Сашка прошел по длинному гулкому коридору со множеством дверей, здороваясь со встречными. Кое-где у стен стояли стулья для посетителей. Зарешеченные окна в концах коридора давали мало света, и люминесцентные лампы горели круглые сутки. На стенах висели плакаты с наглядной агитацией и образцы документов. Все настолько примелькалось, что глаз не воспринимал, скользя мимо. Там хоть сообщение о наступающем конце света повесь, все пройдут не задерживаясь.

Как и мимо старательно моющей полы уборщицы. Ее труды волновали исключительно хозуправление, все прочие не слишком беспокоились о чистоте помещения. Вечно по углам валялись обрывки бумажек и окурки. Почему нельзя поставить в коридоре парочку пепельниц — тайна глубока и таинственна. Даже на лестнице используют старые консервные банки. Впрочем, позволить себе мусорить могли только работающие здесь. Явившиеся по повестке редко обладали достаточной наглостью, послушно высиживая в ожидании вызова в кабинет. На втором этаже сидели обэхээсники, и контингент вызываемых у них был все больше интеллигентный и зашуганный.

Он спустился по лестнице и между первым и вторым этажами сдвинулся, освобождая дорогу. Завернув руки за спину, так что бедолага скрючился, мимо провели изрядно помятого мужичка. Били его всерьез и, видимо, собирались продолжать в том же духе. Уж очень злые лица были у сопровождающих. Рубаха драная и вся в пятнах крови.

Сашка двинулся было дальше и замер с поднятой ногой. Развернулся и пошел за процессией следом. Проследил, в какой кабинет завели, приоткрыл дверь и деликатно постучал.

— На минуту, — попросил знакомого следака.

Тот кивнул и вышел.

— Что-то случилось, Александр Константинович?

В лицо Сашку полуправления знало и величало по имени отчеству. Полезный человек и не часто просьбами обременяет. Честно говоря, за все годы и вовсе ничего не просил серьезного.

— Слушай, вот этот что натворил?

— Убийство работника милиции, прямиком мазать зеленкой лоб. Брали на покупке герыча, а он заточкой в брюхо.

— А, тот опер из сводки…

— Напарник видел, свидетелей сколько хочешь — прямо на базаре. Так он еще, гнида, молчит. Документов нет. Ну да никуда не денется. Татуировка группы крови — армейская. Еще и зоновские присутствуют. Покатаем пальчики — и в КПЗ. А что?

— Вроде я вашего задержанного знаю.

— Вроде?

— Лет десять прошло, и морда вся сплющенная, толком не разобрать.

— Так он еще легко отделался. Тут дело чистое, могли и на месте кончить.

Сашка понимающе кивнул. В инструкциях о таких вещах не писали, но все знали — трогать милиционера нельзя. Потом тебя из-под земли достанут, и лучше бы на свет не рождался. Года два назад допившийся до чертиков сын директора крупнейшего завода вполне сознательно насмерть сшиб пытающегося его остановить гаишника. Его догнали и превратили в кусок мяса, пропущенный через мясорубку. Вряд ли осталась хоть одна целая кость. Человек десять участвовало. До больницы не довезли, сам помер. Оно и к лучшему: инвалидность ему обеспечили на совесть, вряд ли бы когда смог встать.

Отец поднял страшный крик, пытаясь привлечь к ответственности участников линча. Ничего не помогло. Ни его заслуги перед Родиной, ни прокурорское расследование. Все дружно бормотали про аварию, в которой пострадал бедный несчастный мальчик, не желающий остановиться на сигналы и многократные попытки милиционеров вежливо тормознуть. Пьяный, ничего не поделаешь, не справился с управлением. Не пристегнулся и вылетел при аварии. Эксперты мычали что-то невразумительное — они тоже в милицейских погонах ходят, пусть и отдельное подразделение.

В жизни всякое случается, но даже уголовники обычного участкового старались обходить десятой дорогой и послушно поднимать руки при аресте. На зоне люди живут, а вот не доехать до нее можно запросто. Способов существует много, и лучше не нарушать правил игры.

— Дай на него посмотреть, — попросил Сашка. — Поговорю один на один, может, что полезное скажет.

— Почему нет, — подумав, разрешил следак. — Глядишь, и польза будет.

