– Как вы сказали, Настенька? Ой, простите, Анастасия Николаевна, очень уж захотелось вас так назвать, не обижайтесь. Стило – та палочка, которая в корешке книги запрятана? Ведь, как я понимаю, им царапали по бересте или глине, чтобы записи делать, но ведь книга уже написана. Зачем тогда оно?
– Самой хотелось бы знать. Дальше в письме есть упоминание о нем. Сейчас дочитаю. «Книгу, как Богородица завещала, я отдала тебе, сын наш, царь Михаил, а стило отдано мной было девице Марии Хлоповой, которая по сердцу тебе пришлась и выбрана была нами в жены царские. Однако затмение нашло на меня. И, будучи не в ясном уме, учинила я гонения на Марию, ибо обманута была людьми бесчестными…» Тут опять провал в тексте большой, но я вам, если хотите, всю историю царя Михаила и девицы Хлоповой расскажу. Очень романтичная и печальная история…
Анастасия Николаевна задумалась, глядя перед собой.
– Конечно, хочу, – ответил Михаил, – но объясните, в чем кается Марфа в этом письме? И почему эта книга оказалась замурованной в подземелье?
– Давайте я дочитаю до конца. – Анастасия нахмурила лоб и продолжила: – «Отравлена и оклеветана была твоя невеста Мария Хлопова, нареченная Анастасией, а после сослана по воле моей в Тобольск. А после было мне другое видение Богородицы – корила Она меня за грех великий, что совершила по глупости сердца материнского, ради прихоти своей, супротив невесты твоей любимой. И завещала Царица Небесная, что Романовы – последние цари на Руси, и мученическая смерть их ждет, и долгая смута настанет, доколе не будет обретена книга вновь и читана, как подобает, и тайна великая откроется…» Дальше опять не ясно, – вздохнула Анастасия, – текст уничтожен временем, но иногда проскакивают обрывки фраз о каком-то старце, пришедшем из тех земель, куда была сослана Хлопова, и о том, что в руках его будет царский знак. Есть еще слова о «чаде непорочном – царе всех царей», которому суждено книгу прочесть. Похоже, Марфа испугалась, что книга попадет в руки заговорщиков и они посадят на престол Романовых непонятно откуда взявшееся «чадо», судя по всему, очень грамотное. Как ни странно, ни Марфа, ни царь Михаил по какой-то причине не прочли в книге ни строчки.
– Понимаю почему, – усмехнулся Михаил, – вы сами увидите. Буквы странные, не похожие ни на один известный мне алфавит. Я, правда, не знаток, возможно, это язык древний. А что ваш профессор думал обо всем этом?
– Он говорил, что обретение этой книги подобно открытию Гипербореи, и был уверен – в книге есть ответы на самые важные вопросы о судьбе России. Кроме этого, предполагал, что ссылка невесты царя в Тобольск, а потом в Верхотурье предопределила появление того самого «старца». Вы понимаете, о ком идет речь?
– Если честно, теряюсь в догадках.
– Все очень просто – это Григорий Распутин. Он, словно пуповиной, был связан с Верхотурьем. Сначала провел в обители два года, а потом наведывался туда как заговоренный. Профессор установил некую связь между Марией Хлоповой и Распутиным. Их жизни разделяют почти три века, но намек в письме очевиден – место ссылки Хлоповой стало местом обретения силы загадочным старцем. Догадка привела моего учителя в Верхотурский Николаевский монастырь, и там он получил подтверждение своей гипотезы: в некоторых летописях упоминалось стило, которым недолго владела царская невеста. На нем якобы был изображен знак царской власти. По описаниям, найденным профессором в монастырских книгах, этот «царский знак» был лигатурой – сплетением букв М и А, причем очень необычным способом. Представьте, что центральный конус буквы М перечеркнут посредине чертой.
Анастасия Николаевна что-то нарисовала в уголке тетрадного листка и протянула лист Михаилу.
