Дойдя до набережной, он свернул налево, прошел мимо приземистого здания бывших Измайловских провиантских складов, архитектор Стасов. Год постройки, как сейчас помнил бывший член «Общества краеведов» – 1821. Перешел по мосту через Обводный канал и направился в сетевой гипермаркет, где сходил в туалет, а потом умыл лицо и бесплатным мылом почистил зубы, достав зубную щетку из сумки. Вкус у мыла был неприятный, но это была гигиена, поддерживать которую Матвей Сергеевич старался. Он даже ходил раз в две недели в льготный день в Балтийские бани. Зарастешь, будет от тебя плохо пахнуть – и не избежать проблем, не надейся на помощь или случайные заработки. А так его выдает лишь несвежая одежда.

В туалет зашла уборщица – уставшая уже с утра женщина в годах из одной из бывших азиатских республик. Подозрительно посмотрела на потрепанного пожилого мужчину, но ничего не сказала, повозила по полу влажной шваброй, расписалась на листе графика уборки и ушла. Матвей Сергеевич обернулся на дверь, достал из сумки помятый литровый термос, торопливо кинул туда два пакета дешевого чая и налил кипятка из-под крана. Закрутил крышку и вернул термос обратно в сумку.

От гипермаркета было пара сотен метров до неброской кирпичной церкви Воскресения Христова, которую построили тут в, если память не изменяла Матвею Сергеевичу, 1904 году для рабочих расположенных поблизости Мыловаренного и Костеобжигательного заводов. Сейчас стоявшая в строительных лесах церковь служила местом основного заработка бывшего преподавателя. Протягивая руку за милостыней первые разы, он переламывал себя, перешагивал через остатки гордости, с которой пустой желудок – не попутчик. Теперь привык. Павлов занял свое, уже ставшее ему привычным, место. У входа в церковь, чтобы прихожане проходили мимо него, лицом в сторону набережной – чтобы можно было видеть проезжающие автомобили. Достал пенопластовую прямоугольную миску из-под «бомжа» (так, однажды услышал Матвей Сергеевич, презрительно называли лапшу «доширак» продавщицы в магазине). Стоять на паперти – занятие не только унизительное, но и скучное. Матвей Сергеевич часто затевал сам с собой безмолвные пари – проедут первыми десять машин черного цвета или белого. Иногда он даже выигрывал сам у себя.

Сегодня ему повезло. Напротив церкви остановился серьезная иномарка (нейтрального для его пари темно-синего цвета), из которой вышел щеголевато одетый молодой парень и трижды перекрестился на купол храма. Заметив одинокую фигуру Матвея Сергеевича, парень подошел к нему и не кинул в миску, а протянул прямо в руку купюру.

– Возьми, отец, – сказал он.

– Дай тебе Бог здоровья, сынок, – наклонил голову Матвей Сергеевич, – и деткам твоим, – и зашелся в кашле.

Когда парень уехал, он рассмотрел купюру. Сто рублей. Фартовый день! Хороший заработок. Можно вернуться в магазин, купить какой-нибудь еды.

Через четверть часа он, стараясь не обращать на себя внимание постового, ловившего на набережной нарушителей ПДД, по ступенькам спустился к воде, где висел знак, запрещающий парковку плавсредств. От воды пахло тиной и соляркой. Неприятно, зато честно. Матвей Сергеевич хмыкнул, вспомнив, что лет сто пятьдесят назад, в девятнадцатом веке остряки называли Обводный канал Обвонным. Или Канавой. «Батюшка Питер бока наши вытер, братцы заводы унесли годы, а матушка Канава и совсем доконала», – горько шутили рабочие предприятий, стоявших на захламленных берегах канала.

Матвей Сергеевич присел на ступеньки, открыл красный как огнетушитель термос, достал из пакета хлеб, толсто намазал на него тупым столовым ножом с обломанным лезвием паштет из каких-то перемолотых мясных суррогатов. Он дожевывал второй кусок, когда ему опять повезло – второй раз за утро и, в общем-то, за несколько дней. Матвей Сергеевич увидел, как из-под Варшавского моста, слегка покачиваемый почти невидимым течением, медленно выплыл странный предмет – вроде большого мешка с мусором.