Сашка зашел в кабинет и уселся на стул, внимательно разглядывая мужика. Тот сидел на полу, пристегнутый за правую руку наручниками к батарее. На сгибе локтя отчетливые следы уколов. Немного, два-три, да лиха беда начало. Левая сторона лица — сплошной синяк, и личность оттого выглядела перекошенной. Сидит и в пол пялится. А дышит тяжело, с хрипом. Не иначе, отбили ему чего-то внутри. И все-таки не зря дернулся.

— Здравствуй, Мосол, — приветствовал старого знакомого. — «Добрый день» говорить глупо.

Тот поднял голову и мутно посмотрел заплывшим глазом, щурясь. Второй вообще не открывался.

— Ухо? — неуверенно спросил. — Ты что, в мусора подался? Вот не ожидал. Образованный ты наш.

Он заперхал, и до Сашки не сразу дошло — это смех.

— Так я не вполне мент, хотя и числюсь. Поступил на информатику в НГУ. А срок пришел — и распределили.

— Закурить дай!

Сашка достал сигареты и протянул:

— Себе оставь.

Зажег спичку, давая прикурить.

— Спички тоже заныкай, пригодятся… Да не сказать чтобы такая уж и плохая жизнь у меня. Зарплата не слишком большая, но и не маленькая. МНС в институте меньше получает, да кучу начальников на шее терпит. А у меня, кроме полковника — руководителя отдела, никого выше. Контроль минимальный, и требуется только одно — обеспечить бесперебойную работу сети ЭВМ. Нас всего пятеро на все управление, и страшная уважуха. Еще и снабжение по третьей «А» и за звание доплата. А стаж один к полутора, считая и армию, — к сорока на пенсию выскочу. А там можно и посмотреть. В этом возрасте жизнь не кончается.

— Ты всегда умел хорошо устроиться, — согласился Мосол. Он жадно курил, очень характерно держа сигарету внутри ладони, чисто по-зэковски, и стряхивая пепел на пол.

— Ага, — согласился Сашка. — Даже не особо старался. Мне после университета сразу старшего лейтенанта повесили. Не чмо какое, порох реально нюхал. Ты-то как докатился?

— Дурак был. Знать, где тебя облом поджидает, непременно соломки бы подстелил. А уж домой не поехал бы, без сомнений. В город надо было податься. Да вот так и вышло. Вернулся в родную деревню и закуролесил. А как же! Первый парень и без балды, правда. Когда еще такие по улице ходили? Почитай, с Отечественной не случилось. С наградами и понтами: «Где вы все были, когда я кровь проливал?» Девки так и млели. Бабы к себе приглашали, у нас там по ходу на все село председатель, пяток бригадиров, три деда да два инвалида. Все остальные усвистали в большие города. Кто вроде временно, а кто и на праздники перестал показываться. И то, в городе восемь часов отпахал — и сиди в пивнушке, отдыхай. Не жизнь, а малина. Да мне и дома столько наливали, что не просыхал.

Он загасил докуренную до фильтра сигарету о подошву и привалился к батарее, скособочившись. Нормально сидеть мешали наручники.

— Работали у нас вербованные «черные» на полях. Из самых что ни есть паршивых. Ну как водится. Сезонные рабочие. А я при них вроде надсмотрщика. За этими всегда пригляд необходим. Ты послабление дай — в момент сядут бездельничать и по-своему трындеть. Бла-бла, да бла-бла. Еще и смотрят вечно косо. Ну, у меня они шелковые стали. Дашь раза — утрет юшку и старается не в пример прошлому. У них типа бригады было — мужики и несколько баб. Ну, там сготовить, помыть. Мужики в поле — эти по хозяйству. И приглянулась мне одна. Такая, блин, тоненькая и застенчивая, с большими глазищами. Все ходит и в землю смотрит. И кожа светленькая, зуб даю, мамаша на стороне нагуляла. Эти-то все черные, противные, а она совсем другая. Мало мне было наших баб. Нет, потянуло на чужачку. Я и так и эдак, а она мимо смотрит. Вот однажды подловил одну — и опять с разговорами. А она шарахается, будто от зверя. И не выдержал. От сопротивления еще больше распалился, завалил — и понеслось. Даже ведь не девка оказалась! И в самый разгар дали по башке. Хорошо, не до смерти — знали, что потом всей кодлой на каторгу загремят, но все равно дали всерьез.