Сантана и его друзья весело прыгали на экране. Судя по тому, как они разбушевались, за потерянные Никой полчаса концерт приблизился к кульминации.

Ванная комната по количеству и облику технических фантазий напоминала кабину звездолета. Ника долго разбиралась во всех этих рукоятках, кнопках и рычагах, но в конце концов освоилась с управлением. Она встала под душ, с наслаждением почти эротическим принимая тугие струи, смывающие ужас и липкий морок. Потом она легла в просторную ванну-джакузи, потягиваясь, как довольная кошка, и чуть не уснула в ней.

Из нескольких одинаковых мягких, пушистых, ласкающих халатов она выбрала синий и так вышла в гостиную. Комлева там еще не было; Ника сменила доигравший диск Сантаны на Элтона Джона и уселась в кресло с журналом в руках.

Вошел Комлев с подносом, а на подносе в продолговатой керамической посудине под крышкой ворчало и булькало, как нетрудно было догадаться, разрекламированное мясо имени Шермана.

– Искупались, Ника? Вот и отлично, как раз вовремя. Это нужно есть горячим, иначе пропадет весь эффект.

Он поставил поднос на стол. Появились китайские фарфоровые тарелки, фужеры, похожие на ограненные бриллианты, емкости со специями и соусами в виде сказочных птиц и зверей. Картину дополнили две бутылки вина.

Комлев торжественно выложил свое произведение искусства на тарелку перед Никой, и она совсем потеряла голову, настолько это вкусно пахло и вкусно выглядело. Почему-то закружились в ее потревоженной памяти образы детства, хотя в детстве, безусловно, ее ничем столь необыкновенным не угощали. Она вспомнила далекий август, дачу, бабушку… Бабушка приносила на блюде сливы из сада, тяжелые, плотные, покрытые бархатистым сероватым налетом. О, как захотелось Нике именно сейчас именно этих слив!

– Ах да, – голос Комлева проник в ее осязаемое прошлое, – забыл еще одно, а это важно.

Комлев скрылся на кухне и вскоре показался с большим круглым блюдом, полным слив.

– К мясу «Джон Шерман», – наставительно сказал О н – обязательно подаются свежие сливы.

Нике стало страшно.

Начинало темнеть, в небесах зажигались первые бледные звезды. Все комплименты по поводу кулинарных талантов Комлева были высказаны, уровень вина в бутылках сильно понизился, и Ника расслабленно курила в кресле под пение Барбры Стрейзанд с очередного диска.

– Сумерки, – произнесла она, глядя в окно. – Я люблю сумерки. Поздно темнеет… Скоро белые ночи.

– Белые ночи? – Комлев повторил эти два слова так, словно они не встречались ему прежде в таком сочетании.

– Ну да, – с недоумением подтвердила Ника. – Когда ночью светло почти как днем. Они начинаются одиннадцатого июня.

– О, конечно… Я знаю об этом явлении, но забыл, как оно называется.

– Странно как-то вы говорите… Как можно забыть белые ночи, их знают все! Даже если вы не петер­буржец… А вы не петербуржец?

– Нет.

– А в Петербурге давно?

Вместо ответа Комлев встал и подошел к окну. Ника тоже подошла, остановилась у окна, касаясь плеча Комлева. Некоторое время оба молчали, потом Ника указала на красноватую звездочку, дрожащую низко над крышами домов.

– Это Марс?

– Нет, Марса отсюда не видно. Это Алтейя. Она не красная, а ярко-голубая, а красной кажется из-за оптических искажений в атмосфере. До нее сорок световых лет.

– Алтейя, – нараспев протянула Ника. – Красивое имя… Я такого не помню, да и откуда… Астрономию в нашей школе преподавали через пень-колоду, и я ее частенько прогуливала.

– А вы бы и не узнали имя Алтейи из российских учебных программ или астрономических справочни­ков. Так назвал ее другой народ… У которого, может быть, больше оснований давать звездам имена.

Ника чуть отстранилась от Комлева, искоса взглянула на него, но не стала комментировать это замечание.

– Все-таки жаль, что не видно Марса, – вздохнула она.

– Почему? – заинтересовался Комлев. – У вас особые отношения с этой планетой? Любите читать Брэдбери?

