Амааль и близко не разделял восхищения советника.

- Какой ему прок надевать корону сейчас, когда на юге бушует война? Пусть меня назовут предателем и антириссенцем, но в подобных условиях нам ее не выиграть. Сария выставит нам огромнейший счет и отхватит четверть страны. Это не будет способствовать его авторитету.

- Неужели, друг мой, даже узнав его план, ты сомневаешься в его способности удержать трон? Готов поклясться Яроку, что и на этот случай он что-нибудь придумал. Возможно, отговариваясь тяготами страдающего народа, намеревался подписать мирный договор, или, имея шпиона в сарийском дворе, вынашивал планы победить. Так или иначе, теперь мы этого не узнаем: народный повстанец спутал ему все карты. Нам должно быть стыдно за то, что какой-то кузнец сделал то, чего не смогли мы.

Амааля это задело.

- Едва ли, выкрикивая лозунги и обвиняя короля, этот крестьянин сознавал, что вмешивается в чьи-то планы. Но вы говорите так, будто знаете, кто этот паук.

- Мне следовало догадаться о том много раньше: скольких жертв можно было бы тогда избежать, сколько шагов предотвратить.

Во дворе раздались крики. Амааль резко поднялся: время, подаренное ему жульничеством, вышло. Он встретился глазами с советником.

- Передай Рагону, чтобы не искал мести. И скажи Коэн, что я всегда любил ее как дочь.

Двери распахнулись. В прыгающем свете факелов высветилось ожесточенное лицо Рахмана. За его спиной маячил одураченный начальник охраны. Первый советник радушно обратился к обоим:

- Господин Рахман, господин Зарис, для меня честь приветствовать вас в этом доме. Позвольте мне...

- Молчать! - рявкнул Рахман. Его налитые кровью глаза перебежали с первого советника на министра. - Господин Амааль, я не ожидал от вас такого. Обманув должностное лицо, вы проникли в дом смутьяна и бунтовщика. Объяснитесь, иначе я буду вынужден арестовать вас как сообщника.

Министр открыл рот, намереваясь дать достойный отпор и напомнить Рахману его место, но советник его опередил.

- Господин Амааль пришел попрощаться. Поскольку ваши люди его не пускали, ему пришлось прибегнуть к такому... недостойному способу.

- Это так? - процедил Рахман.

- Так, - выплюнул Амааль. Поймал предупреждение советника, вернул себе степенность, и уже более спокойно добавил: - Все так, как и сказал господин первый советник.

- Немедленно покиньте этот дом, - приказал Рахман. - Или и мне придется прибегнуть к более... недостойным способам, чтобы выдворить вас отсюда.

Амааль прищурился. Такое поведение министра юстиции его озадачивало. Выглядело так, будто Рахман очень зол. Как тверд и выдержан он был в начале - и как разошелся теперь. Что-то кольнуло министра в сердце, и он требовательно обернулся к советнику.

- Скажите, кто он? Кто этот паук?

- Вон! - закричал Рахман.

Амааля подхватили под руки и поволокли по двору. Первое мгновение он покорно перебирал ногами, а когда осознал всю степень унижения, принялся яростно вырываться. Его протащили до самого выхода на улицу, затем швырнули на землю. Об боли в спине перед глазами Амааля вспыхнули разноцветные круги, на несколько мгновений он выпал из реальности и пропустил последние слова Рахмана, сказанные вслед. Подбежавший кучер испуганно блеял рядом, не решаясь ни прикоснуться к министру, ни кинуться за помощью. С грохотом захлопнулись сзади ворота. Амааль скинул с себя дрожащие руки, с трудом встал, обратный путь проделал в полубреду. Вывалившись из кареты, потерял сознание.

Когда он пришел в себя, за высоким неуютным окном слабо светило белое солнце. Несколько минут Амааль соображал, почему лежит на животе. Когда в памяти восстановились события прошлой ночи, он рывком встал, тут же, обессиленный, повалился обратно. Бледная Коэн принялась молчаливо поправлять влажные, горько пахнущие повязки.

- Ты тут? - удивился Амааль. - Постой, когда ты приехала?

- Недавно, - бесцветно улыбнулась она, - отец, я помогу вам присесть.

