– Как-то вы все время с переменным успехом, – раздумчиво пожала плечами Юля. – То цверги, то альдоги…
– Именно, – кивнул гном. – Но согласитесь, перетянуть на свою сторону Петра дорогого стоит.
– Петра?! – Юля недоверчиво прищурилась. – Цверги перетянули Петра?
– Здрасте! – гном язвительно расшаркался, элегантно крутнув бородой. – А то! Шведов выпер, Ниеншанц с землей сровнял. Ух, какой взрыв был, земля три дня дрожала! На Неве до самого устья двухмесячный лед…
– Петербург основал, – ехидно перебив, продолжила женщина. – Чем не мандала?
– Недооценили, – грустно согласился Дека. – Пока мы с альдогами выясняли, кто круче, Петр далеко вперед шагнул. Да так далеко, что мы только хвост увидали. Кому бы в голову пришло, что тут можно этакую дуру выстроить? Да еще за такое время? Короче, промухали.
– Но ведь альдоги именно это и хотели, – уточнила Юля, – какая им разница, кто мандалу построит – русские или шведы? Значит, они и победили.
– Держи карман шире! – злобно ощерился карлик. – Петербург ничего общего с их мандалой не имеет! Он сам себе мандала, альдоги отдыхают. Наша-то злость понятна: едва мы в болотах обжились, а их уже осушают! Мы к пресной воде несколько тысячелетий привыкали, раз – нету! Второй раз родины лишились! Многие погибли, большинство в инферно ушли, я в черные альвы подался. Но от петровского размаха и альдогам-то не лучше пришлось! По Неве флот наладился шнырять, реки стали в камень заковывать, мосты взялись строить… Куда бедным альдогам? В Ладогу не вернешься, и тут жизни нет. Короче, от Петра всем досталось. Когда он город заложил, выброс энергий произошел – туши свет! Шарахнуло так, что мы с альдогами друг друга путать стали! Жесть. Но жить-то надо! Оклемались чуток и снова за дело. На то мы и цверги! К Петру все равно подход нашли. Через Алексея Петровича.
– Царевича Алексея? Сына? Так Петр же его… того… – Юля изумленно запнулась.
– Если бы Алексей Петрович не торопился, – грустно и мечтательно произнес карлик, – если б нас слушался, да если бы Брюс не вмешался…
– Брюс? Яков Вилимович?
– Он самый. Его вина, что Петр родного сына замочил. Иначе мы бы в этой дыре не сидели.
– А что было бы?
– Ничего! Пенилось бы тут родное наше море, ни людей, ни города, ни альдогов. Консервы!
– Какие консервы? – оторопела хозяйка.
– Она знает, – самодовольно кивнул в сторону Юли карлик. – Современный сленг.
– В этом случае надо было сказать «кайф», – автоматически поправила девушка. – Или – «Прикольно». А «консервы» – это совсем другое.
– Другое? – недоверчиво переспросил старичок. – А все остальное я правильно говорил? «Вынести мозг»? «Жесть»?
– Правильно. Я даже удивилась, что вы такие слова знаете.
– Меня вообще подчас ошарашивает его лексикон, – осуждающе вставилась хозяйка.
– Как же прикажете, мадам, мне с молодежью, общаться? – нарочито изысканно шаркнув ножкой, удивился гном. – Как историческую правду донести?
– Где же ты с ними собрался общаться, грубиян несчастный? – холодно осведомилась женщина. – Какую правду и до кого будешь доносить? Опять за свое? Стало чуть лучше, снова по головам шнырять начал? Свои мысли в чужие мозги втемяшивать?
– Ничего я не начал, – карлик спрятал нос в бороде. – Куда мне? Это я так, для опыта.
– Смотри, – погрозила хозяйка, – отключу морозилки и гулять ночью не поведу.
– Ну и не надо! – гордо ответил гном и тут же дико закашлялся. Покрылся испариной, закачался и кулем осел на матрац.
– Перенервничал, – вздохнула женщина. – Это он из-за тебя так разошелся. Нашел, наконец, кому высказать все, что жизнью накоплено.
– Так это правда, бабушка?
– Не знаю, детка. Для тебя говорилось, тебе и решать. Я в то время тут не жила, многого не знаю. Сама сегодня, разинув рот, слушала.
Цверг снова скрипуче закашлялся, захрипел, замахал руками, будто загоняя в рот ускользающий воздух.
– Может, лекарств каких? – Юля присела рядом с обессилевшим карликом, взяла в ладони его черную коряжистую ручонку.
– Нельзя ему лекарств, никакой химии нельзя. Сейчас льда свеженького принесу. Отойдет. Пусть поспит, устал ведь! Никогда не слышала, чтобы он столько говорил.
* * *
На кухне девушка помогла бабке вытрясти из формочек пристывший лед, подождала, пока лекарство отнесут Деке.
– Бабушка, а почему на улице он – собака?
– От безысходности. Как гулять вывести? В ребенка нарядить? А без прогулок ему никак. Вот я и вспомнила старые навыки, он не возражал. Даже породу вместе выбрали, чтоб не совсем чужая.
– Они что, все с крыльями?
– Да нет, что ты! Мой брак. Отвлеклась немного на первой прогулке, перевоплощение окончательно не завершила, хотела посмотреть, каково ему будет в новом обличье, а он простуженный был, циститом маялся. Ну и как кобелю положено, все время лапу задирал. Я и ляпнула: домашешься, говорю, крыло вырастет. И так живо себе это представила… Оно и выросло. Правда, быстро спохватилась, тут же исправлять ошибку принялась. До конца так и не смогла. Теперь как выходим – завесу ставлю, чтоб никто крыло не увидал.
– Я же увидела.
– И слава богу. Значит, и ошиблась я не случайно. Иначе как бы мы друг друга узнали?
* * *
«Поистине апокалиптическая картина рушащегося жилого дома на Двинской улице в Санкт-Петербурге лишний раз дает повод поговорить о „проклятии“, связанном со всей историей этого города. Ученые утверждают, что по знаменитому Невскому проспекту проходит геологический разлом, из которого сочится и расползается по городу опасный для физического и психического здоровья газ радон, что само место, на котором построен город, считалось „гиблым“ среди племен, населявших эти земли. Если это так, то страшные легенды, связанные с Петербургом, получают научное обоснование. Вот предсказания Красной луны: „И горы возвысятся на костях людских… И вода станет метить бедой камень. И люди… почуют вкус многих бед…“ А вот пророчества странника Блаженного Никиты: „Запутанный город. Загубленные души и замутненные помыслы по его улицам витают…“ Или вот легенда о кровавом камне Атакане, который лежит на дне Невы и постоянно требует жертв. Или миф о Вещем Полыме, который оставляет на зданиях надпись „Зрю огнь“, предупреждая людей о страшных пожарах. Или египетские сфинксы – „злая загадка, молчаливая смерть“. И даже безумная гипотеза о том, что сам Эдгар По искал в Петербурге одну из сокровенных Сивиллиных книг древних пророчеств, а потом написал свой знаменитый рассказ „Маска Красной смерти“, в котором посвятил городу строки: „И в миг, когда в пучину канут останк“. И, наконец, безуспешные поиски загадочной „Инкеримаанской заповеди“, предсказывающей судьбу Петербурга, где сказано, что у города „три терзающих беды“: злая вода, неукротимые огненные вихри, мор и голод».
«Независимая газета», июнь 2002 г.
Дневник Романа, 02 июля
Весь день провел с Юлькой. Рассказал ей про глюк с мужиком. Не могу забыть! Она уговорила сходить на Тифлисскую. Недалеко, а я там ни разу не был. Думал, на практику в августе, успею. Дом такой – серая гробина. Книгохранилище. Реставрация со двора. Раньше тут был Гостиный двор, Трезини построил в 1722 году. На рисунке – типичное петровское барокко: русты, балясины, кровля в изломах. Открытые галереи со всех сторон. Теперь – барак. От Трезини ничего не осталось. Чего реставрировать? Сто раз перестраивали. После Трезини – Росси, потом основную часть здания вообще разобрали. Раньше фасад был 750 метров, сейчас осталось метров 100. Я эту практику выбрал, чтоб от сада недалеко. Из наших туда никто не пошел – неинтересно.
Юлька к мужикам пристала: расскажите, что нашли. Они и рады. Скука, пыль, жара, а тут девчонка хорошенькая. Хвосты распустили! Я угорал. А она глазками стреляет, хихикает. Противно стало. Я развернулся и ушел. Нормально, да? Пришла со мной… Все. Пошла она! Внешне ангелочек, а по сути – сука обыкновенная. Наши хоть целок из себя не строят.