В ханаате несли службу ханы - руководители окрестных земель. Ох и злые были люди. За недостачу араччи или слишком большой мор людяков били нещадно, некоторые и не выдерживали, кончались прямо тут же. Таких несчастных вытаскивали и тут же за ханаатом выбрасывали на улицу где они и лежали синие и взбухшие пока собаки крысы, и другие твари не оставляли от них и следа.

Никакого желания не было у Тарама идти в ханаат, но делать было нечего. Там принимались все решения по деревням и судьбам людей. Решение о замене калахов исходило именно оттуда, там и надо было искать ответы на свои вопросы.

Ханаат был единственным каменным строением в городище. Это было огромное здание из белого камня с резными колоннами вокруг. Вход в ханаат находился в торце здания на огромном крыльце. Вход охраняли калахи одетые в золотые доспехи. Несмотря на то что в городище было грязно, здесь держали порядок. Специальные люди в серых балахонах до пят ходили с большими ведрами и постоянно намывали полы. Зазевавшийся простолюдин, решивший посетить ханаат по своим делам и предварительно не отряхнувший ног мог и получить грязной тряпкой по голове или бичом калахов-охранников по спине.

Тарам долго мялся неподалеку от крыльца. Его терзал животный страх. Он не мог себя заставить идти к своему хану. Вдруг хан затаил на него какую злобу? Не миновать тогда было лютой смерти. Спасти мог только сверток араччи бережно хранимый за пазухой. Это всегда выручало Тарама.

Собравшись с духом Тарам отправился к хану. Пришлось долго кланяться и рассказывать кто он, откуда и что ему надо. Его долго держали в дверях, заставляли вытирать ноги и обтрясать одежды от дорожной пыли, а потом все же допустили до распорядителя, отвечающего за дозволение просителям пройти к тому или иному хану. Дело в том, что в ханаате находилось много ханов, их улус был богат деревнями и что бы управиться со всем этим хозяйством было назначено несколько ханов.

Подойдя к распорядителю Тарам замер в почтенном поклоне на полусогнутых ногах. Стоять так было не удобно в его возрасте, но по-другому было нельзя.

Распорядитель худощавый молодой человек с брезгливым лицом облаченный в яркий цветастый плащ до полу сидел за своим столом с отрешенным видом и абсолютно не замечал просителя. Он что-то сосредоточено искал у себя в носу, а потом долго рассматривал найденное.

Длилось это довольно долго у Тарама уже начали затекать ноги. Но сказать что-то первым он не имел права, здесь он вообще не мог говорить первым. Наконец, когда Тарам уже думал, что вот-вот упадет распорядитель изволил обратить на него внимание:

- Кто такой? Чего тебе тут надо?

Тарам чуть разогнул ноги, но остался стоять в поклоне.

- Тарам я ваше благородие, староста сто второй деревни, надобно мне к хану Ясноокому.

Распорядитель скривил лицо.

- А по какой надобности ты, гниль, решил хана отвлекать?

- Бакшиш у меня для хана Ясноокого, ваше благородие.

Выражение лица распорядителя резко поменялось. В глазах появился нескрываемый интерес. Распорядитель хоть и занимал высокую должность, но был из обычного сословия, такой же деревенский, как и Тарам, только в детстве отобранный у родителей и отправленный в услужение к ханам. Ничто человеческое не было ему чуждо. Он даже вперед подался, надеясь что-нибудь рассмотреть.

- Бакшиш говоришь? А что там у тебя?

- То одному хану известно, ваше благородие. - Тарам хоть и оставался в поклоне, а про себя даже улыбнулся своей ловкости. Не получится у распорядителя отобрать сверток с араччи, если об этом узнает хан то несдобровать тогда распорядителю.

Лицо распорядителя на мгновение перекосилось от ярости. Впрочем, он не стал утруждать себя злобой к какому-то червяку. Тут же голос его стал прежний, ленивый.

- Ну как знаешь, вошь.

Распорядитель встал из-за стола, закатил глаза и бесцветным голосом забубнил:

- По новому приказу ханаата все просители перед посещение хана или перед выдачей просимого должны пройти самоочищение в общественной галерее, где они должны с почтением и смирением узнать себя. Уклонение от посещения галереи карается полным аннулированием.

