной для нас после того, как он нашел тебя? Черт побери, да мужик — он и есть мужик, а он всегда знал толк в молоденьких цыпочках, верно? Дина этого не замечала, Дина ненавидит Старину. Но и обойтись без него тоже не может...

— Я должна их остановить, — произнесла Дороти и прямо с порога окунулась в черно-белый мир.

И тут же, сразу за дверью, в замешательстве остановилась. Свет струился лишь от лачуги позади нее, да от города Онабака, что на севере, исходило тусклое свечение. Но, кроме этих источников света, вокруг царила кромешная тьма. Тьма ночи, сгорающей в сверкании молнии лишь на одну ослепительную и пугающую секунду.

Обогнув лачугу, она побежала к Кикапу, находившемуся в пятидесяти ярдах. Она не сомневалась, что те двое должны быть где-то на берегу ручья. На полпути к ручью она заметила при вспышке молнии белую фигуру на берегу.

Это была Дина в своем махровом халате. Она сидела в грязи, наклонясь прямой спиной вперед, и содрогалась от рыданий.

— Я встала на колени, — простонала она. — Перед ним, перед ним. Я умоляла его пощадить мою мать. Но он сказал мне, что я еще буду потом благодарить его за то, что он избавил меня от поклонения ложной богине. Он сказал, что я буду руку ему целовать.

Голос Дины сорвался на крик:

— А потом он сделал это! Он разорвал мою благословенную матушку на мелкие клочья! Бросил ее в ручей! Я убью его! Я убью его!

Дороти погладила Дину по плечу.

— Ну же, успокойтесь. Вам лучше вернуться в дом и высушиться. Нехорошо, что он так поступил, но он не в своем уме. Куда он мог пойти?

— К той рощице тополей, где ручей впадает в реку.

— Возвращайтесь, — сказала Дороти. — Я полажу с ним. У меня получится.

Дина схватила ее за руку:

— Держитесь от него подальше. Он сейчас прячется в роще. Он опасен. Опасен, словно раненый вепрь. Или как один из своих предков, когда наши били их и травили насмерть.

— Наши? — переспросила Дороти. — Вы хотите сказать, что верите в его историю?

— Не всему, что он рассказал. Только частично. Тот его рассказ о массовом вторжении в Европу и о шляпе Короля Пейли — вздор. А если что и было похожее на правду, так оно через Бог знает сколько тысячелетий исказилось до неузнаваемости. Но то, что Пейли по меньшей мере наполовину неандерталец, правда. Послушай! Я пала низко, я — всего лишь шлюха старьевщика. Да и не только это... Старина больше не трогает меня — разве только чтобы ударить. И, что говорить, не его в том вина. Я сама напрашиваюсь, я хочу этого.

Но я не какая-то там слабоумная. Я принесла из библиотеки книги, читала, что они пишут о неандертальцах. Я внимательно изучала Старину. И я уверена: он, по всей видимости, и есть тот самый, за кого себя выдает. Гамми тоже — в ее крови по меньшей мере четверть неандертальской.

Дороти высвободила свою руку из Дининой.

— Мне нужно идти. Я должна поговорить со Стариной, сказать ему, что я больше с ним не увижусь.

— Держись от него подальше, — взмолилась Дина, вновь хватая Дороти за руку. — Если ты пойдешь поговорить с ним, то останешься и будешь делать то, что делала я. Что делали десятка два других. Мы позволяли ему заниматься с нами любовью, потому что он — не человек. Но для нас он все же был таким же человеком, как и любой другой, а некоторые из нас оставались даже после того, как уходило вожделение, потому что приходила любовь.

Дороти мягко разняла пальцы Дины, сжимавшие ее руку, и пошла прочь.

Вскоре она подошла к тополиной роще на берегу, где ручей и река сливались вместе, и там остановилась.

— Старина! — крикнула она в паузе между раскатами грома. — Старина! Это Дороти!