- Зачем ты здесь? Тебе не следовало приезжать, в Амшере все еще опасно. Я бы прислал за тобой людей, когда все разрешилось.

- Я не могла больше оставаться в безвестности, - тихо сказала дочь. - Все это время мое сердце было не на месте. Я приехала сразу, как только открылись городские ворота.

- Городские ворота открылись? Но... Постой, сегодня должен состояться суд, мне нужно на нем присутствовать. Все не так, как кажется на первый взгляд, уверен, я смогу убедить короля...

- Отец...

- Конечно, у меня нет прямых доказательств, но у меня их не было и несколько дней назад...

- Отец...

- ... однако ж я сумел их достать, сумею найти и теперь...

- Отец...

- ... просто попрошу дать отсрочку в несколько дней, этого будет достаточно...

- Господина Самааха больше нет! Его казнили на площади сразу после вынесения приговора! Ох, отец... - Коэн, рыдая, рухнула в его объятия. Амааль рассеянно погладил ее по спине, застыв в неудобной позе - вскочить и бежать.

- Сколько я был без сознания?

- Трое суток. Вы бредили, у вас была лихорадка. Вы несколько раз приходили в себя, но никого не узнавали. Кричали что-то про пауков. Я так перепугалась, отец. Господина Самааха не стало, я так боялась, что и вы меня покинете...

Не успел. На Амааля накатила тяжелая усталость. Он осторожно отстранил дочь, смежил веки. Под ними тотчас восстала картина последнего свидания, в ушах зазвенело послание. Не будь так обессилен, он бы рвал и метал, но сейчас хватило лишь на то, чтобы проклясть себя и свою недогадливость. Не успел.

Амааль восстанавливался долго. Зелья и снадобья действовали, но медленно, сказывались и возраст, и хроническая усталость. Ожоги затягивались новой розовой кожей, и отчего-то чесались. Передвигаясь по коридору, сам себе напоминал трухлявый пень. Шаги давались маленькие, и министра это раздражало. Пока пересекал двор, рассвет сменялся закатом, и пора было пускаться в обратный путь.

Несколько раз на дню прибегал помощник из министерства, через него осуществлялась связь с внешним миром. Никаких обвинений Амаалю не предъявляли, против возвращения на должность ничего не имели. Рахман на несколько дней исчез из города, и министру неожиданно задышалось легче. Фундамент из подозрений, заложившийся в памятный вечер, начал укрепляться и расти в высоту. Если Амааль прав, за всем тем, что накрыло Риссен, стоял министр юстиции. От этого открытия сжималось сердце, Амааль был готов разорвать себя голыми руками, стоило столько вспомнить, как делился планами с врагом, как на блюдечке преподнес ему советника. Сейчас и ясно было, отчего так легко оказалось найти обозы. Нахлынула ярость: как прекрасно министр юстиции сыграл свою роль в день, когда Амааль велел ему отправляться в провинции Самааха. И горше было от того, что сам, своими руками, Амааль толкнул наставника в пропасть. Все существо министра было охвачено ненавистью к Рахману, ненавистью столь всепожирающей и черной, что он снова слег, потравив на нее все душевные силы.

Отголоски войны с юга доносились все глуше и слабее, перетекая в тихий стон поражения. Коэн таяла с каждым днем. Молчали и Пагур, и Хард. Несколько раз Амааль садился за письменный стол, чтобы сообщить Рагону об участи его отца, но каждый раз, не найдя подходящих слов и охваченный жгучим стыдом, вставал обратно. Вместо него сообщение отправила Коэн: отыскав среди листвы впавшего в спячку тишари, тихо передала новость и свои соболезнования.

Место первого советника занял бывший министр иностранных дел господин Юн. Поддержанный абсолютным большинством голосов, уверенно и спокойно перенял новые обязанности. Амааль не присутствовал на самой церемонии, но после нее Юн почтил его своим присутствием сам.

- До меня дошли слухи о вашей болезни, - сообщил старик, - каким бы я был союзником, если бы не навестил вас в такой момент.

- Благодарю, - отозвался Амааль, - я ценю этот жест: нелегко, должно быть, выискать свободную минутку средь свалившихся на вас хлопот.