- Сей смерд обвиняется в том, что замыслил худое против власти и Империи. А именно, будучи старостой своей деревни, он недостаточно ревностно относился к содержанию людяков, являющихся собственностью Империи, что привело к недостаточному приросту количества людяк, а также к их плохому качеству, что в наше время равносильно предательству. Нам также достоверно известно, что преступление это он совершил намеренно со злым умыслом.

Тарама мутило, в голове стоял звон. Несмотря на это он попытался оправдаться. В высокой смертности людяков виноват вовсе не он. Уже который год стояла засушливая погода, почва совсем высохла. Людяки голодали и давали все меньше араччи. Но несмотря на эту засуху закупочные цены на араччи не повышались ханаатом, а наоборот, понижались. У деревни был все меньший доход, и они просто не могли закупить достаточно ткани для одежды, не говоря уже о материале для сараев. Людяки спали на улице, простужались и умирали раньше времени.

Все эти доводы ему высказать не дали. Хан злобно приказал молчать, указав что суд не место для дискуссий. Оборвав Тарама, хан продолжил:

- Также допустил подкуп размещенных в подчиненной ему деревне калахов в результате чего те плохо выполняли свои обязанности, дисциплина у них разлагалась, и они заразили этим калахов во всех окружных деревнях. После этого ханаату пришлось менять практически всех калахов в округе.

Вокруг все зашептались. Так вот откуда пошла вся эта свистопляска с калахами. Уже давно ходили слухи о том, что калахи на местах полностью не выполняли своих обязанностей. Закрывали глаза на нарушения законов, дружили с людьми, брали взятки. В зале одобрительно закивали головами, наконец власти взялись наводить порядок.

- И самое главное, - голос хана стал зловещим, люди в зале замерли, - в деревне этого недостойного находились дети, людские дети от девяти до тринадцати лет, умеющие говорить и о которых он не сообщил вышестоящему начальству.

В зале воцарилась гробовая тишина. Хуже преступления себе представить было невозможно. Весь уклад жизни этот неверный перевернул вверх дном. Давно не было в их улусе такого преступления.

Издавна в империи был закон о детях. Если у людей рождались дети (что само по себе случалось довольно редко), то до поры до времени они оставались у родителей. Дальше, если ребенок не разговаривал и был безумен (а таких было большинство), то такого ребенка забирали, растили отдельно и дальше отдавали в людяки. Из таких детей получались людяки производители, приносившие свежую кровь в стадо. Они навсегда оставались среди людяк.

Если же ребенок начинал говорить, то родители обязаны были с трех лет отдавать такого ребенка в ханаат, где определяли его возможности и область применения. Из таких детей получались обычные люди, богогляды, старосты, прислужники ханаата.

Главным же условием закона о детях было полное и безусловное отделение детей от родителей. Дети не знали своих родителей, а родители не знали судьбы своих детей. Закон свято чтили, ведь именно в нем был оберег от бунтов - самого страшного преступления на свете. Закон о детях создавал ту базу, на которой стояла абсолютная власть Империи. И по-другому быть не могло.

Мало кто осмеливался нарушать этот закон. Но если же кто-то нарушал, то участь такого несчастного была незавидной.

Тарам опустил голову. Судьба его была предрешена. Тут возразить ему было нечего. Это было страшное преступление, с которым он жил. Много бессонных ночей он провел, представляя себе момент, когда его преступление откроется.

Он прекрасно понимал, что совершает преступление, но ничего поделать с собой не мог. Сатори была единственным ребенком, его единственной радостью. Сначала он этого даже не понимал, относился к рождению ребенка с прохладой и особого значения этому не предавал. Он не помнил своих родителей, его еще ребенком распределили в сто вторую деревню. Что такое родительские чувства, родственные чувства, он не понимал и не представлял. У него была жена, но с ней он жил потому что обязан был по закону. Жены должны были быть у всех здоровых мужчин, кроме богоглядов. С женой он удовлетворял свои физиологические потребности и относился к ней больше как к своему имуществу. Лучше, чем к людякам, но все же.

