Во время войны я впервые попробовал сохатину. Родственник- лесник отважился убить лося - время было несытое. В лесах лось всегда водился, но за охоту на него - тюрьма.

У нас не было и белого хлеба: пшеница плохо родилась, да и мельница не могла дать полноценную белую муку. Впервые и незабываемо на все времена, огромные, круглые, пышные, белейшие караваи увидел и ел в Румынии, по пути на фронт. Но об этом - впереди.

В детстве я любил ходить за грибами, ягодами, удить рыбу.

...Раннее утро, босые ноги холодит роса. Встаёт солнце. Тишина полная. Иду к месту, где вчера поставил крючок на щуку. Удача - удилища не видно: попавшая рыба выдернула удилище, которое специально не закреплялось, чтобы рыба не сорвалась. Рыба из омута уйти никуда не сможет: справа- плотина, слева- перекат. Замечаю удилище у противоположного берега. Перехожу по плотине, и осторожно взяв удилище, подвожу рыбу к берегу: щука уже извивается в моих руках.

Ощущение - надо, читающему эти строки, пережить самому.

Я мечтал стать художником, рисовал. Помню портрет Ломоносова, нарисованный цветными карандашами, с репродукции. Однажды школа посылала мой рисунок и еще одного мальчика, на какой- то конкурс в Москву.

Любил что - либо делать руками. Из дерева изготовил модель грузовика, хотя настоящего еще не видал. Смастерил пистолет, из которого можно было стрелять. Делался он так: к металлической трубке крепится деревянная рукоятка. По этой модели изготовлялась глиняная форма рукоятки и части трубки. Трубка укладывалась в форму, заливался свинец. В трубке пропиливалось отверстие для запала. Заряжался пистолет серой со спичек. К запальному отверстию крепилась спичка, чиркнув коробкой по ней, можно сделать выстрел. В довоенное время в Москве существовала Станция юных техников, которая высылала чертежи для разных технических поделок. У меня оказались чертежи на фотоаппарат "Лейка" и я, ни много, ни мало решил, в тех дремучих условиях, соорудить фотокамеру, совершено не думая, а где же возьму объектив, который в спецификации значился "покупным изделием". Из дерева и дерматина был склеен корпус.

Многое я делал для хозяйственных нужд. Например, туески из бересты, в которых носили молоко или квас на сенокос; с ними ходили за ягодами, на рыбалку. Самым сложным, что было сделано мною в то время - сапоги. У отца хранились заготовки - кожа на сапоги, был инструмент и колодки. Но колодки я игнорировал, подошву крепил березовыми шпильками на имеющейся железной лапе. Сапоги вышли несколько бесформенными, но всё - таки это были сапоги, а не лапти. Кстати, как раз лапти- то я ни разу и не плел, хотя сам их носил.

Мама во время войны катала валенки; очень трудная и тяжелая работа. Об этом поведал мне брат Николай; сам я в то время уже служил в армии. Она одна чистила колодец, опасно опуская 10-летнего сына на большую глубину, без страховки. Вообще мама многое умела и вынуждена была делать во время войны, когда мужчин в колхозе не осталось. Она одинаково хорошо ухаживала за лошадьми, сушила снопы в овине, занималась пчелами.

...Ночь. В яме под овином горит жаркий костер.

Время от времени мама подкладывает в костер березовые поленья, искры красноватыми мотыльками устремляются вверх. По стенам мечутся наши огромные бесформенные тен: жутковато. В яме жарко, горячий воздух идёт в боковую пазуху под колосники сушильной камеры, испаряя влагу из загруженных в неё снопов. Надо так поддерживать огонь, чтобы он не разбушевался и не сжёг овин вместе с ригой, но и снопы чтобы были готовы к ранней молотьбе.

Из рассказа брата Николая:

"...Я пас в котловине овец, Вдруг прибежали собаки - стали драть овец. Это были волки: война выгнала их из полустепи, где они в основном обитают, в северные леса.

Овцы сгрудились и устремились в деревню. За

ними - волки, хватая их зубами. Ни одну овцу не

задрали, но у многих оказалась содранной шкура.