– Если перевернуть изображение, то получается, что внутри буквы М заключена буква А, – объяснила она. – Так Мария Хлопова иногда подписывала письма, адресованные царю Михаилу. И вот тут – самое интересное. Говорят, что полуграмотный Григорий Распутин во время исцеления страждущих будто бы чертил в воздухе странный знак, напоминавший перечеркнутую М. Откуда он о нем знал? Что за этим стоит? Ведь до сих пор непонятно, из какого источника он черпал свою нечеловеческую силу, отчего вдруг сыграл такую роковую роль в истории России. Профессор предполагал, что, странствуя по свету, Григорий мог слышать легенды о книге, дающей власть, и о «царском знаке», который был с нею связан. Скорее всего, Распутин не случайно оказался в тех местах, где когда-то Хлопова отбывала ссылку. – Анастасия перевела дыхание, словно припомнив что-то: – Извините, я обещала вам рассказать про то, как Марфа разрушила брак царя Михаила и Марии Хлоповой, но, может быть, вам это не интересно?
– Ну что вы! Поверьте, мне хорошо известна ситуация, когда мать не принимает будущую невестку. За что Марфа ее невзлюбила?
– Родня Салтыковых поработала, а потом дело дошло до ультиматума: «Или я, или она – обе в одном царстве не уживемся». Прямо как на одной коммунальной кухне… А представьте, что книга и стило действительно могли стать охранной грамотой романовского рода, а Марфа по бабской дури и злобе все нарушила. Во всяком случае, сыну и его невесте столько горя принесла. Она любовь убила, а там, где убивают любовь, ничего хорошего не вырастет. Там пустота и, если хотите, смерть.
Михаил попросил разрешения закурить. Анастасия Николаевна не возражала. Она украдкой рассматривала его. Подумала почему-то: рядом сидит аристократ, который маскируется под пролетария. Красив, благороден и, скорее всего, счастливо женат.
Он смял папиросу, так и не закурив:
– Анастасия Николаевна!
– Можно просто Настя.
– Спасибо! Если вы не спешите, расскажите мне про них прямо сейчас. Сегодня ночью, после того как книгу нашел, приснилась мне старая монахиня. Была она одета во все черное, что-то зло вещала, но слов во сне было не разобрать. Странно это.
– Я не спешу. Муж в отъезде, детей у меня нет, и отец мой пока не со мной. Никто меня дома не ждет.
– Вы замужем? – Вопрос Михаила прозвучал несколько более разочарованно, чем следовало.
– Два года как. А вы разве не торопитесь к жене?
– Овдовел пять лет назад.
– Простите. Тогда, если нам спешить некуда, слушайте. Но учтите, это долгая история.
Глава вторая
Марфа отходила. Уже месяц не вставала она с постели, а последние три дня отказывалась от еды и лишь пила воду со святых мощей, изредка и помалу. Приказала священника позвать для последней исповеди, а остальную челядь услала вон. Тот явился ни свет ни заря, но она уже не спала, находясь между явью и мороком которые сутки.
– Холодно мне, как холодно. Велите еще одеял и топите печи. Почему не топлено?!
– Топим, матушка государыня. День и ночь топим!
В почивальне стоял сухой жар, как в бане, но царица мерзла. Доктор говорил, что это от того, что не бежит у ней кровь по телу, отходит она…
Марфа открыла глаза и, узрев духовника, обратилась к нему:
– Во имя Господа нашего, Иисуса Христа, прими исповедь мою. Случилось мне видение, когда перед святым угодником, чудотворцем Макарием молилась о вызволении супруга моего Филарета из плена. Постилась, как подобает, и в день оный ничего, кроме воды, не принимала. Явилась мне Богородица и говорила со мной, батюшка. Долго говорила, а видела ее, как тебя. Только спервоначалу яркий свет посреди ночи разлился в келье моей… И обещала я все исполнить по воле ее. Но…
Марфа вздохнула тяжко и замолчала надолго. А священник терпеливо ждал, покуда она вновь соберется с силами говорить.
– Грешна я, батюшка, тем, что не сдержала обет, данный мною Богородице. Нет мне прощения! За то и гореть мне на вечном огне в геенне огненной, что я волю свою выше Божеской поставила, – в том и грешна…
Она замолчала, а потом начала говорить шепотом, скороговорками, непонятностями:
