...В избе: держу патрон с осечкой в руке и шилом

пытаюсь выковырнуть не воспламенившийся

капсюль. Всё делается при заряде дроби. В какой-то момент мысль: "а вдруг капсюль сейчас сработает". Вынимаю пыж, высыпаю дробь, порох оставляю. Продолжаю попытки избавиться от капсюля. Вдруг: сноп огня, грохот взрыва, патрон улетает, и только боль в разом почерневшей ладони, сглаживает хлынувшую волну испуга.

Это происходит перед воинской припиской и если бы не извлеченная дробь покалечила руку - членовредительство - тюрьма. Попасть туда было просто.

На дядиной же гармошке - хромке я учился играть: успехи мои в музыке были довольно посредственными.

По молодости я не вникал в политические процессы, но по газетным заголовкам: "Разоблачение банды шпионов", " Смерть врагам народа", ощущалась неспокойная атмосфера в стране задолго до войны. У нас в сельсовете не было своего милиционера, но я его видел в В-Волманге, хотя он был один на несколько десятков деревень и хуторов, разбросанных на площади тысячи квадратных километров бездорожья.

Из сельсовета, кроме высылки кулаков, арестов по политическим мотивам я не знаю.

...Один из моих дядей мелкокалиберной винтовкой

прицелился в портрет, на оклеенной газетами стене. Второй, с явным испугом, схватился за ствол

и отклонил его.

Было очевидно: власть узнает-начнется расследование. В комнате были только они и я.

Осенью 1941 года в колхозе появились эвакуированные. Несколько семей расквартировались в Сухинской. Приехали они из Ленинградской

области; в основном сельчане, привезли с собой косы - литовки. Одеты были, сравнительно с нами, существенно лучше. В работе были менее старательны. Например, на сенокосе отдыхали значительно чаще, садились с кличем: "На залогу"! Взрослые были раскованнее, а молодежь - дерзкая. Кое- где обнаружились кражи, в деревнях появились замки.

Когда отец ушел на фронт, один мужчина из эвакуированных стал председателем колхоза.

Отец писал маме: "Миша пусть продолжает учиться".

Поэтому не только я - по молодости, но и мама не могла оценить реальную ситуацию: школа за 90 километров бездорожья, питание и дома скудное - делить на части нечего.

В 1942 году родился брат Алексей

Осенью в конце сентября 1942 года мы со сводным братом Иваном едем, по малопроезжей дороге, в Опарино. Едут на телеге наши вещи, а люди два дня месят грязь за телегой. Я определился в дом Василия Рондырева, женой которого была Анастасия, сестра Шубина Андрея, мужа моей тёти Анны Титовны.. У Рондыревых был маленький чистенький домик. Хозяин работал на электростанции. Мне впервые довелось жить в посёлке, где есть железная дорога и электрический свет. В первую малосонную ночь я слышал громкое мычание быков, недоумевая: зачем же их так много. Только через несколько дней понял, что это гудки маневровых паровозов. В школу оформился без всяких помех. Что-что, а система образования Советской страны работала без сбоев и во время войны. Наконец, я увидел знаменитость Опаринского района учительницу Зинаиду Алексеевну Молокову, награжденную еще до войны орденом Трудового Красного Знамени. Но её уроков я не запомнил. После войны, приезжая в отпуск в 1950 году я встретился в Опарино со своей В-Волмангской учительницей Павлой Федоровной. У неё оказалась Зинаида Алексеевна: я снял их своим фотоаппаратом. Но ценное фото, как всегда бывает, куда-то исчезло. Сижу на химии, слушаю преподавателя и ничего не понимаю: валентность? Что это такое? Стал слабовосприимчивым. Позднее, анализируя необычность своего состояния, пришел к выводу: моё подсознание трезво оценивало создавшееся положение и давало мне сигнал - учёба сейчас нереальна, не ко времени.Что я привез с собой? Картошку, хлеб, сколько-то мяса. На две - три недели. А дальше-то что? Дома - голодное существование. Чего и с кем можно сюда послать? Н и ч е г о! Осознав, что никакой учебы не получится, через две недели, "по - английски", покидаю храм науки.

Иван постарше - поопытнее в жизни, тщетность познания оценил сразу и устроился возчиком на хлебопекарню. Через какое-то время он сообразил: развозить хлеб голодным - несуразица и был уличен в присвоении целой буханки. Несовершеннолетнему - год тюрьмы.

Через год:

...Осенью 1943 года, я отправляюсь в армию. С

несколькими призывниками поздней ночью приезжаю в ночлежный дом перед Опарино. Темно: лампа не горела. Устраиваясь на полу для сна, слышу знакомый басовитый голос: " Иван?" Окликнул. Он в темноте пролез ко мне:

- Отсидел год, иду в Волмангу, - мы поговорили, не видя друг друга. Утром, когда я проснулся, его уже не было.

В армию Ивана взяли сразу же после нашей встречи. Был ли он на фронте - не знаю. После демобилизации он жил в Вильнюсе, где служил в КГБ его старший брат Георгий. Работал на кирпичном заводе, получил жесточайший силикоз. Последний раз мы встретились у меня в Москве, когда он, по совету врачей, ехал избавляться от силикоза жарким климатом Узбекистана. Там он пробыл неделю и вернувшись домой, был избавлен от всего сущего.

Итак, мое образование, на этот раз, закончилось. Возвратившись в "Передовик", впрягся в сельхозработы. Кроме чувства потерпевшего фиаско, была и радость возвращения: прошла тоска по дому - это был первый, в мои пятнадцать лет, отрыв от семьи. Тогда не было и в мыслях, что всего через год, в 16-ть, покину семью и деревню навсегда.

Весной 1943 года, в феврале, взяли на всеобуч (Всеобщее военное обучение). 1926 года рождения в колхозе было 4 человека. Всеобуч проходил по так называемой 110-часовой программе. Брали на месяц; вместе с военным обучением пилили лес. Сборы проходили на Маромицком лесопункте, в 15 километрах от Опарино. Всего было 200 человек, сведенных в два отделения. Начальник учебного пункта - лейтенант из Военкомата; командиры отделений - комиссованные по ранению. Командиром моего отделения был Жилин Василий Павлович. Построил, и обходя строй, вывел меня: " Этот симпатичный парень будет моим помкомвзвода". Ростом, для своих лет, я был высоким, но по коммуникабельности не дотягивал до Опаринских или Красносельских ребят: наш медвежий угол не располагал к общительности. Вскоре произошла стычка с группой дерзких ребят из села Красное. Один из них взял мою чашку, и поев кашу, оставил её невымытой. Меня это возмутило и на секунду осмелев, надел чашку на его голову. Это был опасный вызов, и я тоскливо ожидал неминуемую расплату. Среди этой группы ребят был физически крепкий парень Миша Шубин. Он, видимо, не желая зреть унижения своего командира, не разрешил "фас".

...Еще эпизод. В казарме наигрывает гармошка.

Командир взвода идет, слышит музыку: вижу его

улыбку. Вдруг через какое-то время он, разъярён-

ный, врывается в казарму и делает мне жёсткий

выговор:

-╛ Почему во взводе такая распущенность? Не можешь наладить дисциплину! Вот твой дядя Василий Титович держал подчиненных в руках!

Оказывается, ему пожаловался зав. клубом: гармонь ребята взяли без разрешения. А с дядей Василием он был на каких-то военных сборах или служил в армии вместе. Только у них были сборы взрослых мужчин, а мы 16-летние.

На этих сборах я стал комсомольцем:

...Под вечер построили человек 30, объявили:

- Идем в райком комсомола.

Прошагав 15 километров, в райцентр пришли часов в 12 ночи. За полчаса нам выписали и вручили комсомольские билеты и сразу же отправились обратно.

До этого со мной никто не говорил о комсомоле, как впрочем, и после. Вплоть до войны с Японией в Монголии, я не помню какого-либо участия в комсомольской жизни, хотя за это время, поработав в колхозе, успел послужить в трех учебных частях и повоевать с немцами.