Мама "цыганской" иглой зашивала висящие лохмотья".

С началом войны мои поделки "для души" закончились: надо было работать в колхозе по-взрослому.

Я очень любил читать, но на этом пути были непреодолимые препятствия. Книги, а откуда их взять? Свет - керосина нет, лучина мешает спать домашним; иногда читал при лунном свете. В В-Волманге были две библиотеки: крохотная - в школе и немного побольше - в избе-читальне. Все было просмотрено и прочитано. На потолке дома стояла плетеная корзина с книгами дяди Тимы - учителя. Я как-то заглянул в неё: там оказалась в основном методическая литература. Среди книг довлел толстый том в зеленом коленкоре - "Педагогическая поэма". Педагогическая, значит тоже для учителя: ни одной иллюстрации, сплошной текст. Но однажды я сделал попытку вчитаться в этот, зрительно монотонно-скучный порядок слов. Прочитал встретившийся диалог, и тоскливая зеленая глыба встрепенулась, преобразовавшись в "Поэму". Я был несказанно рад такому большому куску чтения. И позднее, перечитывая поэму, мне всегда вспоминался чудесный миг её открытия.

Из того же кузовка была извлечена не менее замечательная книга -О.Дрожин "Разумные машины". Это было до войны, в году 39-40-м, когда я её читал; издана же она была раньше. Изумление её появлением в то время в нашей глуши пришло позднее, когда я стал конструктором и начал понимать, что к чему. Книга, предвещающая эру к и б е р н е т и к и была напечатана в нашей стране, хотя позднее эта самая кибернетика обзывалась "буржуазной лженаукой". Сейчас у меня на столе - великий плод "лженауки" ПК, на котором я пишу эти строки, рядом лежит его сын - цифровой фотоаппарат.

С книгами, да и вообще с печатной "продукцией" до войны и годы после её, была просто беда. Отсюда, дети, имеющие от природы неплохие задатки, останавливались в своем развитии и получали толчок к нему лишь при переезде в город, или посёлок с приличной библиотекой и радио. Помню и другие случаи обретения книг в то информационно- голодное время. Отец возвращается с председательских курсов из Архангельска, и я, при виде "ТОМ СОЙЕР" в светло-коричневом переплете, испытываю предвкушение интересного чтения. Когда осенью 1942 года я приехал в Райцентр учиться в 8-м классе, то сразу же записался в школьную библиотеку и взял две книги: "Хлеб" А.Толстого и "Остров сокровищ". Авантюра с учебой у меня закончилась через две недели, но не хватило сил расстаться с непрочитанным "Хлебом"- увез его домой, хотя и опасался последствий содеянного.

Другое мое любимое занятие - охота, правильнее, прогулка по лесу с ружьем, иногда с собакой. Ружье брал дяди Тимы: легкая переломка 28-го калибра. Целыми выходными я пропадал в лесу: идешь среди огромных елей, под ногами хвоя и отжившие стволы. Вверху синими прогалинками виднеется небо. Собака убежала вперед; встретимся с ней только дома. Тишина покрывается однотонным шелестом верхушек деревьев. Это в солнечный день. А когда по небу бегут, налитые дымчатым кварцем, низкие осенние тучи, то деревья многоголосо шумят и стонут. И тихое созерцание оставляет тебя: бушующий лес вселяет в душу настороженность и тревогу. Иногда ходил на реку, стрелял уток, без результата: прогулки были отдыхом от повседневности.

Взаимодействие с ружьем не было безобидным.

...Мы с Веней Масловым, на его лодке, плывем по мельничному пруду за утками. Пристали к берегу. Веня стоит у кормы, я заряжаю ружье. Патрон раздут - с силой загоняю его в патронник. Ствол направлен в Веню. Он, видя мои потуги:

-╛ Ну тебя, ещё выстрелит, - и отходит в сторону.

И сразу же, при очередной моей попытке, боек

натыкается на капсюль, бухает выстрел: заряд дроби впивается в корму лодки, где минутой раньше стоял Веня. Дрожь в коленках.