– И сколько же ты берешь за проход? – спросила я, пытаясь свести все к шутке и не показать ему свой страх. Вот еще навязались на мою голову! Опять же время дорого.

Щенки сбились в стаю. А ведь известно, когда имеешь дело со стаей бездомных собак, самое главное – не показать им, что ты их боишься. Почувствовав твой испуг, они непременно набросятся всем коллективом…

– Все деньги, какие у тебя есть, – процедил подросток.

– А у меня нет денег! – И я демонстративно вывернула карманы джинсов. Действительно, все мои деньги, так же как ключи от квартиры и мобильный телефон, остались в милиции. – Так что облом у тебя вышел!

– Что ж это ты, тля, из дома без денег выходишь? – пожурил он меня. – Ну, раз денег нет, тогда ты меня поцелуешь! – Он ухмыльнулся. – И меня, и всех пацанов по очереди!

Я видела, что ему хочется покуражиться перед своими приятелями, так просто он меня не отпустит, но и поддаваться не собиралась.

– Размечтался! – огрызнулась я. – Сопли сперва подотри!

Он машинально потянулся к своему носу, но на половине движения остановился и перекосился от злости:

– Не хочешь по-хорошему, тля? Не хочешь – будет по-плохому! А ну, пацаны, ломай ее!

Я метнулась к подворотне, через которую несколько минут назад попала в этот злополучный двор, но откуда-то сбоку мне под ноги выкатился маленький сопливый мальчишка и вцепился в ногу, дико визжа:

– Стой! Стой, говорю! Эй, пацаны, скорее, я ее держу! Скорее, Гравицапа!

Я попыталась сбросить негодника, но он вцепился в меня мертвой хваткой и висел на ноге пудовой гирей.

Сзади уже приближался топот и пыхтение всей ватаги.

Я похолодела от ужаса. Казалось, еще секунда – и вся толпа навалится на меня…

И вдруг до меня донеслись испуганные возгласы, а затем – тяжелый топот и басовое гудение, напоминающее рев мощного мотоциклетного мотора или заходящий на посадку самолет.

Висящий на моей ноге недомерок отцепился и пустился наутек, в ужасе оглядываясь на что-то у меня за спиной. Я тоже невольно обернулась… и увидела, что ватага, которая только что преследовала меня, разбегается в разные стороны, а ко мне несется что-то огромное, светло-песочное, грозно рычащее…

– Бонни! – воскликнула я в восторге. – Бонни, дорогой, как же вовремя ты подоспел! Ой, только не это…

Мое предупреждение несколько запоздало: Бонни с разбега кинулся мне на грудь, я, само собой, не выдержала такого мощного удара, не устояла на ногах и повалилась на землю. Бонни склонился надо мной с самым виноватым видом и моментально облизал мое лицо шершавым языком.

– Бонни, Бонни! – растроганно повторяла я. – Я тоже очень тебя люблю… очень!

Наконец мне удалось подняться на ноги, отряхнуться и хоть немного привести себя в порядок. Бонни вертелся вокруг меня и радостно вилял хвостом.

Мы двинулись вперед. Теперь я никого не боялась: ни подростковых банд, ни бомжей, ни бездомных собак. Бонни кому угодно мог внушить уважение.

Однако радость по поводу благополучного избавления от непосредственной опасности была недолгой. Очень скоро я поняла, что идти нам, собственно, некуда.

Возвращаться домой нельзя.

Во-первых, у меня нет ключей, но это не главное. Даже если я смогу проникнуть в свою квартиру (точнее, в квартиру Ивана), там меня наверняка уже поджидает милиция.

А в милицию мне попадать никак нельзя: суровая Кудеярова выбрала меня в главные подозреваемые, больше того, она просто не сомневается, что я и есть убийца, и постарается убедить в этом всех остальных.

Собственно, это не составит особого труда: против меня – все улики, против меня – свидетельские показания, и в первую очередь показания моего замечательного мужа…

Подумав про него, я еще больше расстроилась.

Какой он все-таки негодяй! Жалкий, трусливый негодяй, всю жизнь загребающий жар чужими руками и выходящий сухим из воды! И как я умудрилась не заметить этого, прожив рядом с ним целых шесть лет! Вот уж верно говорят – любовь зла!