– Брэдбери люблю, но не он виноват. Давным-давно, когда я была маленькой девочкой…

– Давным-давно, – сыронизировал Комлев.

– Не перебивайте, если хотите узнать, а то я обижусь и замолчу.

– Больше не буду.

– Так вот, давным-давно, – мстительно подчеркнула Ника, – я мечтала о марсианском камне. Не понимаете? Мне хотелось иметь что-то тайное, небывалое, чего нет у подруг, ни у кого на свете нет. В моих мечтах это «что-то» было драгоценным камнем с Марса…

– Да? И как вы его себе представляли?

– По-разному… Но, думаю, я узнала бы его, если б увидела.

– В основном поверхность Марса – скучные скалы. Но вы угадали, там есть удивительные, прекрасные камни. Они похожи на рубины, но светлее – бледно-розовые, как утренняя заря, и в них горят крошечные голубые звездочки. А иногда, очень редко, попадаются и такие, в самом сердце которых пылает яркая золотая звезда, как маленькое Солнце. Найти такой камень – большая удача…

– Вы говорите так, будто были на Марсе!

– На Марсе… – Комлев слегка улыбнулся. – Чтобы знать, не обязательно там бывать. В девяносто седьмом году американская автоматическая станция «Пэтфайндер» совершила посадку в марсианской пустыне Арес. Она передавала на Землю фотографии.

– И фотографии тех редкостных камней?

– Ника, вы устали сегодня, – мягко-убеждающе сказал Комлев. – Вам нужно уснуть, а мне нужно поработать в кабинете, так что я вам мешать не стану. Ложитесь здесь.

Ника и сама чувствовала, как у нее слипаются глаза, в сон клонила не только усталость, но и выпитое вино. Комлев приготовил ей постель, выключил видеосистему, пожелал спокойной ночи и вышел. Едва коснувшись подушки головой, Ника провалилась в сон без сновидений… Вернее, какие-то неясные призраки витали над ней, но такие легкие, разреженные, точно не сами они были сновидениями, а охраняли от вторжения сновидений покой Ники.

Она проснулась в четыре утра, судя по зеленым цифрам электронных часов. Что-то разбудило ее… Не звук, потому что было очень тихо. Спустя минуту она догадалась: свет, необычайный фиолетовый свет, просачивающийся из-под закрытой двери кабинета.

Осторожно притянув к себе халат, Ника надела его и подошла к двери, стараясь ступать бесшумно. Ладонью она нажала на дверь чуть выше позолоченной ручки. Не заперто… Дверь очень медленно отворилась, не издав не единого скрипа.

Теперь Ника стояла прямо за спиной Комлева, сидевшего за письменным столом. Перед ним была небольшая японская магнитола JVC со снятой крышкой правого кассетного отделения. Но то, что увидела Ника внутри, совершенно не походило на механизм кассетного магнитофона… Там качались и крутились какие-то перевитые световые кольца и сверкал в центре ослепительный фиолетовый кристалл.

Ника тихонько кашлянула – намеренно, конечно. Комлев обернулся.

– А, это вы, – сказал он, будто ожидал увидеть еще кого-то. – Подождите минутку.

Он не выглядел раздосадованным или смущенным, как мог бы выглядеть человек, застигнутый за тщательно скрываемым занятием. Спокойно повернувшись к столу, он тронул что-то в недрах магнитолы, и фиолетовый свет померк, горела только настольная лампа. Комлев вернул на место кассетную крышку, послышался негромкий щелчок.

– Видимо, нам пора поговорить. – Комлев развернул свой стул к Нике и кивнул на кресло у двери. – Садитесь.

Ника послушно села.

– Что это было? – спросила она.

– В магнитоле? Импульсный передатчик, новая модификация. Сигнал сжимается в компактный импульс и посылается на спутник, откуда передается к месту назначения.

– И где его место назначения?

Комлев ответил не сразу, словно взвешивая какие-то ведомые ему одному резоны.

– Давайте договоримся, Ника. Я вам кое-что сообщу, но не смогу быть полностью откровенным. Предупреждаю, чтобы исключить разочарование. А вы, в свою очередь, будете откровенны со мной настолько, насколько сочтете возможным. Устраивают вас такие условия?