— Иветта, — тихо говорил мужчина, и девочка пыталась вспомнить его имя, но как бы она не старалась, мысли ее были чисты, затеряны, даже слова, которые он произносил, представлялись разуму иным наречием. — Слушай меня очень внимательно, — и ритм барабанов, и мягкий колокольный звон вместе со стройным хоровым пением возвысились к самим небесам, и каждое слово, что вплеталось в мистической песне, пронзало сердце тысячью иглами. Пение взывало к охотнику, над которым небо сгущало тучи бури и власть дождейЖар огня, поднимающийся до самых вершин неба, угас, тепло поглотило существо, что и есть само пламя.

— Спускайся вниз по тропе, — бормотал он, кладя дрожащий подбородок на макушку, и стискивая сильными руками плечи, обнимая в последний раз, словно прощаясь навсегда вместе со всем тем, что любил. И Иветта думала, что нет ничего сильнее этих рук, объятий, что сокроют от любой напасти. — Уходи настолько глубоко под землю, насколько это только возможно и ступай вдоль реки. Течение выведет тебя наружу — его оцепеневший взгляд приковал девочку к земле, но с усилием воли она смогла кивнуть, не чувствуя под ногами каменной твердыни, воздух стал спертым и зловонным. И даже сияние камней затухло, как затихает пламя свечи, унося с собой последний вздох жизни.

— Но что бы ты ни услышала, не оглядывайся, даже если услышишь голоса тех, кого любила, — челюсти его сжались, и она услышала, как захрустели суставы на фалангах пальцев и раздуваются мышцы на предплечьях.

— Что это? — спросила Иветта бесстрастным голосом, в котором сквозило человеческое любопытство, но гигантские ладони лишь подтолкнули ее к узкому проходу вдоль скал, не менее опасный путь, который может оборвать жизнь. Одно неверное движение, и каменные шипы осыплется, расколов тело на кусочки. — Почему ты говоришь такое? — еле слышно вымолвила она, и ночь оглушил бессловесный страшный рев, принесший с собой ужас тысячелетних кошмаров, и зной лавинных котлов, горящей земли и воздуха. Кровь ее стала родником, что просачивался сквозь белые камни, пропитывая белизну соками страха. Она ссутулилась и сжалась в себя, охватив руками плечи, и пыталась сохранить спокойствие, но дрожь пробивалась сквозь кости, что кусал и охватывал в рдяных цепях полымя, и каждый раз, когда она закрывала глаза, то видела перед собой чудовище из красного огня. Глаза у него были белые, как снег, осыпавшийся белым настилом на зимний мир, дыхание его опаляло лунный диск, обводя златом в огненное кольцо. Огромный и всесильный, как жгучесть солнца, у него были клыки вепря, и ядовитая слюна стекалась с раскрытой пасти, сжигая в кислоте гранит, и скрученные в переплетения рога красные, как блеск аметиста. Она видела этого зверя, она представляла его перед взором, когда пыталась моргнуть, чтобы защитить глаза от пожарища, что исходило с открытого пустыря.

— Всадники надели линзы…, - коротко сказал мужчина, и черты лица его исказились в безмолвной неистовости, зубы заскрежетали, когда он вновь подтолкнул Иветту к проходу. Ее ноги заскользили по рассыпчатому гравию, и сверху на голову посыпался песок и мелкие камни, и, не сумев удержать равновесие, она больно свалилась на колени, располосовав кожу в кровь и прикрывая голову.

— Нет, девочка, — воскликнул он, затягивая петли на изодранном и потрепанном от грязи и крови капюшоне, пытаясь укрыть лицо от подступающего ветра, затягивающего в смертельный водоворот, проникая между тесными проходами, где струились в завихрениях роскошные перья огня. — Не привыкай головы, — и на эти слова она пораженно воззрилась на него испуганным взором, чувствуя, как слезятся глаза от красного свечения, поднимающегося за спиной мужчины. — Если ты умрешь от удара о камни, это будет легкая и безболезненная смерть, — голос его натянулся, и он выдохнул, и Иветта могла ощутить, как сильно дрожат его колени, как пробирает судорога стальные плечи.

— Помни, не останавливайся, что бы ни случилось, Иветта, — говорил он назидательным и пугающим голосом. — Ты обязана выжить, — задыхаясь, шептал мужчина, хотя к горлу подступил каменный ком, который невыносимо было проглотить, потому что он знал, какое губительное будущее ожидало его, с чем встреться перед смертью его глаза.