Приглядевшись, бездомный почувствовал, как его пробил холодный пот. Видеть до этого мертвых людей ему доводилось лишь трижды. Два раза на похоронах – но ведь это не в счет. Третий раз – два года назад, холодной как в блокаду зимой. Закутавшись в драный китайский пуховик, найденный в мусорном баке, Матвей Сергеевич стоически наблюдал, как двое неопрятных людей (прямо какой-то Подотдел Очистки) под присмотром патрульного грузят тело насмерть замерзшего пожилого бродяги в открытую «газель». Матерясь, они перевалили его через борт, и труп упал в кузов со звуком деревянной шпалы или тяжелого бревна. Хмурый патрульный обернулся на Матвея Сергеевича, который укрывался от ледяного ветра в стеклянном павильоне остановки и сказал что-то, что он не расслышал.

А теперь Матвей Сергеевич в четвертый раз в своей жизни видел мертвеца – то, что это было мертвец, плывущий вниз лицом, сомневаться не приходилось.

Несколько лет жизни без крова над головой превратили Павлова, некогда доброго и отзывчивого человека, в циника. Вот и сейчас, мандраж первых трех минут прошел. Успокоившись, бывший преподаватель доедал свой нехитрый завтрак, наблюдая, как тело, которое гнал легкий ветерок, приближалось прямо к тому месту, где он сидел.

Самоубийца, думал Матвей Сергеевич. Только неправильное место он выбрал. Обычно в Обводный канал прыгают между Боровым мостом и железнодорожным виадуком, где в 1923 году при строительстве теплотрассы нашли сооружение из каменных плит, расположенных в виде круга, а под центральной плитой – человеческие останки. Революционные археологи установили, что это было захоронение десятого–одиннадцатого века, имеющее скандинавские корни. Из плит в камнерезной артели напилили поребрики для Лиговского проспекта, а на месте капища каждые десять лет стали происходить самоубийства – по несколько в год. Таинственная мистическая история.

Через час или около того тело прибило к гранитному спуску. Матвей Сергеевич, ухватившись за одежду, с усилием выволок мертвого человека. Перевернул вверх лицом. Кавказец. Со спокойным выражением лица. С кровавой раной в области живота. На самоубийство непохоже – если только он не сделал себе харакири.

Оглянувшись на высокую набережную, Павлов обыскал мокрое тело. Особенно неприятно было проверять внутренний карман куртки, в котором он и обнаружил деньги. Полторы тысячи рублей. Трясущимися руками бездомный спрятал скользкие от влаги купюры в сумку. Больше ничего не было. Ни документов, ничего. Пару секунд подумав, Павлов столкнул тело в обратно в воду. Не его это проблема.

Оглядываясь, Матвей Сергеевич поднялся на набережную и быстрым шагом двинулся по тротуару в сторону Московского проспекта, Полчаса по нему – и он будет на Апрашке, где можно будет снова покидать кости. В такой день ему должно повезти.

Пройдя метров тридцать, Матвей Сергеевич остановился. Все-таки человек, подумал он. Вздохнул, поискал взглядом и нашел постового, который строго разговаривал с очередным остановленным им водителем. Апрашка подождет, все равно еще рано.

Матвей Сергеевич развернулся и направился к машине полицейского.

Настя опаздывала. Ну вот бывают такие дни. Туалет, ванная, завтрак, мэйкап – вроде бы все как обычно, не копаешься, и вдруг замечаешь – ты уже минут пять как должна была выйти. Только сегодня не пять, а все десять. Она налила в кружку кофе, сваренный в капельной кофеварке, с брызгами плеснула в дымящийся напиток молока, кинула сахар, размешала, сделала глоток на ходу и поставила на калошницу в прихожей. Нагнувшись, натянула на ноги грубоватого дизайна «мартенсы» из потертой замши неопределенного, ближе к синему, цвета. Поправила такого же оттенка зауженные джинсы из «Tripper Jeans». Вокруг шеи – купленный в Копенгагене шарф в коричнево-бордовую клетку. Сверху – взятая с очень серьезной скидкой куртка «Guess?», толстая коричневая кожа с тиснением бренда в укромных местах выглядит покоцанной. Еще глоток кофе. Взгляд в зеркало подтвердил, что у нее сегодня такой рок-н-ролльный имидж.