— Проклятый Мичималонко, гнусный индеишка! Попадись мне только, я тебя на кол посажу! — в бешенстве рычал Педро де Вальдивия.
Не успели мы осознать весь ужас этого известия, как приехали Вильягра и Агирре с подтверждением того, о чем шпионы Сесилии начали предупреждать несколькими неделями раньше: к долине стягиваются тысячи индейцев. Мужчины с оружием и в боевой раскраске небольшими группами двигались в направлении Сантьяго. Прикрытием им служили леса, горы, земля и даже облака. Педро, как всегда, решил, что лучшая защита — это нападение. Он выбрал сорок проверенных солдат и на рассвете следующего с ними дня спешно отправился в сторону Марга-Марга и Конкона проучить тамошних бунтарей.
Мы остались в Сантьяго, чувствуя себя совершенно беззащитными. Слова Франсиско де Агирре как нельзя лучше определяли наше положение: мы были у черта на куличках и со всех сторон окружены голыми дикарями. Мы остались без золота и без корабля. Это была полная катастрофа. Капеллан Гонсалес де Мармолехо собрал нас всех на мессу и произнес пламенную речь о вере и смелости, но и это не помогло поднять дух испуганных жителей города.
Санчо де ла Ос воспользовался обрушившимися на нас несчастьями, чтобы во всех бедах обвинить Вальдивию, и таким образом увеличил число своих сторонников до пяти человек. Среди них был несчастный Чинчилья, один из тех двадцати солдат, которые присоединились к нашей экспедиции в Копиапо. Мне никогда не нравился этот человек, потому что он был трус и притворщик, но я не могла себе и представить, что он к тому же глуп как пробка. Его идея — убить Вальдивию — не отличалась новизной, только на этот раз у заговорщиков не было даже пяти одинаковых кинжалов: они хранились на дне одного из моих тюков. Чинчилья был так уверен в гениальности своего плана, что, пропустив несколько стаканов спиртного, вырядился шутом в костюм с колокольчиками и бубенцами и пошел выделывать коленца на площади, пытаясь передразнивать губернатора. Конечно, Хуан Гомес его тут же арестовал и едва показал ему пыточные зажимы и объяснил, на какие части тела он их ему поставит, как Чинчилья обмочился от страха и донес на своих сообщников.
Педро де Вальдивия вернулся еще поспешнее, чем уехал, потому что его сорок храбрецов никоим образом не могли тягаться с тем бессчетным числом индейских воинов, которые продолжали прибывать в долину. Ему удалось спасти несчастных янакон, которые остались в живых после резни в Марга-Марга и Конконе и прятались в зарослях, едва держась на ногах от голода, холода и страха. Столкнувшись с несколькими группами неприятеля, он сумел рассеять их благодаря потрясающей удаче, которая до тех пор его не подводила, взял в плен трех касиков и привез их в Сантьяго. С ними вместе у нас стало семь заложников.
Для того чтобы деревня была деревней, а город — городом, там должны рождаться и умирать люди. Но, по-видимому, испанским поселениям необходимы еще и казни. Первые казни в Сантьяго состоялись на той же самой неделе. После короткого судебного разбирательства — на этот раз с применением пыток — заговорщики были приговорены к немедленной смерти. Чинчилья и двое других были повешены на горе Санта-Лусия, и их тела несколько дней были предоставлены милости ветров и огромных чилийских ястребов. Четвертого обезглавили в тюрьме: дворянские титулы помогли ему избежать подлой смерти на виселице. Ко всеобщему удивлению, Вальдивия снова помиловал Санчо де ла Оса, главного подстрекателя к бунту. На этот раз я наедине с Педро позволила себе не согласиться с его решением: ведь королевских грамот больше не существовало, де ла Ос подписал документ об отказе от претензий на завоевание Чили, и Педро уже был законным губернатором. Этот фанфарон де ла Ос причинил нам слишком много беспокойств и заслуживал самого сурового наказания. Что в очередной раз спасло его голову от плахи, я уже никогда не узнаю. Педро отказался объяснять мне что-либо, а я к тому времени уже поняла, что, имея дело с такими мужчинами, как он, лучше не настаивать. К тому же за тот год, богатый на волнения и несчастья, Вальдивия сделался еще более раздражительным и вспыльчивым. Поэтому мне пришлось прекратить расспросы.
