– Почему ты опять отключил кондиционер? – строго спросила женщина.

– По кочану, – злобно отозвался карлик. – Чуть не задохнулся.

И то правда: под окнами с самого утра скрежетал странный однорукий механизм, движок которого, жадно поглощающий солярку, заплевал двор-колодец серо-синим вонючим дымом. Хорошо, в квартире стеклопакеты.

Соседи требовали прекратить безобразие, пытались вызвать санэпиднадзор, пожарных, милицию. Механизм не отключили, дыма прибавилось, никто из вышеозначенных на вызов не откликнулся. Значит, имеет место очередной щедрый подарок жильцам Дома Трезини от хозяев будущего отеля.

– Потерпи, милый, вечер, скоро жара спадет… – женщина поставила рядом с карликом мешок со льдом, открыла, направив ток морозного пара на лохматую голову. Угнездила под седые космы обернутые тряпицами заиндевелые камни.

Человечек лишь тяжело вздохнул.

– Неужели мою внучку так интересует секс? – она рассуждала вслух, вовсе и не надеясь на беседу или даже реакцию старичка.

– Старая дура, – неожиданно заносчиво отозвался тот. – Совсем выжила из ума? Не понимаешь? Ее интересую я!

– Ты?! – хозяйка остолбенела, пропустив мимо ушей явное оскорбление.

– Ну… И ты немножко тоже, – неохотно выдавил карлик. – Но только как приложение ко мне.

– Хочешь сказать, в саду она искала тебя?

– Конечно! Там же собаки. Много.

– Дека, милый, – женщина счастливо засмеялась и ласково потрепала гнома по морщинистой щеке, – не представляешь, как порадовал! Она ищет тебя? То есть нас? Все получается! Понимаешь? – она встала и по-молодому упруго заходила по комнате, грациозно переступая через шланги и камни. – А этот мальчик… Несмышленыш… Решил, что она такая, как все! Моя внучка – такая, как все. Надо же додуматься… Дурачок!

– Дурачок, – кивнул карлик. – Тогда она искала нас, а теперь его, – он погрустнел, – мы ей совсем не нужны.

– Откуда ты знаешь? – возмутилась женщина.

– От верблюда, – ворчливо уведомил старичок. – Она его любит, тебе неясно?

– Любит? Почем тебе знать? Ты – цверг. Ты никогда не любил. Разве ты можешь понять человека? Тем более – ее?

– Сама – цверг, – отмахнулся карлик. – Альдога недоделанная. За свои века я сам почти человеком стал. Даже плакать могу. С волками жить по-волчьи выть. Хотя с волками – лучше. Спокойнее. У них прагматическое воспроизводство и никакой любви.

– Ты не можешь стать человеком, у тебя нет души, – поддразнивая, произнесла хозяйка, обрадованная неожиданной бодростью умирающего пару минут назад старичка.

– Есть, – обиженно насупился карлик. – Докажу.

– Кому?

– Себе. Тебе – бестолку, не оценишь. Все бабы – дуры.

– Точно очеловечился! – засмеялась женщина. – Цитируешь классику.

– Долей в тазы воды и купи, наконец, нормальную штору, сто лет обещаешь, в этой скоро будет дырка. Не видишь? – он ткнул скрюченным пальцем в больший, чем прочие, лучик света, пробивающийся сквозь ткань.

– Нечего было царапать окно когтями.

– Нечего было превращать меня в собаку!

Перепалка была привычной. Ни злости, ни раздражения. Так, словесный пинг-понг.

Женщина включила насос, выкачала из тазов теплую воду, набрала холодную. Отнесла в морозилку нагревшиеся верхние крупные камни. Суетясь и переругиваясь с гномом, внимательно наблюдала за его реакцией и состоянием.

Здоровье старичка в это лето дало откровенный сбой. Он хирел не по дням, а по часам, тускнел глазами, слабел конечностями. Сколько живут цверги? Помнилось: долго, очень долго, но не вечно, и крайне не хотелось, чтоб земное существование Деки окончилось прежде, чем ее. За годы совместной жизни они свыклись друг с другом как родственники, и их ежедневные переругивания были способом разнообразить наскучившее до оскомины бесконечное бытие.

Конечно, говоря, что у цвергов нет души, она специально подначивала Деку. Хотя изначально, понятно, никакой души у него не было. Откуда ей взяться у одного из болотных духов, что правили тут много тысяч лет назад?

