Все слагалось теперь так, что я был в безопасности. Меня больше не искали! Меня считали мертвым! Надо было задернуть прошлое как можно более темными шторами, попытаться самого себя туда больше не пропускать, закрыть глаза на глаза Аллота. Как можно более темными, попытаться!?.. Совсем забыть, совсем не видеть было невозможно, и на новый путь я вступал с оговоркой. А позже не сумел его покинуть с достоинством.
38.
Завтрак, устроенный Заза в честь хозяйки, был отправной точкой перемены, после него моя жизнь вошла в русло. Хозяйка попросила меня помочь ей составить заявление о подоходном налоге, что, хорошо знакомый с такого рода вещами, я сделал легко и скоро.
Потом возникла надобность в приведении в порядок переписки с поставщиками. Обнаружив хитрости, почти недобросовестность одного из них, я вывел его на чистую воду, благодаря чему занял в глазах владелицы магазина преобладающее положение. Неопытная в делах коммерческих она, с самого начала, наделала множество ошибок, и, не прими я в ее деле участие, оно, вероятно, погибло бы. Мой опыт пришелся кстати: магазин твердо стал на ноги. Была введена отчетность, провели телефон, купили пишущую машинку, регистратор, картотеку, гроссбух, журнал...
Все же я ограничивался минимумом, предпочитая - больше того: считая необходимым - оставаться в тени.
Что до Заза, то по мере того, как шли дни, недели и месяцы, она с все большей ясностью отдавала себе отчет в моих деловых навыках, видела мои привычки, вкусы и из-за всего этого в ней росли какие-то сомнения. Не раз, {155} затаив дыхание, еле слышно она меня спрашивала: "Ты меня не бросишь?" И добавляла:
- Я же вижу, что ты раньше жил не так, как мы живем теперь. Ты никогда мне не говоришь о прошлом. Точно у тебя есть какой-то секрет.
Я молчал.
Позже она, с сокрушением, сказала, что время идет, а "прибавления семейства" не ожидается.
Я молчал.
Как мог, я ее баловал. У меня оставалось немало денег, и я просил ее не стесняться при покупках нарядов, выписывал из столицы модные новинки, духи, и вообще всякие дамские вещи. Чтобы мне угодить, она всегда была элегантной, отлично причесанной, надушенной, умело подкрашенной. Ее природный вкус был безошибочен.
Но когда она меня просила пойти с ней в театр, в кинематограф, или пообедать в большом ресторане, или даже просто посидеть и послушать оркестр в каком-нибудь кафе - я отказывал. Я даже гулять с ней не ходил, ссылаясь на свои домоседские предпочтения. Осторожность оставалась правилом. У меня столько было в деловых кругах знакомых !
Я покупал много книг и читал, так сказать, запоем. К моему желанию устроить полки Заза отнеслась с уважением и когда я открывал очередной том, она не смела заговорить.
Когда стало приближаться лето, она призналась мне, что хочет съездить на юг, куда ее манили расклеенные на стенах пестрые афиши. И что меня совсем растрогало, так это ее робкая просьба разрешить ей готовиться к поездке, даже если я не уверен, что она сможет состояться.
Разумеется, я "разрешил".
Она купила большую соломенную шляпу, купальный костюм, пляжные туфли, флаконы с жидкостями для загара, какой-то особенный лак для ногтей... принялась сама шить очень яркие и легкие платья, необычайно широкие, разлетающиеся юбки и шорты. Когда же она мне сказала:
- Я не знаю, поедем ли мы. Но так ты увидишь, какой я могу быть красивой на пляже, - то я был просто смущен.
Время от времени она приглашала своих подруг, которые, по большей части, были несколько озадачены ее удачей и плохо скрывали зависть. Одна из них, - жена паровозного машиниста, - мне, впрочем, понравилась, и я принял предложение у нее откушать. В нашу честь был приготовлен улучшенный обед. Так же как у нас, все было в квартире машиниста убрано и надраено до последней возможной степени. Белая скатерть, цветы, праздничная сервировка... Разговор не блистал эстетической утонченностью и расположился вокруг профессиональных тем, что не помешало ему быть и интересным, и содержательным. После двух стаканов вина легкая натянутость исчезла и {156} все прошло отлично. Вскоре после этого Заза пригласила эту пару обедать.