Кроме того, надо честно признаться себе – я так увлеклась своим садом, что почти не замечала мужа…

Ну ладно – муж, с ним все ясно. Но ведь против меня не только его показания, против меня очень серьезные улики…

Я вспомнила брелок с именем Бонни, найденный на месте преступления, и окончательно растерялась.

Как он мог туда попасть? Ведь я действительно несколько месяцев не была в том доме… но доказать это Кудеяровой будет невозможно. Потому что она уже решила для себя, что я и есть убийца…

И тут я поняла одну очень важную вещь.

Если я сумею догадаться, кто подбросил в загородный дом брелок от поводка, – я тем самым узнаю, кто убил Ольгу.

Собственно, это меня интересует только по одной причине: только так я смогу снять обвинения с себя самой.

Бонни как будто читал мои мысли, а может, я в задумчивости произнесла последние слова вслух. Потому что дог вдруг остановился, поднял лобастую голову и посмотрел мне в глаза.

Бонни умеет смотреть очень разнообразно и красноречиво. Например, когда он хочет выпросить кусок ветчины или котлету, он смотрит умильно, маслеными преданными глазками, да еще тихонько облизывается. Завидев вдали знакомую привлекательную собачку женского пола, Бонни смотрит на меня оживленно, нетерпеливо переступает лапами, как будто хочет сказать: «Не тяни время, видишь, у меня важное дело, скорей отцепляй поводок!»

Если же Бонни кажется, что меня кто-то хочет обидеть, он смотрит вопросительно, как будто спрашивает, загрызть этого негодяя прямо сейчас или подождать?

Бонни с моим муженьком никогда не встречался, может, это и к лучшему, потому что в случае свидания, боюсь, пес меня и спрашивать бы не стал, сразу на Володечку набросился.

Сейчас Бонни смотрел на меня очень серьезно.

«Хватит толочь воду в ступе! – говорил его взгляд. – Возьми себя в руки наконец и погляди фактам в лицо! Ты не была в том доме, уж я-то это точно знаю. И я тоже не был. Я тебя очень люблю, но ты ужасная растеряха и вечно все забываешь. Брелок ты зачем-то носила в сумке, с ним и в ресторан поперлась, хотя я тебя предупреждал, что не стоит этого делать. Или взяла бы меня с собой, уж я-то показал бы той сладкой парочке, где раки зимуют!»

Что верно, то верно, Бонни тогда очень не хотел отпускать меня в ресторан. Но я подумала, что это его обычные капризы, он вообще не любит оставаться один, и мы всюду ходим вместе – в магазины, на рынок, за квартиру заплатить и так далее.

– Что значит – я растеряха? – обиделась я. – А ты, выходит, у нас совестливый и памятливый, да еще обожаешь порядок? Да если хочешь знать, я тот брелок нарочно в сумку спрятала, чтобы ты его куда-нибудь не закатил!

Бонни посчитал мои слова провокацией и никак не отреагировал, а я продолжала думать.

К стыду своему признаюсь, что сумка у меня одна – я с ней сбежала из дома, с ней всюду и хожу: «и в церковь, и в баню, и в пир, и в мир», как говорила, помнится, бабушка. А впрочем, чего тут стыдиться? Ведь все мои вещи остались у бывшего мужа, в том числе и все сумки. И кто мог, выражаясь языком следователя Кудеяровой, иметь доступ к моей сумке в том ресторане, провались он вместе со своими слонами? Правильно, бывший муж и Ольга. Тогда во время ссоры я за сумкой не следила, кому надо, мог открыть ее и выкрасть брелок. Стало быть, все сходится на Володечке, он убил свою любовницу и подбросил брелок, чтобы свалить все на меня. Алиби можно заранее сфабриковать, уж интриговать-то он умеет, как никто другой. И персонал подбирать тоже – все сотрудники дамского пола отчего-то ему очень преданы. Иначе как объяснить, что ни одна из них в свое время не удосужилась снять трубку и по телефону быстренько известить меня о его любовных похождениях?

Остается последний вопрос: зачем? Вот именно, за каким чертом он это сделал? Чтобы получить дом в свое полное распоряжение? Тогда гораздо проще было бы ему убить меня – подстроить несчастный случай или оформить все как самоубийство. Алиби себе заранее обеспечить – и все, дело в шляпе, никто особо копать не станет, поскольку у меня нет влиятельных и въедливых родственников, некому будет милицию пинать.