– Фибоначчи, дурила, – поправил Жеку Горец.

– Ладно, спокойной ночи, мальчики, – бывшая учительница математики посмотрела на поскуливающую таксу. – Идем-идем, Перельман.

Жека с Горцем подволокли красотку–головореза к уже открытой Восьмибитным двери. Они затащили девушку в тесное помещение, где под мусоропроводом стоял дурно пахнущий бак, и посадили, прислонив к нему спиной. Голова красотки безвольно уткнулась в грудь.

– Нормально ты ее оприходовал, – заметил Жека. – До сих пор в отключке.

– Меч – голова с плеч, – усмехнулся Горец. – Ничего, дышит. Крови нет. Значит – не умрет. Наверное… Что у нее там по карманам?

– Забей, Горец! Пойдем отсюда!

Они закрыли неплотно прилегающую дверь, повесили амбарный замок. К подъезду выскочил Галстук и посмотрел на них.

– А крысы ее не покусают? – забеспокоился вдруг Восьмибитный.

– Нет, – ответил Жека. – Темно ведь, они спать ушли. Завтра понедельник. Им с утра рано на работу.

– Э… Крысам? А где они работают?

– В офисах, – за Жеку ответил Горец, и они заржали.

– Э… А сигаретой угостите, парни?

– Я ж не курю, – напомнил Восьмибитному Жека, а Горец достал из пачки пару штук «винстона»:

– Держи, брателло. Заслужил.

– Спасибо.

Восьмибитный с Галстуком как ни в чем не бывало отправились гулять дальше, а Жека с Горцем остались под козырьком подъезда – как только что отбившие атаку врага солдаты на поле боя. Жека пытался справиться с бившей его дрожью, а Горец флегматично прятал меч в рюкзак.

– Тачку ее не хочешь отжать? – спросил он. – Или спалить?

На секунду Жека представил пылающий «ягуар» – лопающиеся от жара колеса, вонь от горящего кожаного салона – потом подумал, сколько это будет шума (пожарные, милиция, соседи), а до этого – возни в штанах, которые хотелось переодеть. Искать в темноте ключи…

– Нет, – покачал он головой. – Лучше я свалю от этой девицы подальше. Уж больно стремная.

– Ну, дело твое…

Они зашли в подъезд. Стресс сделал Жекины ноги ватными, и он поднимался по ступенькам медленно как пенсионер.

– Как у тебя с Полинкой? – спросил Жека, когда Горец притормозил этажом ниже.

– Отлично все. Но странная она. Плачет после секса.

– Почему? – удивился Жека.

– Говорит – от того, что хорошо.

Зайдя в квартиру и включив в коридоре свет, Жека огляделся, потом как джунгли Африки отправился исследовать комнату и кухню. На «Треугольнике» он видел анимешную девушку вместе с напарницей. Хотелось бы знать, где она сейчас, или, по крайней мере, быть уверенным, что она не поджидает его за шкафом.

Никого.

В ванной комнате Жека снял джинсы. Устало опустился на краешек ванной. Ему вспомнилось, как год назад они с Пончиком вернулись из Флоренции. Летели через Хельсинки, откуда только под вечер приехали в Питер. Жека завалился отсыпаться, а в три часа ночи ему позвонил Фью. Пончелло (как его всю дорогу на итальянский манер звал Жека) собрал друзей, чтобы раздать привезенные из Италии магниты (которые украл в лавке у китайцев) и продегустировать граппу (которую хотел украсть, но не получилось, пришлось покупать). После пары рюмок он с девушкой, на которую имел виды, поехал прокатиться по кольцевой. Где и попал в аварию. Его пассажирка погибла сразу, Пончика вырезали из машины спасатели, теперь он был в реанимации, и нужно было ехать сдавать для него кровь. На Городской станции переливания крови хмурый врач выкачал из Жеки стакан темно-красной, похожей на вишневый сок жидкости, и потом они с Фью и еще несколькими подъехавшими парнями с района стояли в темноте августовской ночи и молча курили на ступеньках медучереждения. От никотина кружилась голова и начинало подташнивать. В тишине, нарушаемой лишь редкими машинами, проносящимися по Московскому, заиграл рингтон из «Джентльменов удачи». Фью достал из кармана трубку, а когда опустил ее после разговора, Жека уже знал, что он скажет. Пончик умер. Тогда Жека испытал точно такие же чувства потери и обреченности, приправленные липкой слабостью, какие он ощущал сейчас, сидя на краю ванной. Будто они с Горцем заперли в темном помещении вместе с красоткой–головорезом всю надежду, какая была у человечества.

