Кто-то на поляне заслонил свет костра, и мои собеседники пропали.

– Я вас не вижу.

– Это нормально, потом привыкнешь. Костя научил нас этому трюку, теперь каждый раз отправляет на разведку. Он сильнее остальных, кроме Михаэля, конечно. Хотя тоже еще учится. Думаю, когда-нибудь его выберут Князем.

– Чему он вас научил? – я зацепился за единственное, что понял из слов этих странных людей.

– Теневой личности. Это сложная техника, многие идут к ней годами.

– Просто света мало, – начал оправдываться я, пытаясь найти хоть какое-то объяснение. – Кто-то закрыл костер, и в темноте я перестал вас видеть.

Передо мной зашуршала прошлогодняя листва, я понял, что мои собеседники производят какие-то движения.

– Пойдем с нами. Тебе незачем тут стоять.

Отсвет костра вновь озарил их. Но я все равно не мог разглядеть ни лиц, ни деталей одежды.

– Куда?

Собеседники указали на поляну:

– Сегодня Посвящение. Но тебе пока еще рано. Можешь просто погреться в Храме, это не запрещается.

– В каком храме? – не понял я.

– В этом, – мне снова указали на поляну. – Разве ты не видишь его?

– Это вы называете храмом? Выглядит как-то скромно, – я вернулся к выводу, что все эти парни, собравшиеся ночью в лесу, всего лишь кучка сектантов, игравших в какую-нибудь религию, и заигрались так, что в конце концов поверили в нее.

Может быть, если позади меня действительно стоял бы какой-нибудь храм, церковь или мечеть, я бы с большим уважением отнесся к игре фанатиков. Социальная блокировка вряд ли позволила мне говорить так иронически, даже с издевкой, о настоящем храме. Ведь та же церковь, чем больше и пышнее она выглядит, тем сильнее заражает уверенностью в истинности своей религии. Большой размер и красота – это критерии материального мира, в котором обитает человечество, и чем крупнее объект этого мира, тем значительней он становится в глазах индивидуума. Какой-то внутренний голос шепчет тебе: если этот храм построили таким большим, значит, много людей ходит туда помолиться, и то, что ты будешь молиться вместе с ними, никому не покажется странным. Вы можете верить хоть в Макаронного бога, но над вами будут смеяться до тех пор, пока вы не построите этому богу огроменный храм. Размер имеет значение. (Херр Фрейд удовлетворенно перевернулся в своем гробу на другой бок.)

– Здесь только лавочки и костер, – ответил я.

– Это тебе сейчас так кажется, что здесь просто лавочки и костер, чуть позже ты поймешь, что это настоящий…

– Константин просит тебя подойти к нему, – вдруг перебил второй.

Я оглянулся на поляну – одна из фигур стояла подле костра, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной.

– Зачем я ему?

– Не знаю, хочет поговорить.

Фигура у костра ждала спокойно, но требовательно.

– Он очень хочет тебя видеть, – с нажимом повторил человек. От его слов меня сковал страх, я готов был подчиниться любому его приказу. Но через секунду хватка ослабла, я сделал глубокий вдох ртом, словно не дышал несколько минут.

Я ошибся, эти парни действительно не от мира сего. В голове что-то щелкнуло, слетела какая-то преграда. И вдруг я действительно увидел вместо поляны высокое сооружение со шпилями. Подробности разглядеть не удалось – ночь залила его однотонной черной краской. Лишь у земли из строения вырывалась арка рыжего света, и человек стоял, убрав руки за спину, посреди входа в самый настоящий храм.

С какого неба свалилось это сооружение посреди знакомого с детства парка? Почему я его вижу? Что здесь происходит? Это галлюцинация?..

– Не бойся, сегодня праздник, – сказал человек у входа. Несмотря на расстояние, я отчетливо слышал его. – Сегодня Посвящение. И сегодня Тьма инициировала Князя.

Эти слова, и в особенности упомянутая Константином Тьма, сделали свое дело – я бросился бежать. Так поступил бы любой адекватный человек.

