Такой фигурой для Кремля в 1999 г. стал Владимир Путин.

Разговоры о возможной отмене выборов в России начинались всякий раз, когда избирателям полагалось решать судьбу президента. В 1996 г. вопрос перед кремлевской верхушкой стоял совершенно четко и ясно: сохранение власти для Ельцина и его окружения требовалось обеспечить любым способом, но предпочтительно было достигнуть этого через выборы, законным порядком. Рейтинг Ельцина был не более 6%, а потому прогнозы об отмене голосования выглядели очень убедительно. Министр внутренних дел Анатолий Куликов позднее признавался, что в марте уже и решение об отмене выборов было готово и указ о запрете Компартии написан. В последний момент президент передумал. Выборы состоялись в срок, а вместо танков применили «избирательные технологии», и результат получили ничуть не хуже: Ельцин остался в Кремле, а олигархия при деньгах. В 1999 г. Кремль столкнулся с теми же проблемами, но при еще менее благоприятных обстоятельствах.

И в 1996-м и в 1999—2000 гг. суть проблемы формулировалась предельно откровенно: стране грозит «передел собственности». Сколько бы ни рассуждали экономисты о построении рыночной экономики, собственность и власть в России оставались тесно переплетены. В Восточной Европе за время либеральных реформ удалось создать некое подобие правящего класса. Эта группировка оказалась достаточно устойчива. Она не только могла благополучно пережить смену политического руководства, но и успешно управлять ею в своих интересах. Когда антикоммуниста Леха Валенсу на посту президента Польши сменил бывший коммунист Квасьневский, люди, контролирующие финансовый капитал, спокойно продолжали свои дела. Чередующиеся правительства должны были сами искать у них одобрения.

В России ситуация сложилась иначе. Войдя в капиталистический мир в качестве сырьевого придатка Запада, страна не смогла сформировать собственную национальную буржуазию. Вместо единого, более или менее структурированного правящего класса возникли многочисленные группировки, клики, банды, «семьи». Внутренний рынок оказался слабо интегрирован: наиболее динамичные производства работали на экспорт, но выжить без остальной страны они не могли. Поддержание экономической и политической устойчивости по-прежнему лежало на государстве. Оно же не давало обществу окончательно распасться на соперничающие группировки.

Без государства ни одна деловая империя в России 1990-х не возникла и не выжила бы. Многие «первопроходцы рынка» быстро сошли со сцены именно потому, что не поняли этой простой истины. Отношения с государством строились не на формальном договоре, а на личных связях, взаимопомощи и взаимном доверии между определенными группами предпринимателей и чиновников. Это уже не коррупция, а система, без которой не может существовать ни государство, ни бизнес. Описывая отношения между дочерью Ельцина Татьяной Дьяченко, банкиром Александром Мамутом, нефтяным магнатом Романом Абрамовичем, политиком Анатолием Чубайсом и олигархом Владимиром Потаниным, деловая газета «Ведомости» писала: «Что это, если не классическая old boy network по английскому образцу? Все вместе учились, все друг другу доверяют (поэтому, например, Мамут не верит в кремлевскую коррупцию, а Татьяну Дьяченко называет великой альтруисткой). Все вместе пьют кофе в парижских кафе, катаются на лыжах в Швейцарии». Это продолжение традиций, сложившихся еще в конце советской эпохи. «В каждом московском поколении были “золотые” мальчики и девочки с дорогими машинами и папами во Внешторге или адвокатских кругах. “Хорошие семьи” всегда держались вместе. Вот и Мамут женат на бывшей жене внука Брежнева. Мало кто из отпрысков этих семей нищенствует или бунтует. Особенно к 40 годам»[238].

Группировка, сложившаяся вокруг президента, получила название «семья» не только потому, что центральной фигурой в ней явилась Татьяна Дьяченко, дочь Ельцина. Гораздо важнее, что сами отношения между партнерами здесь строились совершенно неформально, по-семейному. Приход во власть нового человека немедленно разваливает подобную систему. И не столь уж было важно, кто этот новый человек — Зюганов, Лужков или Лебедь.