Ей ответило рычание, словно она потревожила медведя в его берлоге, и из черноты тополиной рощи шагнула фигура, схожая с ожившим стволом дерева.

— Зачем ты пришла? — спросил он, подступив к ней так близко, что его чудовищный нос почти касался ее. — Я нужен тебе просто такой, какой я есть — Старина Пейли, потомок Настоящих Людей, — Пейли, который любит тебя? Или же ты пришла дать спятившему старому тряпичнику успокоительное, чтобы ты смогла взять его за руку, будто ягненка, и отвести его обратно на скотобойню, в дурдом, где ему будут тыкать пестом в зрачок и выдирать то, что делает его мужчиной, а не бараном.

— Я пришла...

— Ну?

— Вот зачем! — выкрикнула она и, сдернув с него шляпу, бросилась бежать от него к реке.

Позади нее грянул такой громкий вопль отчаяния и боли, что он заглушил собой даже раскаты грома. Шлепанье ног по грязи означало, что за ней пустились в погоню.

Она неожиданно поскользнулась и упала лицом в грязь. Очки при этом слетели с нее. Теперь настала ее очередь впасть в отчаяние, так как в этом царстве мрака она ничего не могла разглядеть без очков, кроме вспышек молний. Она должна непременно отыскать их. Но если она замешкается с их поисками, он догонит ее.

Она вскрикнула от радости, когда ее шарившие по грязи пальцы наткнулись наконец на то, что искали. Но тут что-то ужасно тяжелое внезапно обрушилось сзади на ее спину и едва не оглушило ее. У нее перехватило дыхание, и она снова выронила очки. Словно в тумане, она почувствовала, как от нее забрали шляпу. А через минуту, когда к ней вернулась прежняя четкость мыслей и чувств, она ощутила, что ее поднимают в воздух. Старина зажал ее у себя под мышкой, поддерживая выпирающим животом часть своей ноши.

— Мои очки. Пожалуйста, мои очки. Я не могу без них.

— Обойдешься чуток без них. А ты за них не волнуйся. Я их положил в карман штанов. Старина заботится о тебе.

Его рука еще сильнее сжала Дороти, и та вскрикнула от боли.

— Тебя послала сюда Гъяга, чтобы раздобыть эту шляпу, разве не так? — хрипло спросил он. — Что ж, ничего у тебя не вышло, потому как сегодня ночью по небу расхаживает Старый Дружище, а он защищает своих.

Дороти прикусила губу. Она едва не призналась, что хотела уничтожить шляпу прежде всего в надежде уничтожить заодно и вину за ее изготовление. Но Дороти не решилась сказать ему об этом. Если он узнает, что она сделала фальшивую шляпу, он убьет ее, ослепленный яростью.

— Нет. Только не опять, — проговорила она. — Пожалуйста. Не надо. Я закричу. И за тобой придут. Тебя возьмут в больницу штата и запрут там на всю жизнь. Клянусь, я закричу.

— Да кто услышит тебя? Разве что Старый Дружище, а уж он страсть как порадуется, увидев, что фортуна к тебе повернулась задом, потому как ты из Ненастоящих и своей Ненастоящей магией вынула из моей шляпы и из меня всю душу. Ну да я возмещу и себе и ему, и тем же манером, каким ты вынула ее из меня. Дверь открывается с обеих сторон.

Он остановился и опустил Дороти на груду мокрых листьев.

— Ну вот мы и пришли. Лес ничуть не изменился с прежних времен. Не волнуйся. Старина защитит тебя от пещерного медведя и лесного быка. Но кто защитит тебя от Старины, а?

Молния полыхнула так близко от них, что на секунду оба ослепли и онемели. А потом Пейли закричал:

— У Старого Дружищи сегодня ночью гулянка. Как всегда, развлекается на полную катушку! Кровь, убийство и злоба завладевают воющим ночным воздухом!

Огромным кулаком он гулко ударил по своей мощной груди.