Тогда все было другим. И такой реки – Нева – не существовало. И Дека был вовсе не Декой, а одной из миллионов непонятных сущностей, населяющих Литориновое море. Что тогда произошло? Кто так напугал море, что оно съежилось, как испаряющаяся на солнце лужа, и спешно сбежало, оставив вместо себя топи да болота? Почему не прихватило с собой верных цвергов? Случайно, не успев, или нарочно, надеясь когда-нибудь вернуться?

– Наводнения – наших рук дело! – частенько хвастался Дека. – Несколько раз нам почти удалось вернуть море.

Она считала это пустой болтовней выживающего из ума карлика. Хотя иногда промельком вспыхивало в голове собственное прошлое, далекое-дальнее, еще дочеловеческое, когда и она существовала совершенно в ином качестве – бесполого светлого альдога, вечного противника темных цвергов. Правда, эти промельки-воспоминания проносились столь стремительно, что наверняка не сказать, твоя это память или чужая…

Например, наводнения. От основания города при жизни Петра их тут было… тринадцать! (Показательное по людским меркам число.) Первое – через два месяца после закладки Петропавловской крепости.

Вода в ту ночь поднялась на два с половиной метра. Разметало все – бревна, доски, песок, камни. Петр немедленно примчался из Лодейного Поля, а толку? Лагерь Репнина, что разместился меж Петербургской и Выборгской сторонами, затопило полностью, превратив местность в непроходимое болото. Конечно, вся работа встала.

Через пару лет Петра снова пугнули наводнением, небольшим, правда, видно, силенок цверги не накопили, а вот в шестом году, в сентябре, море решило взять реванш: вода поднялась на целых три метра. Но и Петербург в то время уже стал вполне городом – народ спасся на крышах, а сам Петр признавался Меншикову, что вода большой беды не наделала, подумаешь, в царских хоромах в полметра над полом плескалась, так и держалась недолго – часа три, не более.

Два наводнения случились в десятом году, одно – в пятнадцатом… Это – большие, когда Нева поднималась под два метра, малые же кто считал? Привыкли.

В ноябре двадцать первого, после девятидневного шторма, срывавшего кровли, море полностью покрыло острова. Так Петр – вот же лихач! – выехал на буере из Зимнего дворца на Адмиралтейский луг и принялся куролесить, демонстрируя ловкость владения парусом! В награду за смелость цверги еще один потоп организовали, точнехонько через пять дней.

Два раза штурмовало море город в двадцать третьем, а в двадцать четвертом, выходит, цверги все же добились своего…

В тот день, первого ноября, и воды-то особо высокой не нагнало – два метра с лишком, но шторм – жесточайший. Флотилию Петра, возвращавшегося домой, истрепало до печенок. Сам государь, спасая моряков с гибнущего судна, провел несколько часов в ледяной воде, потом всю ночь на корабле, потому что пришвартоваться не удавалось. На берег сошел больным, так не оправился.

Не врет Дека? Сами Петра породили, сами и уничтожили? Цверги… Темные духи болот и топей, питающиеся смрадом испарений и ненавистью к людям…

Война цвергов и альдогов, вечная как жизнь, не прекратилась и по сей день. Свет борется с тьмой, утро с ночью, добро со злом. Цверги с альдогами, потому что одни – тьма и печаль, вторые – свет и радость. Одни ненавидят город как злейшего врага, отобравшего море и лишившего родины, вторые – оберегают и защищают как родной дом.

Прописные истины. Забытые, сегодня практически непознаваемые, но – существующие! Не утратившие ни силы, ни действенности.

Утро наступит, веришь ты в него или нет. Равно как и ночь. Не тобой определено, не для обсуждения создано. Данность. Правда, знание о цвергах и альдогах в ней тоже из той самой странной памяти, которая то ли своя, то ли чужая – не разберешь. Хочешь – принимай, хочешь – майся сомнением.

Конечно, теперь все очень изменилось. И мир. И Дека.

Злобный жестокий карлик в конце концов просто устал от бесконечно длинной жизни, пузырящейся ненавистью, как перебродившим квасом. Как и когда он превратился из духа в карлика, она не знала, равно как и сколько прожил под землей, во тьме, сырости и холоде. Сам Дека на этот счет молчал, спросить не у кого. Если где и знают, то разве – в Асгарде, но туда путь заказан – ни разрешения, ни сил.