Бывшую всенародную собственность поделили незаконно, а потому повод для передела имелся всегда. В начале 2000-х гг. это великолепно почувствовали на себе те из олигархов, которые не смогли ужиться с Путиным. То, что кем-то придется пожертвовать, было ясно уже к концу 1990-х. Но оставалось неясно — кем именно?

События августа 1998 г. показали, что в стране слишком много олигархов. Экономика, сократившаяся в объеме за время реформ, уже не могла обеспечивать благополучное существование такому количеству империй. Концентрация капитала становилась настоятельной необходимостью, но единственно доступным механизмом оставалась экспроприация. Поскольку национализация исключалась, наиболее реалистическим сценарием была экспроприация одних олигархов другими.

В 1996 г. крупнейшие олигархи, понимая это, предпочли договориться между собой. В 2000 г. сделать это оказывалось уже труднее — ресурсы были исчерпаны, соперничество обострилось. Главная проблема, таким образом, была не в том, что Ельцин, по выражению генерала Лебедя, решил умереть президентом. Просто в случае смены лидера в Кремле положение «семьи» рисковало стать критическим. Ельцин сам сделал все, чтобы не допустить появления наследника. В любом политике из своего окружения, способном стать ему заменой, он видел опасность для себя. К 2000 г. стали очевидны плоды этой политики. «Семья» с удовольствием поддержала бы «ельцинизм без Ельцина» — но было поздно.

Упущенное время требовалось компенсировать нестандартными политическими решениями. А натиск на позиции «семьи» усиливался. Нападали на власть не возмущенные массы, а ее же собственные недавние сообщники. За несколько месяцев существования правительства Примакова в правоохранительных органах оживились попытки хоть как-то ограничить разгул коррупции. Генеральный прокурор Юрий Скуратов поплатился за это креслом (причем «розовый премьер» не только не выступил на его защиту, но солидаризировался с Кремлем). Поскольку Ельцин не мог открыто объявить об истинных причинах отставки, ее мотивировали «неэтичным поведением» прокурора, уличенного в свидании с двумя легкомысленными девицами. Доказательством прокурорского грехопадения служила видеозапись, сделанная скрытой камерой. Та же видеозапись, однако, служила и доказательством заранее спланированной провокации.

Согласно конституции отстранение Скуратова требовало одобрения Советом Федерации. Губернаторы, из которых состояла половина верхней палаты, заартачились. 17 марта 1999 г. они отказались утвердить указ президента о смещении генерального прокурора. Как отмечал обозреватель газеты «Континент» Сергей Обухов, Совет Федерации «подавляющим большинством влепил пощечину кремлевскому клану»[239]. В ответ власти продемонстрировали скандальную пленку по телевидению (в первый раз, правда, в сокращенном виде). Однако Россия — не Соединенные Штаты. Подобные методы оказались здесь совершенно неэффективны, вызвав скорее симпатию к жертве провокации.

Против Скуратова возбудили уголовное дело, которое с треском провалилось, но попытки прокурора вернуться в свой кабинет пресекались охраной здания. Не имея возможности назначать и снимать генерального прокурора, Ельцин стал назначать и снимать исполняющего обязанности руководителя прокуратуры. В итоге Россия получила сразу двух генеральных прокуроров — одного законного, но не действующего, другого действующего, но незаконного. Смена правительств в этой ситуации ничего не изменила. Евгения Примакова на посту премьера сменил Сергей Степашин, затем Степашина — Владимир Путин, а генерального прокурора в стране все не было. В 1999 г. таким же образом сместили и близкого к московскому мэру Лужкову руководителя столичной милиции генерала Николая Куликова. Отставленный генерал жаловался в суд на незаконное решение, но это никого особенно не смущало.