– Пожалуйста: колхозного крестьянства! – воскликнул женатик.

– Трудового – тоже можно говорить. Колхозное крестьянство – это и есть трудовое. Продолжаю: активно включается в трудовую жизнь, но затем женится… Есть, как видите, женщины. Иначе на ком же он женится?

– А может, он этот… как их? – подает голос Васька.

– Ну дайте же послушать-то! – взмолилась Вера. – Идиоты, честное слово. Еще же ничего не ясно.

– Я предлагаю так, – поднялся женатик, – кто вякнет не по существу, того выводить.

– Ты эти замашки брось, – советует Володька. – Мы же не в отделении милиции.

Женатик чего-то вдруг рассмеялся.

– А я же и не говорю, что – приводить. Я говорю: вы-водить.

– Ваня, продолжай.

– Он женится и попадает под влияние тестя и тещи, а потом и жены: становится стяжателем. Начинает строить себе дом, обносит его высоким забором… Пьеса называется «„Крыша“ над головой». Крыша – взято в кавычки, потому что дом большой – это уже не крыша. Ивану делают замечание – чтобы он поумерился. Иван отговаривается материальным стимулированием, скрывая под этим чисто кулацкие взгляды…

– А отец с матрей его живые? – встрепенулся опять Елистратыч.

– Всех удивляет: откуда в нем это? Его продергивают в стенгазете, молодежь из самодеятельности сложила о нем обличительные частушки… То, что я и предлагал сделать с Ивановым, но меня не поддержали.

– Иванов – трудяга.

– А этот? Вопрос: в чью пользу трудяга? В общем, озорные девчата исполняли эти частушки с клубной сцены; в зале – веселая реакция. Но Иван не унимается. Тогда его разбирают на колхозном собрании. Один за другим на трибуну поднимаются колхозные активисты, бывшие товарищи Ивана, пожилые колхозники – суд их суров, но справедлив. Все разъясняют Ивану, что он, возводя над собой так называемую крышу, тем самым отгораживается от коллектива… То есть под крышей надо понимать забор. Крыша – тире – забор. Это понятно?

– А какую позицию занимает жена? – Это все Вера.

– Там же сказано: действовали совместно, – сказал женатик. – Групповая.

Елистратыч вспомнил народную мудрость:

– Муж да жена – одна сатана.

– Она тоже присутствует на собрании?

– И только тут, на собрании, – продолжает Ваня, – Иван осознает, в какое болото затащили его тесть с тещей. Он срывается и бежит к недостроенному дому… Дом уже он подвел под крышу. Он подбегает к дому, трясущимися руками достает спички… – Ваня понизил голос, помолчал… И дал: – И – поджигает дом!

Никто не ждал этого.

– Как?

– Сам?

– Он что?..

– Эт-то он… А пожарка в деревне есть?

Вера потрясена пьесой.

– Это трагедия, да? Вань?

– Если не трагедия, то… во всяком случае, социальная драма.

– А мы чего-нибудь будем жечь? – интересуется один любитель пиротехники.

– Да, товарищи, – продолжает довольный Ваня, – он сам поджигает дом, который сам, собственными руками рубил в неурочное время.

– Дом-то сгорел? – спрашивает Володька, задетый за живое Ваниным торжеством. Ему не верится, чтобы в современной пьесе сгорел дом.

– Когда дело-то происходит? – Женатик тоже не понимает, как это – дом поджигает. – Летом?

– Спокойно, спокойно, – говорит артист Ваня. – Он поджигает дом, но колхозники… Тут самый накал пьесы. Развязка. Обратите внимание, как автор подходит к финалу – резкими мазками! Иван срывается с места и с криком «Подонки! Куда они меня завели?!» выбегает с собрания. Жена…

– Он же уже выбежал.

– Жена бросается за ним.

– Он же уже выбежал!

– Через некоторое время бледная жена прибегает на собрание… В это время собрание перешло к другому вопросу. Жена врывается на собрание и кричит срывающимся голосом: «Скорее! Он поджег дом!» Колхозники срываются с места и бегут к новому дому. Один старик… Здесь мы будем отталкиваться от деда Щукаря. Этот старик бежит совсем в другую сторону – к дому тестя Ивана. И кричит за кулисами: «Вы горите или нет?!» Это уже элемент трагикомедии. Мы всю пьесу будем решать в трагикомическом ключе.