Поэтому, когда родилась Сатори, а тогда у нее еще не было имени, Тарам отнесся к этому с удивлением, но не более того.

Девочка залопотала очень рано, неожиданно для всех. Она забавно коверкала слова и смотрела на Тарама своими умными глазами.

Тогда Тарам сразу и не понял, а когда понял, то ужаснулся - он не мог жить без своей дочери. Он занимался своими делами, а думал только о том, как вернется домой и там будет его Сатори. Все мысли его были заняты дочерью. Тарам удивлялся себе, но успокаивал себя тем, что такое бывает у каждого и со временем это чувство привязанности пройдет. Мать Сатори тайком проявляла чувства к ребенку, но при Тараме она вела себя холодно и надменно. Поговорить они не решались потому что не привыкли к такому.

Время шло, Сатори исполнилось три года и пора было отдавать ее в ханаат. Впервые Тарам испытывал такое ощущение тяжести и горя, ранее с ним такого не было. Он готов был переносить истязания и физическую боль, но такое ощущение тоски было практически непосильно для него.

Он долго собирался, придумывал себе какие-то неотложные дела, откладывал момент, когда поведет Сатори в улус со дня на день. И чем дольше он тянул, тем тоскливее ему становилось.

Соседи поглядывали на Тарама с недоумением, а Танакан - предводитель калахов становился все мрачней и неразговорчивей.

Дальше откладывать было просто опасно для жизни, и в один день Тарам собрался сам, закутал дочку в теплые вещи взял ее на руки и пошел в улус.

Дорогой Сатори много щебетала, все спрашивала и на все показывала своими маленькими пальчиками, для нее это было первое и очень увлекательное путешествие. Она познавала мир и искренне радовалась этому путешествию.

Тарам же шел и не мог сдерживать слез. Слезы текли из его глаз, и он их не вытирал. Когда Сатори это увидела она начала спрашивать почему папочка плачет и что у него болит. Тарам не отвечал тогда она стала вытирать его слезы своими ручками. От этого становилось еще тяжелее. Теперь он не мог представить себя без нее.

И Тарам дошел до улуса. И в мертвенной уверенности собирался идти в ханаат. Там всего лишь надо было отдать ребенка на крыльце прислужнику и, не оборачиваясь, уйти.

Тарам не смог этого сделать. Он бежал из улуса изо всех сил, не разбирая дороги. Бежал ночью, а днем пережидал, если бы его увидели посторонние, то возникло бы много вопросов. Он готов был на все, на вечные скитания, на смертную казнь, на любые лишения только бы чувствовать это тепло, эти маленькие детские ручки на своей шее.

Вернулся он в деревню ночью, когда все спали.

Только Богу было известно, что пережил Тарам в последующем. Сколько араччи ушло на подкуп калахов, и не только араччи. Танакан - предводитель стражи ясно дал понять, что для откупа ему необходима и жена Тарама. Но теперь Тарам знал, что любые вопросы со стражей можно решить.

Сатори была первым ребенком в их деревне, за ней последовали и другие, соседи Тарама оставляли детей у себя, а калахи закрывали на это глаза. Тарам с удивлением наблюдал, как разрастается детская стайка в деревне, и все дети как на подбор начинали разговаривать очень рано, немых детей не было! Это было крайне удивительным явлением. Чем больше люди опекали своих детей, тем умнее они становились.

Но подспудный страх жил где-то в глубине души. Тарам прекрасно понимал что продолжаться вечно эта ситуация не может. И теперь он стоял на коленях, поникший возле каменной статуи судьи в полный рост, а хан Ясноокий прохаживался неспешно вокруг, изливая на его голову проклятья.

- Таким образом, сей смерд совершил тягчайшие преступления против основ нашей благословенной империи!

Люди в зале начали переговариваться. Кто-то шептался, кто-то говорил в полный голос. Все сходились во мнении, что перед ними явный преступник, не заслуживающий снисхождения. Хан был доволен собой. Было видно, что вести такие процессы, красоваться перед людьми, ему нравилось.