Марк заканчивает рассказывать. Драган затягивается сигаретой, что-то думает, затем говорит:

– Познакомься, Марк.

Он показывает на сидящего на соседнем диване.

Второй за вечер кавказец. Этот живой. Старше Драгана лет на десять, одет со вкусом, явно дорого, серьезные часы на руке, на правой части лба свежая ссадина, даже, скорее – рана, зашитая хирургом. Поломанные хрящи ушей выдают в нем бывшего борца.

– Это Джонни И. Депп, – представляет кавказца Драган. – Совладелец моего бизнеса.

Замороженные кокаином эмоции Марка позволяют ему пошутить:

– Он Джонни или Депп? И где второй?

Кавказец и Драган смотрят на него, потом серб произносит:

– Думал, ты ее любишь… Джонни И. Депп. «И» означает – Ильяс, его настоящее имя, а Джонни Депп – прозвище вроде моего. Он веселый парень, как Джек Воробей, да, Ильяс?

Ильяс совсем не кажется Марку веселым парнем. Скорее – человеком, только что закопавшим в землю своего пса, которого ему щенком подарили на День рождения в детстве.

Кавказец проводит рукой по ране на лбу. Говорит:

– Человек, которого убили с проституткой – мой родственник, сын сестры, – он вздыхает. – Я взял его в свое дело…

– Метадон, – перебивает Ильяса Марк, – имеет отношение к твоему делу?

Ильяс смотрит на Марка, на закуривающего новую «мальборо» Драгана, тот делает знак – одними глазами.

– Метадон – и есть наше дело, – произносит Ильяс. – Почему ты спрашиваешь об этом?

– Нашли на квартире, где произошло убийство, – отвечает Марк. – Этот твой племянник – он употреблял?

Внезапно Марк понимает, что кокаин отпустил его. Он начинает чувствовать то, что минуту назад не чувствовал, видеть – что не замечал. Например, двух девочек лет по четырнадцать, которые в дальнем углу комнаты с помощью каких-то неизвестных Марку гаджетов перед большим телевизором (не меньше того, в котором плавают рыбы и команда Кусто) играют в теннис. Вскрикивают, нанося виртуальные удары, сопят, пытаясь дотянуться до трехмерного мяча из двоичного кода. Отблески зеленого корта освещают их скулы, а из-под коротких юбок в шотландскую клетку виднеются трусики. В стене над девочками – вытянутое окно с концентратором – линзой, собирающей днем солнечный свет и греющей им полосатый, под шкуру амурского тигра, ковер с коротким ворсом. Алька говорила по секрету, что, в хлам обкурившись, Драган любит на нем валяться.

Драган перехватывает взгляд Марка и поясняет:

– Разнюхал телочек спидами, чтобы потрахаться от души, от сердца, а тут вся эта канитель началась. А их прет на движение. Пошли потанцевать, мало. Вернулись сюда, видишь – теперь играют. Уимблдон у них. Стонут как Мария Шарапова – а я еще и не дрючу их.

Драган смеется. Его смех похож на хруст мнущихся алюминиевых банок из-под пива.

Марк вспоминает, как Алька, рассказывая о пристрастии Драгана к несовершеннолетним, назвала его «чертовым лоликонщиком». Не исключено, что в этой страсти тоже каким-то образом проявляется любовь серба к дорогим экологически чистым продуктам. Он еще несколько секунд наблюдает за «теннисистками», потом отводит глаза и в его голове вспышками стробоскопа возникают сцены, действующие лица в которых – Драган, диван, на котором он сидит, и девочки. Потом перед глазами возникает лицо Альки. Она говорит: «Первыми уходят самые лучшие». Марк отвечает ей, что он не уверен, что дагестанец Талгат Гамидов, застреленный вместе с ней, относится к числу самых лучших. Внезапно он осекается, возвращается в реальность и смотрит на Драгана, пытаясь понять, разговаривал он сейчас вслух или про себя. Наверное, все-таки про себя, потому что серб говорит о другом:

– На копов в этом деле надежды мало. Для них это одна проститутка, один дагестанец и один глухарь. Землю носом рыть они не будут.

– Наверное, – пожимает плечами Марк.