Под сенью самых прекрасных в мире растений, в прохладной глубине джунглей южного Чили, в тишине корней, стволов и благоуханных крон деревьев, в тени величественных вулканов и горных хребтов, рядом с изумрудными озерами и пенистыми реками, берущими свое начало от тающих снегов, собрались племена мапуче, чтобы провести особую церемонию — собрание старейшин, глав родов, токи, вождей-лонков, колдуний-мачи, воинов, женщин и детей.
Племена потихоньку прибывали на лесную поляну, похожую на огромный амфитеатр и располагавшуюся на вершине холма, которую люди уже разметили ветками священных деревьев — араукарии и канело. Некоторые семьи проделали путь в несколько недель под дождем, чтобы прийти на эту встречу. Кое-кто прибыл заранее и уже построил себе шалаши и хижины, настолько сливающиеся с окружающей природой, что их было не заметно даже с расстояния всего в пару саженей. Те, кто пришел позже, соорудили навесы из ветвей и листьев и растянули шерстяные покрывала. По вечерам они готовили еду, которой делились друг с другом, пили чичу и мудай, но понемногу, чтобы не захмелеть. Они собрались, чтобы обменяться новостями, и рассказывали их неспешно в поэтических и торжественных выражениях, начиная рассказы с истории своего рода, передаваемой в неизменном виде из поколения в поколение. Они говорили и говорили — это было самое важное. Перед каждым жилищем горел костер, и его дым растворялся в тумане, который окутывал землю на рассвете. Маленькие костерки горели в тумане, освещая молочный пейзаж зари. Молодые люди вернулись с реки, где они плавали в ледяной воде, и принялись раскрашивать себе лица и тела ритуальными красками — желтой и синей. Касики облачились в небесно-голубые, черные и белые накидки из вышитой шерсти, повесили на грудь токикуры — каменные топоры, символизирующие их власть, — и надели головные уборы из перьев цапли, нанду и кондора. Колдуньи-мачи воскуряли ароматические травы и готовили реуэ — лестницу для разговора души с Нгенеченом.
— Прими от нас струйку мудая, как заведено, чтобы насытить дух Земли, который преследует нас. Нгенечен создал мудай, он создал Землю, он создал канело, он создал козленка и кондора.
Женщины вплели в косы цветные ленты: незамужние — голубые, замужние — красные, нарядились в тонкие ткани, надели серебряные украшения. Дети, тоже празднично одетые, молчаливые и серьезные, сидели полукругом. Мужчины стали будто единым телом из дерева — гордые, мускулистые, черные гривы перевязаны плетеной тесьмой, в руках — оружие.
Церемония началась с первыми лучами солнца. Воины побежали по амфитеатру, крича и потрясая оружием. Заиграли музыкальные инструменты, чтобы распугать силы зла. Мачи принесли в жертву несколько гуанако, предварительно попросив у них разрешения отдать их жизни в дар богу. Они пролили немного крови на землю, вырвали у животных сердца, прокоптили их дымом табака, разрезали на кусочки и роздали токи и лонко, чтобы они породнились с Землей.
— Господин наш Нгенечен, вот чистая кровь животных, твоя кровь, кровь, которую ты даешь нам, чтобы мы жили и могли двигаться. Отец наш, мы молим тебя благословить нас этой кровью.
Женщины запели протяжную и заунывную песню, а мужчины вышли в центр амфитеатра и стали танцевать, медленно и тяжело, ударяя в землю голыми пятками под звуки барабанов и трутрук.
— Мы приветствуем и тебя, Мать Людей. Земля и люди нераздельны. Все, что происходит с Землей, происходит и с людьми. Мать, молим тебя, дай нам вдоволь кедровых орехов, чтобы нам было что есть. Не посылай нам, просим, слишком обильных дождей, ведь от них гниют и посевы, и шерсть. Пожалуйста, не заставляй землю дрожать, а вулканы изрыгать огонь, ведь это нагоняет страх на скот и детей.
Женщины тоже вышли в центр и стали танцевать вместе с мужчинами, покачивая руками, головами и накидками, будто огромные птицы. Вскоре люди почувствовали гипнотическое действие звуков барабанов, трутрук и флейт, ритмических ударов голыми ступнями по влажной земле, могущественной энергии танца, и один за другим начали издавать гортанные звуки, которые скоро превратились в протяжный крик: «Оооооооом! Ооооооом!» Крик этот эхом отражался от гор, пронзая душу. Никто не мог устоять перед чарами этого «Оооооом».