После кофе и ликеров молодые женщины стали рассматривать и перебирать купленным Заза пляжные вещи. Они обе весело смеялись, а я слушал соображения машиниста насчет притяжения, которое оказывают на слабый пол наряды, и притяжения, которое этот слабый пол, наряженный или нет, оказывает на пол сильный.
Когда они ушли, Заза тихонько проговорила:
- Ну как мне хотелось бы поехать покупаться на юге, в синем море. Может быть, при оплаченных отпусках, это не так дорого стоило бы? И ведь не все же там гостиницы люкс!..
Я ничего не ответил.
Как-то раз вечером раздался звонок. Заза пошла открыть и из передней до меня донеслись восклицания, угрозы, поспешные реплики. Заза была явно испугана. Я вышел в переднюю и без труда узнал парикмахера, фотография которого мне была показана еще в гостинице. Мой большой рост в сравнении с его очень маленьким, мои широкие плечи в сравнении с его очень узкими, оказались действительней всяких словесных аргументов. Я только посмотрел на парикмахера, даже не раскрыв рта. Он же замолк сразу и еще больше сгорбился. Светлые глаза его потухли, он приподнял каскетку, что-то пробормотал и вышел. Заза казалась взбудораженной. Она попробовала мне что-то объяснить насчет того, что все между ними кончено, что она не понимает, как он посмел, давала слово, что это не повторится... Я взял ее, как ребенка, на колени и тотчас же, спрятав у меня на плече голову и немного всплакнув, она стала меня целовать и говорить, как сильно любит...
Но два эти эпизода и несколько других, расположенных в таких же плоскостях, скользили лишь по поверхности моего убежища, которое я, все чаще и чаще, сравнивал с царством теней. И в комнате, где я, запершись, или ходил, или читал, понемногу установилась некоего рода напряженность, природы которой я определить не могу, но которую иной раз чувствовала и Заза. Об этом я, впрочем, только догадывался, так как никогда ни малейшей жалобы с ее стороны не слышал. Если, видя ее затуманившейся, я спрашивал о причине, то она всегда ссылалась на какую-нибудь хозяйственную заботу или на усталость.
Потом стала хворать владелица магазина. У нее начали болеть и пухнуть ноги, она не могла долго стоять и появлялась раз в два дня. Но и это было слишком для нее утомительно и она попросила Заза и меня заменить ее на время болезни, которая, как она полагала, может продлиться довольно долго. Нехотя, я все же согласился. Проводить дни в магазине меня не устраивало совершенно, но я не хотел отказать Заза в поддержке. У нее на руках было и все наше хозяйство, которому она уделяла не мало сил.
Мы стали совместно, рано утром, ездить на базар, для закупок. Я занялся немного и продажей. Счетоводство, сношения с поставщиками {157} и прочие, вытекавшие из более пристального внимания, обязанности заполнили почти все мое время.
Войдя во вкус, я затеял различные усовершенствования, видоизменил расположение, улучшил освещение, закупил, для обертки цветов, новую, очень красивую бумагу. Так как я владел двумя языками, то у нас стали бывать иностранные покупатели. И когда владелица, несколько позже, пришла посмотреть, то улучшения не могли не броситься ей в глаза. Я ясно видел, что мне она доверяет безоговорочно, что только и хочет, чтобы так продолжалось. И еще немного спустя она мне предложила все взять в свои руки, стать ее доверенным и заинтересованным сотрудником. Само собой понятно, я отказался наотрез. Но, в свою очередь, внес предложение: поручить ведение дела Заза, с тем, что я останусь ее советником, предложение, которое было принято. Я составил проект контракта и Заза отнесла его для "проверки" и регистрации к нотариусу.
Тот прежде всего поинтересовался: кто составил проект? Заза сказала: мой друг. Он ее заверил, что все написано рукой очень опытной, что было для нее источником гордости.