– Но дом-то сгорел? – опять спрашивает Володька.

– Дом спасают колхозники. Ивану объяснили, что дом пойдет под колхозные ясли. Иван сам принимает участие в тушении пожара и все повторяет: «Подонки! Куда они меня завели!»

– Это про кого он? – не понял Васька.

– О, боже мой! Да про тестя с тещей, неужели не понятно?

– Сильная пьеса!

– И все? Конец? – спрашивает Володька.

– В конце Иван, смущенный, но счастливый, подписывает вместе с другими парнями и девчатами обязательство: сдать ясли к Новому году.

– А где он жить будет? – Это Володька.

– Поживет пока у тестя… – начал было Ваня, но спохватился: герой только что крыл тестя и тещу «подонками». – Найдет, где жить.

– Где?

– А тебя что, не устраивает идея пьесы?

– Идея-то меня устраивает. Я спрашиваю, где он жить будет?

– А по-моему, тебя сама идея не устраивает.

– Ты мне политику не шей. Я спрашиваю, где он жить будет?

Женатику надоели эти пререкания двух ухажеров.

– Допустим, он себе еще домик срубит – поменьше. Доволен?

– На какие же такие деньги: один дом рубит, другой?..

– Другой – это уже за кадром, – резко сказал Ваня. – Другой нас уже не интересует. Перед нами – пьеса, и надо относиться к ней профессионально. Но, по-моему, тебя и первый дом не устраивает…

– На первое время к тестю пойдет, – сказал женатик.

– Да не пойдет он к тестю! – взорвался Васька. – Вы что? У них после этого ругань пойдет несусветная. Ведь он же помогал ему рубить дом? Тесть-то? Откуда у солдата деньги? Тесть помогал… А зять – то хотел спалить этот дом, то под ясли отдал. И что, тесть после этого скажет ему: «Спасибо тебе, зятек?»

– Не меряй всех на свой аршин.

– Вот тесть-то меня меньше всего волнует, – жестко сказал Ваня.

Женатик встал.

– Здесь просто хотят подсунуть другую идейку! – И сел. Он не любил Володьку за длинный язык.

– Дальше? – спросил Володька. – Что ж ты замолчал? Какую идейку? Говори.

Женатик встал.

– Здесь просто хотят проявить сочувствие тестю.

– Кулаку-тестю, – уточнил Ваня.

Наступила нехорошая тишина.

– Предлагаю вывести Марова из состава драмкружка, – сказал женатик. – И Ваську тоже. Они не репетируют, а только зубоскалят.

– А меня за что? – обиделся Васька.

– Нет, Ваську не надо, – пожалел пиротехник. – Он одумается.

Раздались еще голоса:

– Васька – безотказный труженик. Он только – на поводу у Марова.

Женатик предложил другое:

– Поставить Ваське на вид. И предупредить: пусть не злоупотребляет спиртными напитками.

– Вот за это стоит! – подхватил Елистратыч. – Это – стоит. По праздникам – это другое дело. Но ты, Васька, и в будни – нет-нет – да огреешь. А ты – на машине, недолго и до аварии.

– Совсем надо прекратить! – подала голос библиотекарша, женщина в годах, но очень миловидная.

– Нет, совсем-то… как, поди-ка, совсем-то? – усомнился сам Елистратыч. – Он же мужик…

Но тут взорвался женатик:

– Ну и что, что мужик? А спросите его: что за причина, по которой он пьет? Он не ответит.

Тучи сгущались.

– По праздникам все пьют, – вякнул Васька. – А я что, рыжий?

– В общем так, – подвел Ваня. – Двое упорствуют, двое настаивают на своем. Ставлю на голосование: кто за то, чтобы…

В это время через зал прошла и села на первый ряд Вдовина Матрена Ивановна, пенсионерка, бывшая завотделом культуры райисполкома, негласный шеф и радетель художественной самодеятельности.

– Здравствуйте, товарищи! Ну, как дела?

– Обсуждаем пьесу, Матрена Ивановна.

– Так, так.

– Выяснилось, что идея пьесы не всех устраивает.

– Как так? – удивилась Матрена Ивановна. – Я читала – хорошая пьеса. А кому не нравится идея?

– Мне идея нравится, – заговорил Володька, с презрением поглядев на Ваню, – только я не знаю, где он жить будет…

– Кто?

– Солдат.

– Какой солдат?