Я не помнил себя в тот момент и не мог отчетливо сообразить, от чего я спасался. Рядом по темной аллее бежали мои волки, и ни один из них не старался меня остановить. Это был один из тех редких моментов, когда мои звери были солидарны. Я пытался спастись, и в этом не было ни капли трусости.

Я как будто только сейчас осознал серьезность происходящего. Если раньше я полагал, что в своем роде единственный человек на планете, знающий Тьму, имеющий с ней общий язык, то встретившись с такими же людьми, это знакомство меня оттолкнуло. Вступление в их общество было равносильно шагу через пропасть без уверенности ступить на почву. К тому же предполагало возникновение долга и ответственности, а к этому я не был готов еще больше.

Здания проносились мимо меня словно в перемотке кадров. Я бежал по мрачной дороге подальше от парка и лишь дома пришел в себя. Увидел привычную обстановку и схватился за нее словно за спасательный круг. Знакомая реальность позволила перевести дух и успокоила сердцебиение. Я свалился на диван, желая поскорее уснуть и уверить себя, что все происшедшее было только сном.

Где-то возле уха заиграл телефон. Я пошарил рукой возле подушки и нащупал требовательно вибрирующий мобильный. Звонил Дима.

– Аллёшки, – сонно ответил я.

– Ты че, телеса до сих пор давишь? Уже десять утра! – на фоне голоса Димы шумели машины и пели птицы. По сравнению с тишиной, царившей у меня в комнате, атмосфера, в которой пребывал Дима, была живой и энергичной. Такой контраст мигом разбудил мой сонный мозг.

– У меня сегодня выходной, – оправдался я. – Имею право спать хоть до позеленения, – но все же встал с постели и отдернул штору.

Вчерашние тучи растворились в ослепительной голубизне небосвода, сверху на асфальт и крыши гаражей позади дома густо лилось желтое тепло Солнца. Даже сильный ветер, неизменный спутник этого лежащего между горами края, как-то приутих, выдохнувшись за последнюю неделю. Вид слегка портили кривые ветки голых итальянских тополей, растущих вдоль дороги, напоминавшие о том, что весна еще не завладела миром. И лужи от вчерашнего дождя грязными пятнами лежали на дорогах. Но все равно такой ясной погодой природа впервые после хмурой зимы наградила город. Оставаться дома в такой день, спать до обеда, было непростительно глупо.

– Ааа… тогда ладно, – протянул Дима. – Ты че трубку не берешь, а? Мы уже столько живописных версий твоей бесславной кончины придумали. Я к тебе домой вчера вечером заходил, хотел узнать, когда на поминальные пирожки заходить. А ты, оказалось, живой и бесстыдно топчешь эту землю по дороге с работы. Я даже разочаровался…

– Слухи о моей смерти распускают враги и завистники. Извини, я был не расположен к телефонным звонкам и встречам с друзьями.

– Да я понимаю, – тон Димы вдруг утратил всю задорность. – Короче. Ты сегодня на репу придешь? Алекс хочет что-то важное сказать.

– А он не мог подождать один день? Я собирался кое-какие дела сделать. – Вопреки данному себе обещанию больше никогда не посещать репетиции, я все же сомневался в правильности такого выбора. Никаких особых дел на сегодня у меня не планировалось, но отголосок желания покончить с музыкой все еще управлял мной.

– До вечера не успеешь?

Я задумался, любуясь картиной за окном. Словно утренний сон, подробности которого уже почти забыты с пробуждением, в голове туманными картинами проплывали сцены ночного путешествия. Из всего происшедшего я отчетливо помнил только пламя костра, полыхавшего то ли в гуще деревьев, то ли где-то за колоннами в глубине храма. Эти сно-воспоминания пробуждали неясный страх, и я хотел поскорее зацепиться за реальность, чтобы избавиться от этого чувства.

– Успею, – наконец, я сдался. Впереди загоралось что-то радостное и перспективное. Вика навсегда ушла из моей жизни, так что теперь я мог дышать музыкой обоими легкими.

– Ништяк. Тогда сегодня в семь. Можешь даже чуть позже – Алекс постоянно опаздывает.

Дима отключился, а я некоторое время еще стоял возле окна, греясь в солнечном свете.