– А найти того, кто убил, надо, – продолжает Драган. – Для Ильяса – это дело чести, убит его племянник. Виновный должен ответить. Я тоже понес ущерб…

– Ущерб? – перебивает его Новопашин. – Алина погибла, а для тебя это только ущерб? На одну девочку меньше будет работать, меньше прибыли, так что ли?

– Драган, ты скоро? – капризным голосом спрашивает его одна из «теннисисток», сделав к ним из своего угла пару шагов.

Марк наблюдает за последующим за этими словами превращением Драгана в дракона – у него разве что не отрастают за спиной кожистые перепончатые крылья. Злым и суровым голосом он, не поворачивая головы, кидает несколько фраз, и испуганные девочки притихают маленькими мышатами.

– А что я должен сделать? – интересуется Драган минуту спустя. – Написать ее родным трогательное письмо? В память о ней набить себе портак с ее изображением? У меня уже есть один, с мамой. Могу показать. Или все-таки хватит просто отмщения? В конце концов, – добавляет он, – это ты с ней спал, а сейчас сидишь тут и пялишься на моих лолиток.

Он наклоняется к столу, отодвигает лежащий глянцевый журнал, на обложке которого новая женская группа, недавно записавшая глупый хит, который теперь крутят по всем радиоволнам. Девушки обнажены, но стоят и сидят в таких позах, когда ничего не видно. У них вполне милые улыбки. У рыженькой по центру пустой взгляд и плечо, растатуированное под гжель.

– Эй! – Драган трогает Марка за плечо. – Сюда лучше посмотри.

Сюда – это туда, где только что лежал журнал, скрывавший нетолстую пачку тысячных купюр и пистолет, матово блеснувший в неярком свете.

– Оставишь себе машину, заберешь ствол и деньги – тут пятьдесят тысяч. Будет мало – попросишь у Джонни И. еще. Надо, чтобы ты нашел убийцу. Связи в ментовке, думаю, у тебя остались, сделай так, чтобы они тебе помогали. А действовать сможешь самостоятельно, без протокола.

– Найди его! – грустным голосом произносит веселый парень Джонни И. – Если не сможешь взять живым, завали на месте этого гада!

Его взгляд тяжелеет так, что на это неприятно смотреть.

– Может, еще его голову тебе принести? – интересуется Марк.

Серб делает предостерегающий жест, Марк умолкает. Понимает, что не стоит перегибать палку с людьми вроде Джонни И.

– Если нужна будет помощь, любая – обращайся, – говорит Ильяс и протягивает Марку визитку, бархатную наощупь.

Не глядя, Марк вместе с деньгами засовывает визитку в карман. Чувствует, как мнется плотная дорогая бумага. Пистолет прячет под куртку, за брючный ремень.

– Я пойду, Драган, – произносит Марк.

– Давай, – Дракон протягивает ему руку. – Держи меня в курсе. Удачи тебе!

Джонни Ильяс со своего места поднимает раскрытую ладонь, Марк кивает.

«Glenfiddich Solera Reserve» на столе, которому лет больше, чем лолитам Драгана, парящие в толще воды медузы на экране телевизора, девочки, вновь разошедшиеся с компьютерным теннисом.

Узкими кирпичными внутренностями клуба Марк выходит в «Зал рок-н-ролльной славы». Перебравшая энергетиков и разнообразных стимуляторов толпа скачет под несложную электронику и голос, шепчущий что-то пророческое про кровь на танцполе.

На улице – ночь в октябре, когда хорошо жечь костер где-нибудь в лесу, на берегу озера с лунной дорожкой, или пить молочный пу-эр на кухне под Стинга или хриплый эфир джазовой радиостанции.

Но город принимает Марка в оборот. Ствол, кэш, яд в крови, опустошенность, чувство мести.

Он садится в машину, заводит ее. Достает пачку «Лаки Страйк» с предупреждающей надписью «Курение является причиной импотенции». Алька старалась покупать сигареты с такой надписью, говоря: «Полагаю, мне это точно не грозит».

Марк трогается с места. Едет медленно. Все расплывается из-за текущих из глаз слез, которые делят лицо на равные части.

Разбудил его собственный застарелый надсадный кашель. Не открывая глаз, он приподнялся на своей постели и попытался откашляться. Сделать это было не так-то просто. Отсутствие лекарств, плохое питание и сырость делали свое дело. Иногда ондумал, что у него туберкулез. Странно, но эта мысль его пугала и радовала одновременно.