Иветта пропустила воздух сквозь зубы, приказывая самой себе и мыслям успокоиться, но не могла. Все тело сковало от напряжения, когда она жалостливо пробормотала:

— Я не хочу оставаться одна, — глаза ее закрылись, когда девочка поднесла окоченевшие пальцы к мокрым ресницам, с которых теперь градам лились горячие слезы. — Я не вынесу этого одиночества, позволь мне уйти вместе со всеми.

— Я знаю, — продолжал шептать он, делая шаг в сторону разрывающихся между собой, танцующих искр и всполохов багрянца, — что ты достойна иного будущего. На твоих плечах возлежит другое бремя. Он говорил с таинственной нежностью, и глаза, что отливали фиалкой и сиренью, мистически блестели, словно звезды, он смотрел на нее с несвойственной добротой и решимостью. Мужчина расправил плечи, опустил руки по бокам, и пальцы его разжались на клинке, воткнувшимся в землю. Острие рассекло его ладонь, и рдяные капли, опадавшие на песок, обжигал горячий воздух, и они превращались в серо-алый дым.

Он что-то произнес, но новая волна дикого зова существа, от топота которого трещали камни, гремело небо раскатами грома и заливались в ржании черные кони, и всадники разъезжались к дальним горизонтам, чтобы издали рассмотреть силу стихии, что поглотит скалистое ущелье, закроет палящим потоком. Полная луна взирала на смертников со своей небесной белоснежной обители. Иветта подняла заплаканное лицо к жемчужине небосвода, что сменяла бледно-серебристые локоны с оттенками индиговой россы на аметистовые пряди, что поглощали последние лучи, искрящиеся в разрыве черных облаков с сиянием чистейшей белизны. И сходили туманные лозы в образе рогатых змей, что соединяясь, восставали в вепря. В темном небе пролетали механические птицы, металл их крыльев бросал отсветы золота и янтаря, но приблизившись к границе исчезающих гор под натиском огня и мглы, они сгорели в воздухе, взорвавшись от жгучести огня. Первое дыхание чудовища облекло песок саваном из костей и крови, и стонов, и слез, и в россыпи стекла под могучими копытами раздался последний рык снизошедшего зверя.

Иветта бежала изо всех сил, не останавливаясь, когда пламя в страстности и вожделении облизывало стопы и касалось языком щеки, оставляя вожделенные поцелуи на ее медовых волосах, притрагивалось к полным губам, но когда она достигла одного из подземных тоннелей, то сокрушительная действительность обрушилась на нее со всей своей силой. Некуда бежать, именно так думала девочка, глядя в пустоту, где в черноте проглядывались острые камни и быстрое течение бурной реки. Нет и шанса, что спрыгнув с такой высоты, она не разобьется о камни, а даже если и выживет, смерть будет мучительна и медленна.

Смех, доносящийся сквозь скалистые прозрачно-бледные стены, замораживал сердце, и на мертвенно-белое лицо ее падали листья пламени и черный снег, окружающими в штормовом водовороте, и огни углей обжигали волосы. На языке она чувствовала вкус металла и паленой плоти, сгоревшей древесины. Иветта старалась дышать, но воздух был столь горячим, что обжигал ноздри и горло, и губы алели от заскорблой крови, и каждый вздох становился болезненнее предыдущего. Она слышала голоса из иных миров, лица, мелькавшие в вихрях огнива, тени, отбрасываемые от бурого свечения. Когда же она повернулась лицом к призраку, которого призвали для принесения в жертву, то удивленно увидела перед собой смиренно сидящего черного волка, смотрящего на нее спокойными и внимательными красными глазами, как ягоды спелой брусники. Взгляд его приносил прохладу ее родного дома, что окутывали стелящиеся ковры из бриллиантового снега, где в золотом сиянии солнца купались снегири, и вороны взмахивали иссиня-черными крыльями, взлетали над раскинувшими лесами, и зеркально-кристалльные ветви трепетали от дуновения ветра, и рябью звенел иней на распустившихся бутонах подснежника. В долину продолжал истекать красный свет, что обрушивал холмы и обесцвечивал небеса, но глаза темного волка были краснее крови, такая, какая сочится из раны мертвого.