Теплые струи душа забарабанили по его голове, плечам и спине. Кажется, отсидеться в Солнечном не получится. Слишком легко и быстро нашли его здесь. Найдут и там – и не факт, что на это потребуется больше времени, чем сейчас.

Кто его все-таки ищет?

И что там Настя говорила про охрану? Да еще найти правильные диски для деда Стаса. Ну что это за бред – подсовывать старику перед смертью Кажэ Обойму?

Голос охранника – хриплый от табака и простуды. В руках – кружка с дымящимся горячим чаем, в котором плавает кислый даже на взгляд ломтик лимона.

– Честно говоря, – говорит он, – то, о чем вы просите – это нарушение всех наших должностных инструкций.

Он отхлебывает из кружки с нарисованным знаком зодиака (Водолей) и выжидающе смотрит на Марка. У Водолея – редеющие волосы, застиранная черная униформа, присыпанная перхотью на плечах, и избыточный вес, добавляющий к его возрасту лишние лет пять.

– Я не говорю даже про ордер или что вы там должны предоставить, – продолжает охранник. – Вы даже свое удостоверение забыли. По правилам, я сейчас должен бы вызвать наряд…

– Это ты пошутил про наряд? – спрашивает Марк и кивает ему за спину. – Как и они?

За спиной толстяка старый телевизор, по которому натужно и несмешно острят пожилые юмористы.

На проходной – холодно, но из помещения за стеклом, где находится охранник, в приоткрытое окошко вырывается теплый воздух. Водолею явно это не нравится – будто он делится заканчивающимся кислородом из своего акваланга с утопающим.

Марк не великий физиономист, но почему-то человек, стоящий перед ним, кажется ему трусом. Вряд ли бы он, вообще, пустил Новопашина на проходную в воскресенье вечером, если бы тот не застал Водолея курящим на тротуаре и не подставил плечо, не давая закрыть перед собой дверь. Вынуть Токарева и ткнуть им в лицо толстяку – и тот сделает все, что он просит, но Марк смертельно устал за сегодняшний день. Еще четверть часа назад он, нагнувшись к какой-то водосточной трубе, отмывал руки от стягивающей кожу запекшейся крови и под вновь начавшимся дождем думал над тем, что рассказал ему Клееный. Мысли мучили его, сводили с ума, выстраиваясь в неожиданную логическую цепочку. Пальцы, порезанные перфолентой, от воды немного пощипывало как от йода, но Марк почти не чувствовал этого, занятый происходящим в своей голове.

В попытке расставить все на свои места, он заезжает сюда, в Мариинскую больницу. И тут сталкивается с этим блюстителем инструкций.

Марк лезет в карман и достает оттуда деньги – несколько бумажек разного цвета. Отделяет самую крупную, тысячную купюру и протягивает ее в окошко. Охранник ставит кружку и оценивающе смотрит на деньги. На те, что остались в руках Марка. Тысячную он берет не глядя. Отходит, зачем-то оборачивается на телевизор, будто бы Дроботенко может подсмотреть за ним, достает из стола внушительный гроссбух и, с трудом протискивая его в не предназначенное для этого окошко, передает Марку.

– Только быстрее, – говорит он и отворачивается к воскресному телевизионному юмору –мол, моя хата с краю.

Новопашин на весу листает страницы, находит записи, относящиеся к субботе. Пробегает глазами. Ничего, что он ищет. Вот отметка о патрульной машине, приехавшей по звонку «02», когда обнаружили изрубленную топором Альку. Почему только голову, а не все тело?.. Машина… Государственный номер – В12… Сержант Канеев (или – Кащеев, почерк неразборчивый). Отдельно – фамилии и номера документов тех, кто проходил через проходную пешком. Нет. Вряд ли Федор Артемьевич Лазарев, 1932 года рождения, паспорт номер такой-то, выдан Петроградским РОВД – тот, кого ищет Марк… Новопашин переворачивает лист и пробегает глазами записи пятницы. Ничего…