Тарам и глазом моргнуть не успел как был подхвачен под мышки здоровенными калахами. Его куда-то буквально несли на руках, он не мог даже ногами достать до пола.

Тараму стало плохо. Знал он эти галереи. В последний раз это была покаянная галерея, после нее долго заживали раны. Тогда его закинули в длинный коридор где с двух сторон стояли калахи со своими бичами. Тараму надо было медленно идти (ни в коем случае не бежать, боже упаси!), а с двух сторон его лупили по спине и затылку бичами. Тогда это объяснялось тем, что многие старосты пытались найти себе оправдание в том, что из-за засухи произошел мор людяков. Чтобы это прекратить все вновь прибывшие с порога отправлялись каяться в покаянную галерею. Тогда Тарам вышел оттуда чуть живым. Что ждало его в новой галерее он боялся представить.

Тащили его не долго, довольно быстро Тарама швырнули в какое-то мрачное помещение на бетонный пол.

Не ощущая размеров помещения Тарам подтянул к себе ноги, зажмурился и свернулся у ближайшей нащупанной им стены. Он ожидал чего угодно, а больше всего болезненных ударов по всему телу. Однако время шло и ничего не происходило.

Переборов первый страх Тарам медленно приоткрыл глаза. Первый мрак оказался прозрачным, глаза, постепенно привыкшие к темноте, стали различать окружающие.

Оказалось, что он находился в довольно большом зале с высокими сводчатыми потолками. Где-то там, наверху, были прорублены небольшие окна, через которые в зал проникал неясный голубоватый свет.

Тарам сразу понял, что находится тут не один. Совсем не далеко шаркая подошвами своих ног деловито суетился один из слуг, протирающих полы в залах ханаата. Он совершенно не обращал внимания на Тарама и занимался своим делом. Макая и тут же выжимая в огромном ведре свою тряпку, он деловито мыл полы в зале.

Но поразил Тарама совсем не уборщик. Его поразил сам зал, а вернее его "убранство". В массивных стенах, укрепленных внушительными колоннами с двух сторон были вмурованы живые люди, много людей. В несколько рядов, уходящих куда-то к самым сводам зала торчало множество голов и рук. Разглядеть из далека было сложно, но по первому взгляду было видно, что из всех вмурованных тел наружи оставались только головы и руки по локоть. Головы переглядывались друг с другом и что-то говорили, а руки совершали какие-то жесты. При этом людей было настолько много что их голоса сливались в неясный гул, а жесты рук в непонятное мельтешение.

От увиденного Тараму стало нехорошо. Он представить себе не мог подобного мучения. Много на своем веку он повидал страшного, но что бы людей вмуровывали в стены заживо, оставляя лишь руки и головы... Такое он видел в первый раз. И тем непонятней было поведения уборщика, насвистывающего какую-то веселую мелодию и деловито протирающего пол.

Преодолев первый страх Тарам поднялся на ноги. Ступая мягко и аккуратно, остерегаясь любой неприятности он двинулся вперед.

Уборщик совершенно не обращал на него своего внимания. Закончив мыть полы он с таким же деловитым видом, не меняя тряпки и ведра начал протирать головы несчастных. Впрочем, несчастные довольно отплевывались под тряпкой и что-то одобрительно бубнили. При ближайшем же рассмотрении люди эти и не выглядели измученными.

Увидев Тарама многие головы замолкали и с интересом начинали его разглядывать. Чьи-то вмурованные в глиняные стены руки начали на него указывать пальцами. Откуда-то сверху полетели первые слова, обращенные к Тараму. Посторонний гул постепенно смолкал и все больше любопытных глаз смотрели на него.

Чей-то пронзительный женский голос завизжал откуда-то из-под потолка:

- Явился негодяй! Вы посмотрите только на его рожу, люди добрые! Как не стыдно!

Тарам испуганно замер. Некоторое время ему понадобилось что бы осознать, что обращаются к нему. Голос тем временем продолжал верещать, срываясь на пронзительный крик: